– Накануне революции русская дипломатия переживала военное время. Какие настроения были на «дипломатическом фронте»?
– В последние годы существования Российской империи её Министерство иностранных дел жило в большом напряжении: с середины 1916 года, когда в отставку был отправлен Сергей Дмитриевич Сазонов, и до Февральской революции 1917 года (то есть менее чем за год) сменилось 2 министра. При каждом таком назначении кадровый состав бурлил: опасался, что новый глава ведомства назначен для заключения сепаратного мира. Дело в том, что МИД на протяжении нескольких лет делал всё от него зависевшее для победы, считал, что жертвы, уже принесённые на полях сражений, требуют идти до конца. Идеям «мир любой ценой» никто не симпатизировал.
– Как относились к революционным силам? Большевиков не воспринимали всерьёз?
– Наше поколение выросло в советскую эпоху, мы считали её чем-то фундаментальным, и победа большевиков выглядела закономерной и неотвратимой… Но почитайте мемуары: в ноябре 1917 году открыты театры, девушки ходят на спектакли, выставки, а где-то уже стреляют, наутро оказывается, что власть сменилась… Какие-то большевики (многие вообще не знали, кто это такие) создают своё правительство, обращаются с какими-то призывами… РСДРП(б) тогда не имела значимого всероссийского масштаба, долгое время она находилась в подполье. Большевики воспринимались как люди, далёкие от государственной политики, а тем более от государственного управления. Тем не менее внимательные аналитики, которые имелись в МИД, большевиков учитывали. Один очень умный дипломат, трудяга, Алексей Михайлович Петряев, полагал, что маятник революции раскачается и большевики в итоге возьмут власть. Но он прогнозировал, что они продержатся 1,5–2 месяца, а потом тот же маятник качнётся в другую сторону. Поэтому – да, к большевикам не относились и не могли относиться настолько серьёзно, насколько, как в скором времени оказалось, они того заслуживали. Тем более большевики пришли с Декретом о мире, предполагавшим окончание войны без аннексий и контрибуций. Для дипломатов, и центрального ведомства МИД, и его представительств за рубежом, именно этот вопрос стал своего рода лакмусовой бумажкой. Социальные теории могут быть разные, формы правления тоже, но предательство национальных интересов – всегда предательство. МИД в полном составе отказался от сотрудничества с большевиками.
– А те предлагали сотрудничество?
– Конечно! Наркомом иностранных дел был назначен Троцкий, он лично уговаривал сотрудников министерства остаться на службе. Но, как пишет мемуарист, абсолютно все – от элиты ведомства до машинисток и лакеев – отказались служить. Я насчитала порядка десятка дореволюционных кадровых дипломатов, которые потом в разное время все же будут работать в НКИДе.
– Отказавшиеся служить примкнули к белому движению?
– Дело обстояло чуть сложнее. Центральное ведомство в Петрограде начало с того, что объявило забастовку. После февральской революции в МИД возник профсоюз, который, надо отметить, себя руководству ведомства не противопоставлял и после октября 1917 года примкнул к общей забастовке чиновников Петрограда. Та продлилась до начала 1918 года – собственно, до полного исчерпания средств стачечного комитета. Большинство кадровых дипломатов ведь богатыми людьми не были. Это, опять-таки, советское представление, что дипломатия – привилегированная служба, ведь она в эпоху «железного занавеса» давала возможность выехать за границу, увидеть мир, да и в материальном отношении была выгодна. В царской России всё обстояло иначе. Граница закрыта не была. Обладая очень незначительными средствами, люди могли позволить себе дальние путешествия: здесь и паломники из самых демократичных кругов общества, и небогатые студенты, и больные, которые на благотворительные средства могли получить возможность полечиться за границей. Ну а уж если деньги были – увидеть мир вообще не проблема. В дипломатию люди приходили за другим. И служба в загранпредставительствах МИД для большинства была нелёгким делом, да и не слишком выгодным. Во-первых, немногие страны имеют благоприятный климат и высокий уровень развития. Это сейчас. А тогда? Сколько стран представляли собой «комфортное» место службы? Среди дипломатов и их жён была довольно высокая смертность. Так, будучи посланником в Иране, потерял супругу (ей было всего 26 лет) один из сыновей министра иностранных дел Михаил Николаевич Гирс. Кроме того, служба в МИД ложилась тяжёлым бременем на семьи: считалось, что образование дети дипломатов должны были получать на родине, а это сулило долгую разлуку родителей с детьми, которых оставляли с родными в России, плюс частные поездки супруг дипломатов туда-обратно, а порой и потеря родственных чувств, связи в семьях. Содержание дипломатов зачастую не обеспечивало тех расходов, которые им приходилось нести. На службу за рубеж предпочитали посылать людей, имевших собственный независимый доход. Итак, последний раз в полном объеме мидовцы (а это не только карьерные дипломаты, но и технический персонал) получили жалованье в январе 1918 года, в феврале стачечный комитет смог выдать только половину причитавшейся каждому суммы. Под давлением угрозы голода служащие центрального ведомства приняли решение о возможности работы в советских учреждениях, однако они добровольно приняли на себя обязательство не служить на политических должностях. Таким образом, о продолжении профессиональной карьеры речи идти не могло.
Михаил Гирс. Фото: общественное достояние– МИД самораспустился?
– После февральского собрания многие дипломаты перебрались на территории, на которых формировалось сопротивление советской власти, в основном на юг – туда, где будет действовать Добровольческая армия. Однако не надо забывать, что в связи с функционалом МИД его структура всегда оставалась разделённой на две части: центральное ведомство в столице и заграничное представительство. Заграничный корпус – те, кто служили за рубежом – в ноябре 1917 года перенёс настоящий шок. Они слабо представляли себе происходившее на родине в период Временного правительства. О многих событиях на родине они узнавали от коллег-дипломатов, даже из местных газет. Тем не менее и для них заявление новой власти в России о пренебрежении по отношению к тем жертвам, которые понёс народ в войне, стало определяющим. Заграничный корпус сориентировался очень быстро и отказался подчиняться новой власти в Петрограде. Однако представительства не сложили полномочия! Опираясь на то, что советская власть не была установлена на территории всей страны, они объявили себя преемственно представляющими интересы России за рубежом. Занятые мировой войной, правительства союзников предпочли не осложнять ситуацию: они тоже считали, что большевики не продержатся долго. Не признав новую власть России, они продолжили сотрудничество со старыми дипломатическими миссиями.
– Получается, Заграничный корпус России продолжил деятельность, не представляя правительство своей страны?
– Представьте себе! Дипломаты – государственные служащие, которые по определению проводят политику правящей власти, но в данном случае они, разорвав отношения с правительством на Родине, продолжили свою деятельность по защите интересов страны. Насколько я себе представляю, такого не было нигде – ни до, ни после. Правительства в изгнании – были. А вот самостоятельной, независимой дипломатической службы – нет. Между тем то, чему начало было положено тогда, в конце ноября 1917 года, просуществует в дальнейшем более 20 лет.
– Чем дипломаты руководствовались в своих действиях?
– Уже через пару недель после событий в Петрограде зародилась идея, понимание необходимости объединить усилия, создать центр, который мог бы регулировать деятельность разбросанных по всему миру миссий. Такая организация была создана в виде Совета послов. Главой его формально был избран известный кадет, замечательный думский оратор, которого Временное правительство назначило послом в Париж, Василий Алексеевич Маклаков. Однако Маклаков в дипломатии был человеком новым, аутсайдером, как его нередко характеризовали вновь обретённые коллеги. Возглавить любое возникавшее за рубежом объединение дипломатов, согласно традиции, должен был старейший из послов – на тот момент посол в Италии Михаил Николаевич Гирс. Но многие главы представительств отдали предпочтение более молодому и как бы вписанному в события, лучше в них ориентировавшемуся Маклакову, к тому же центром международного общения считался Париж… Мы как-нибудь отдельно поговорим с вами о Гирсе. Это был удивительный человек. В той ситуации он не только без споров отдал первенство молодому коллеге, но и сам предложил пойти на такой шаг, потому что для него главным было сохранить дипломатический корпус, не дать ему погрязнуть в спорах, революционной митинговщине. Правда, не надо забывать, роль старейшины оставалась за Гирсом, на неё никто не мог претендовать. В течение года независимого существования первого Совета послов, до образования правительства Колчака, Михаил Николаевич неоднократно расходился во взглядах, прежде всего на роль дипломатического корпуса в сложившихся обстоятельствах, с Маклаковым. Терпеливо, очень дипломатично он старался перетащить недавнего общественного деятеля на свою сторону, одновременно удерживая его от ошибок в дипломатической деятельности. В их сотрудничестве-противостоянии нашла отражение главная проблема российского общества предреволюционных лет, да и наших дней, – общественные деятели противостояли государству и не верили его чиновникам.
Василий Малкалов. Фото: общественное достояние– Как долго продолжалось такое независимое существование дипломатического корпуса?
– Формально до прихода к власти Колчака, но и там всё было непросто. Колчак с Деникиным назначили общего министра иностранных дел – Сергея Дмитриевича Сазонова. И, казалось бы, фигура была удачная – плоть от плоти МИД, его глава в 1910–1916-х, но с Советом послов они не посоветовались. А тот к тому времени успел стать самостоятельной силой, осознать свою значимость в развёртывавшихся событиях. В дальнейшем эта тенденция независимости Совета послов будет только укрепляться.
– Чем дипломатические миссии занимались под руководством своего Совета послов в период полной самостоятельности?
– Прежде всего они хотели сохранить лицо России – настолько, насколько это было возможно в сложившихся обстоятельствах. Отсюда целый ряд официальных протестов, которые они заявляли правительствам стран пребывания против действий большевиков, и прежде всего против заключения сепаратного Брестского мира, который был предательством по отношению к союзникам. Они всемерно пытались объяснять зарубежным политикам, что такое большевизм, что угрожает он не только России. Перед ними стояла задача не допустить признания советского правительства. Это одно – политическое – направление деятельности, но были и другие. Например, помощь, которую оказывали представительства застрявшим за границей соотечественникам. В срочном порядке они решали вопросы о пособиях: после прекращения поступления денег из России многие находились в бедственном положении. Чрезвычайно внимательно дипломаты отслеживали события на родине, стараясь понять, на какое из множившихся антибольшевистских правительств можно сделать ставку. Здесь вопрос очень интересный. Практически каждое из таких правительств стремилось войти в сношения с заграничным представительством, добиться при его помощи если не признания союзников, то их помощи. Между ними и Заграничным корпусом складывались, скажем так, неканонические отношения. И это проявилось особенно ярко после прихода к власти Колчака, первый глава МИД которого, Юрий Вениаминович Ключников, признавал, что, с одной стороны, дипломатическое представительство подчиняется омскому правительству, а с другой – послы назначены всероссийской властью и представляют всю Россию, тогда как Колчак, даже приняв титул Верховного правителя, властью над всей страной похвастать не мог.
– Как складывались отношения Омского правительства и Заграничного дипломатического корпуса?
– Сложно. Я уже говорила, что и министр был назначен без согласования с корпусом, и требования к дипломатам были высоки: военные ждали, даже требовали, от них признания правительства Колчака союзниками, в то время как союзники готовы были признать, как показывали события, только победителей… Ну а главное – белые правительства и дипломаты существовали в разной системе координат: ситуация внутри страны требовала одного, а союзники хотели от России другого. И если внутри велась жестокая и бескомпромиссная борьба, не допускавшая никаких уступок, то на международной арене без определённых компромиссов добиться чего-либо было невозможно. Дополнительные проблемы и угрозы дипломатическому корпусу в это время создавали так называемые русские «общественники», которые всерьёз считали, что назначенные в большинстве своём ещё имперским правительством дипломаты «устарели», не понимают требований времени, не могут работать в новой обстановке. Часть общественных деятелей вела бескомпромиссную борьбу с Сазоновым, выходила напрямую на Колчака, требуя убрать старорежимного министра, настаивая на своём праве контроля над дипломатической структурой, что грозило полным её развалом. Слава Богу, Колчак не пошёл у них на поводу.
Сергей Сазанов. Фото: общественное достояние– Тенденция к независимости Совета послов, надо полагать, всё больше ослабляла его связь с Белым движением?
– Все события гражданской войны убеждали дипломатов в необходимости, важности и самодостаточности своей структуры. Вопрос о свёртывании деятельности даже не поднимался ни после падения правительства Колчака, ни после поражения Деникина. Напротив, Сазонов в это время проводит реформу Заграничного корпуса, сокращает на него расходы, но при этом и укрепляет его, проводя ряд новых назначений, что, кстати говоря, чрезвычайно удивило некоторых из дипломатов, работавших в миссиях. Не все подчинились его распоряжениям, кое-кто ушёл из Корпуса, остальные только теснее сплотили ряды. Приход к власти в Белой России барона Врангеля, сосредоточение борьбы в маленьком Крыму вновь поставило вопрос о взаимодействии Заграничного корпуса с властью. Сазонов получил отставку ещё от Деникина, но положение было таково, что он её просто проигнорировал. Теперь же новый командующий назначил своего главу управления внешних сношений: известного экономиста, человека, в своё время послужившего в МИД и небезызвестного дипломатам – Петра Бернгардовича Струве. Однако руководителей корпуса в это время беспокоило другое – они не хотели связывать будущее структуры с судьбой нового правительства. Опыт эпохи гражданской войны показывал, что правительства приходят и уходят, а заграничное представительство остаётся, и оно необходимо всем. Да и шансы на победу Врангеля выглядели более чем сомнительными… Прибывшему в Париж Струве был предложен компромисс, в результате которого он был признан министром, а Михаил Николаевич Гирс известил представительства, что он по поручению Струве принял на себя согласование деятельности российского дипломатического представительства за границей с деятельностью управления внешних сношений при Главнокомандующем вооружёнными силами Юга России. Таким образом, по существу, была подчёркнута независимость Заграничного корпуса. Врангелю эта ситуация не понравилась, но в тот момент он спорить не стал. Через несколько месяцев, ближе к концу своего правления, он собрался было радикально сократить представительство за рубежом, приведя его в соответствие с размерами своего «государства», но не успел.
– В ноябре 1920 года Врангель во главе армии покинул Крым, с ним вместе в изгнание отправилось 150 тысяч человек. Гражданская война на европейской территории России была завершена. Как это отразилось на дипломатическом корпусе?
– На протяжении предыдущих лет в деятельности дипломатических представительств всё большее значение приобретала забота о соотечественниках. А после врангелевской эвакуации она стала ещё более насущной. Вопрос о продолжении деятельности русских небольшевистских представительств за рубежом с союзниками был, по-видимому, согласован ещё в на рубеже 1919–1920 годов. Летом того же года Гирс составил первый проект организации жизни русской колонии на случай поражения белых в гражданской войне. В отчаянные дни ноября 1920 года Михаил Николаевич не проявлял никакой нервозности, алгоритм его действий на этот случай явно был расписан заранее. Он связался с главами представительств и просил их оставаться на своих местах. Некоторое время он выжидал, рассчитывая, что за рубежом, о чём давно шли разговоры, будет создано правительство в изгнании. Он, кстати, был совершенно готов подчинить такому правительству подведомственную ему структуру. Но переговоры по этому вопросу затягивались, а во временных лагерях Турции, как и в других странах, страдали русские люди. Тогда старейшина корпуса предпринял решительный шаг. В начале февраля 1921 года он созвал Совет послов, всего 4 человека: кроме него в том совещании приняли участие уже известный нам Василий Алексеевич Маклаков, приехавший к этому времени в Париж посол в Вашингтоне Борис Александрович Бахметев, а также неизменный министр финансов белых правительств Юга России Михаил Владимирович Бернацкий. Так, без долгих прений и споров, «в рабочем порядке» была создана организация дипломатов, которой в принципе не должно было существовать, – Совет русских послов. Тогда, в феврале 1921 года, они не стали создавать статут, регламент организации, всё это грозило новыми спорами, требовало времени, а его как раз и не было. Была воссоздана, по сути, структура МИД с центром в Париже и подчинёнными ему сохранившимися представительствами. При Совете послов в Париже были созданы две совершенно необходимые организации: Финансовый совет и Совещание для обсуждения вопросов о правовом положении русских граждан за границей.
– Сколько просуществовала эта организация, которой, как вы говорите, не должно было существовать?
– Когда я начинала заниматься историей русской небольшевистской дипломатии я, естественно, задалась этим вопросом. Первоначально у меня сложилось впечатление, что естественным рубежом, который должен был положить конец деятельности Совета послов, является начало Второй мировой войны. Но там многое зависело от обстоятельств, в которых находилось посольство в условиях войны, и личности его главы. В целом с началом войны представительства утратили связи как с центром, так и между собой, прервано было их финансирование. Но каково же было моё удивление, когда в архивах я нашла свидетельства того, что некоторые представительства, например в Лондоне, действовали на протяжении всей мировой войны и далее, до конца жизни его главы, в данном случае Евгения Васильевича Саблина, а это 1949 год. Но ещё интереснее получилось в Бельгии. Представитель Совета послов Евгений Адольфович Буткевич годы германской оккупации страны провёл в провинции. А вернувшись в Брюссель по окончании войны, он подал бельгийским властям прошение о разрешении ему возобновить свою деятельность. Те к вопросу отнеслись ответственно, запросили сведения о его поведении во время войны на предмет коллаборационизма и, получив положительные сведения… разрешили. Господа Апраксины любезно поделились со мной копией сертификата, удостоверявшего личность графа Владимира Апраксина, заверенную Буткевичем и датированную 24 марта 1948 года. Так что отдельные представительства Совета послов продолжали работать даже во второй половине 40-х годов ХХ века.
Продолжение следует
