– В позднее советское время в дипломаты шла «золотая молодёжь». Вы сказали, что ситуация в Российской империи несколько отличалась. Кем были сотрудники МИД?
– Там были, конечно, и аристократы, и выходцы из семей, для которых служба в МИДе считалась традиционной. Скажем, в Греции как раз в начале ХХ века служил Елим Павлович Демидов, князь Сан-Донато, супруга которого очень многое сделала для поддержки нуждающихся соотечественников после революции. Были и «иностранцы» на службе Российской империи: греки, немцы, молдаване, которые отстаивали русские интересы. Семья старейшины дипломатического корпуса Михаила Николаевича Гирса происходила из Швеции, но с XVIII века жила в России, а отец его уже был министром иностранных дел империи при Александре III. Но вообще пути рекрутирования дипломатов были очень разными. Дело в том, что в начале ХХ века прошли две реформы МИД, которые формально позволили претендовать на дипломатическую службу любому человеку, обладавшему необходимым образовательным цензом. Другое дело, что экзамены подразумевали высокий уровень подготовки. Среди сотрудников МИД было много выпускников Александровского лицея, юридического факультета Петербургского университета. Особая статья – это Лазаревский институт восточных языков.
– А что в нём особенного?
– В Лазаревский институт принимали людей, способных к языкам, среди которых было много так называемого демократического элемента – дети небогатых священников и торговцев, разночинцы. Потрясающе работал социальный лифт в Российской империи! Люди, как теперь говорят, из глубинки, без денег и особой поддержки, приезжали в одну из двух столиц, свободно поступали в университет, оканчивали, приобретали положение в обществе. Таким образом на дипломатической службе в начале ХХ века оказываются и выходцы из богатых купеческих семей: Боткины, Солдатенковы, Абрикосовы. Евгений Васильевич Саблин, с 1919 года глава русского посольства в Лондоне – казак.
– Мы говорили о том, что русские дипломаты отказались от сотрудничества с большевиками, соответственно, те перестали платить им жалованье. Возникает закономерный вопрос: за счёт чего жил Совет послов?
– Да, большевики сразу перестали финансировать заграничный корпус. Но, надо сказать, в МИД сидели весьма неглупые люди: многие предчувствовали, что Временное правительство не устоит и провокация большевиков удастся. Другое дело, никто не думал, что они продержатся у власти сколько-нибудь долго. Мне удалось отловить по документам МИДа поступление значительных сумм в некоторые зарубежные представительства России незадолго до революции, причём деньги переводились без указания предназначения, что вообще нонсенс для МИД, где всегда существовала строгая финансовая дисциплина. Сейчас могу с уверенностью говорить,что посольства в Италии, Норвегии, Голландии получили такие транши. Кроме того, на счетах российских представительств лежали деньги на военные заказы – огромные суммы, которыми Российская империя планировала оплачивать поставки союзнического оружия. Однако как только большевики отказались выплачивать долги предшествовавших правительств, союзники их арестовали. Только Вашингтон разрешил послу Бахметьеву перевести эти фонды на свой личный счёт, и эти деньги сыграли огромную роль в поддержке и Белого движения, и русских беженцев. Ну а дальше – всякий изыскивал средства как мог. Были представительства, главы которых из своего кармана оплачивали работу коллег; были такие, которых поддерживали русские общины…
– И так было весь период Гражданской войны?
– Нет, конечно, в конце 1917 года руководство Совета послов озаботилось поисками вариантов финансового обеспечения Заграничного корпуса на период до создания русского небольшевистского правительства. Поверенный в делах в Лондоне Константин Дмитриевич Набоков почему-то решил, что англичане возьмут на свой кошт всю русскую дипломатическую структуру, и какое-то время вёл переговоры по этому вопросу, обнадёживая коллег. Однако по факту правительство Его Величества приняло решение обеспечить средствами только посольство в Англии, и то по урезанной смете. Такое же решение в отношении русского посольства в Париже приняли власти Франции. В более привилегированном положении оказались русские представительства на Дальнем Востоке, которые субсидировались за счёт выплачиваемых России Китаем так называемых «боксерских вознаграждений» (контрибуции, наложенной державами на Китай после восстания ихэтуаней в 1898–1901 годах). После прихода к власти Колчака его правительство приняло на себя содержание заграничного представительства, однако наладить финансирование удалось только к лету 1919 года.
Александр Колчак. Фото: общественное достояние– Как распределялись и контролировались финансы, необходимые для работы дипломатического корпуса?
– После окончания Гражданской войны финансы (те русские средства, которые оставались за границей) стали чрезвычайно важным фактором. Ясно же, что без денег сделать ничего нельзя. Именно проблема того, кто будет контролировать финансы, не давала создать правительство в изгнании. Свою претензию на контроль за русскими фондами предъявил и барон Врангель. Но одновременно с Советом послов был создан Финансовый совет, который взял под контроль все остававшиеся государственные средства. Общность действий двух организаций достигалась общим руководством в лице Михаила Николаевича Гирса. Показательно, что часть столь необходимых тогда денег сразу была отложена для возвращения в Россию: страна-то после большевиков окажется разрушена, придётся её поднимать! Сам же Совет послов вёл политику строгой экономии и урезания расходов на представительства – денег катастрофически не хватало. Этот процесс легко проследить на примере ассигнований на Генеральное консульство в Стокгольме, причём основные вехи сокращений смет подтверждаются данными по другим представительствам. При этом надо учитывать, что отправной точкой для нас станет размер кредита на содержание консульства, уже урезанный в конце 1920 года. Итак, в январе–феврале 1921 года Генеральное консульство получило 4 454 швейцарские кроны, а в августе того же года уже практически в два раза меньше – 2 454. Не буду утомлять читателей далнейшими этапами сокращения финансирования, но с июля 1923 года консульство в Стокгольме стало получать 1 425 шведских крон.
– Если говорить именно о дипломатической линии, интересах России, как дипломаты видели их вскоре после революции? В чём состояли эти интересы?
– Непосредственная задача 1918 года – обеспечение участия России в Версальской мирной конференции, где определялись контуры послевоенного мира. Напомню, что до прихода большевиков Россия имела большие надежды на укрепление позиций страны на международной арене. Она претендовала на контроль за черноморскими проливами и Константинополем, но это только часть идей. Когда я подняла документы колчаковского МИД, удивлению моему не было предела: в конце 1918 года (!) его политики сохраняли иллюзии возможности создания общеславянского мира под эгидой России. Предполагалось добиться общей границы с Чехословакией, общеславянского банка и т.д. Конечно, к тому времени момент для предъявления таких претензий был безвозвратно утрачен. Россию так и не допустили к участию в Версальской конференции, но русские дипломаты продолжали работать в Париже, стремясь притормозить раздробление территории страны, т.е. удерживая союзников от признания независимости целого ряда «окраинных образований», как тогда их называли. Одновременно они работали над задачей международного признания правительства Колчака, организацией материальной, финансовой помощи Белому движению. Здесь надо иметь в виду один очень важный момент: Антанта воевала против трёх империй – Германской, Австро-Венгерской и Османской, но в итоге неожиданно для себя победила четыре: в стане поверженных оказалась и Российская империя. И было бы очень странно, если бы лидеры Англии и Франции не захотели воспользоваться ситуацией.
В Лондоне планы решить проблемы Европы за счёт России разрабатывались ещё до 1917 года. Через полтора месяца после захвата власти большевиками территория страны была Ссоюзниками поделена на сферы влияния: французам предоставлялась свобода действий на юге, на Украине, англичане «оказывали покровительство» нефтяным районам Баку, Прибалтике и т.д. Знали об этом наши дипломаты? Конечно, знали, но ни в одном документе мне не удалось найти обсуждения этого вопроса. Задача русского дипломатического корпуса была предельно сложна: понимая прямой интерес союзников в дезинтеграции России, противостоять этому, одновременно склоняя их к оказанию помощи Белому движению. Антибольшевики, так уж сложилось, бороться без этой помощи были не в состоянии: советская власть укрепилась в центре страны, в промышленных районах, а белые оказались на окраинах, где не могли себя обеспечить ни вооружением, ни медицинскими препаратами – просто ничем. Им нужны были союзники. И при этом лозунг Белого движения помните? «Возрождение Единой, Великой и Неделимой – возвращение к границам 1914 года» (без Польши, которой Временное правительство дало свободу). Только подумайте: союзникам-то зачем возрождение мощи конкурента, с которым они пару столетий справиться не могли? Они-то мечтали избавиться от этого монстра! И какую линию поведения должны были в этой ситуации выбрать дипломаты, работавшие на Белое движение?
Михаил Гирс. Фото: общественное достояние– А в самом деле – какую? Представления о «единой и неделимой» как-то менялись с течением времени?
– Скорее под воздействием текущих политических перемен. Скажем, в декабре 1917 года советская власть дала независимость Финляндии, а французы – внезапно для наших дипломатов – взяли и признали это решение большевиков. Разразился настоящий скандал, Маклаков заявил, что его обманули (ещё накануне ему лично обещали, что признания не будет), пригрозил закрыть посольство и т.д. Тут очень вовремя подключился Гирс, понимавший, что закрыть посольство – это нанести урон самим себе. Как бы ни было трудно, даже унизительно, надо было работать в тех условиях, которые сложились. Конечно, назад признание никто не взял, но аккуратные ходы русской дипломатии в итоге привели к тому, что процесс установления дипломатических отношений Франции с Финляндией был заморожен… на год. До признания Хельсинки другими державами.
Однако Первая мировая закончилась, в Париже во время мирных переговоров работало не только представительство Белой России. Прибыли делегаций территорий, которые, с одной стороны, боялись распространения на их территорию большевизма, с другой, спешили воспользоваться ослаблением русской государственности, чтобы получить независимость. Русская дипломатия оказалась в очень трудной ситуации. С одной стороны, Белое движение, интересы которого она представляла, боролась за «Единую и Неделимую»; с другой стороны, союзники, от которых надо было много получить, которые заигрывали с национальными движениями, правительства которых находись под давлением общественности, рабочего движения. Дипломаты понимали, что надо идти на уступки, что унитарным государством России уже не быть. Результатом их сотрудничества с русскими общественными кругами стал меморандум, с которым русская делегация обратилась к Версальской конференции. Этот документ утверждал, что после окончания Гражданской войны Россия станет федерацией. Однако руководители военной борьбы внутри России это решение принимали с трудом. Деникин, например, само слово «автономизация» на контролируемой им территории считал запретным.
– Чем занимался Совет послов помимо помощи Белому движению?
– Я начинала отвечать на этот вопрос, поясняя, что Дипломатический корпус в ответственный момент поражения движения, которое представлял, перенёс свою ответственность перед страной, перед её территорией на людей, с этой территории изгнанных. Совет послов был создан, потому что нельзя было оставить многие десятки тысяч людей без поддержки, кинуть их на произвол судьбы.
– Но ведь была Лига Наций, был нансеновский офис, который активно решал проблемы беженцев, даже создал специальный сертификат для них.
– Ну, во-первых, Лига Наций была ещё очень молода – её первое заседание прошло в январе 1920 года. Нансен принял на себя заботу о расселении русских беженцев в начале 1921 года, не обеспечив при этом свой офис бюджетом на очень непростое и затратное дело. Задачу он и его ближайшие сотрудники понимали весьма упрощённо: большинство находившихся в лагерях Турции беженцев должны были быть репатриированы, ну а офицеры, которым на Родине грозила смерть, переправлены в Латинскую Америку, где работа на плантациях в тяжёлых непривычных условиях очень быстро сняла бы с покровителей Белого движения бремя заботы о них. Очень много усилий и дипломатов, и русской зарубежной общественности пришлось приложить, чтобы просто заставить себя услышать: порой во время таких встреч Нансен молча вставал и уходил. Но цель была достигнута и непосредственная опасность от беженцев отведена.
– Как будущее изгнанников видели русские дипломаты?
– Дипломаты стали задумываться об этом, когда в Крыму ещё продолжалась вооружённая борьба Тогда был создан первый проект документа, который оговаривал параметры проживания русской общины в чужом государстве без опеки дипломатических представительств Родины. Для людей, всё бросивших и ушедших в изгнание, попечительство советского посольства, получение от него новых документов было абсолютно неприемлемо. Постепенно нащупывались (прецедентов-то не было) пути решения проблемы, в конечном итоге позволившие создать некий новый тип организации общества: «государство вне границ» – Русское зарубежье. Русское беженство было разбросано между разными странами, разными континентами. Организационной основой, «скелетом» этой общности, стала структура Совета послов с его представительствами, продолжавшими работать в разных странах. «Гражданами» этого «квазигосударства» были русские беженцы вне зависимости от их политических или религиозных убеждений при одном непременном условии – непризнании Советской России. Никаких формальностей, никаких документов. Но при этом, смотрите: была разработана концепция организации жизни на местах – община; существовали в скрытом виде вооружённые силы; мы уже говорили, что были собраны весьма скромные, но всё же финансы. Русское зарубежье обладало своей системой образования и общественного призрения, академические съезды способствовали развитию за рубежом русской науки, проводились «общегосударственные» акции и праздники, которые активно поддерживались своей – русской эмигрантской печатью. Была создана своя система издательств на русском языке, огромное значение для беженства имели русские библиотеки. Под давлением русских общественных организаций, при активном участии русских юристов был создан и на протяжении ряда лет совершенствовался так называемый «нансеновский сертификат» – документ, позволявший бесподданным передвигаться по миру. Не было только правительства, но оказалось, что можно существовать и работать и без него.
Памятник на стене городской ратуши в Осло. Фото: Ivan Vasilev/Wikipedia– А что произошло с представительствами Совета послов после полосы признаний СССР? Как они могли существовать при наличии советских посольств до 40-х годов, о чём мы говорили раньше?
– Существовали и продолжали активно работать. Здесь ведь что главное? Чтобы местные власти были не против. А западный мир – он ведь до последнего времени был очень прагматичным. Когда на него свалилась проблема многотысячного беженства, с этим надо было что-то делать. Просто уморить было как-то… неловко. Значит, надо было искать специалистов, создавать какие-то структуры, изыскивать средства. В общем, сплошная морока. И тут оказалось, что есть русские представительства, которые не требуют денег на своё содержание, вполне корректно себя ведут – они же профессионалы. Всех всё устраивало, пожалуй, кроме компетентных органов СССР. До признания Москвы той или иной страной посольства оставались в своих зданиях, имели право выдавать документы (отдельные, как в Югославии, сохранили это право до 1940 года). Большие законники – швейцарцы – в своё время выпустили рекомендацию, в которой объяснялось, что посольство русской эмиграции, которое возглавляет господин Ефремов, конечно, незаконное и поэтому не имеет права выдавать документы, однако те русские институции, которые выдают документы помимо него, ещё менее ответственны. Поэтому властям кантонов советовали признавать бумаги за подписью господина Ефремова.
На случай признания той или иной страной СССР Михаил Николаевич Гирс, используя накопившийся к этому времени опыт, в 1924 году создал инструкцию, согласно которой представительства в такой ситуации должны были переходить на «общественное» положение. На практике посольства превращались в бюро, комиссии, комитеты, ведавшие делами русских эмигрантов, они могли остаться в том же здании, что зачастую и происходило, или покинуть его, перенеся свой офис в другое место. Таким образом, в 20–30-х годах ХХ века продолжало свою деятельность порядка 30 представительств Совета послов. В 1921 году дипломатическую службу в них несли 66 человек, что составляло 40% от довоенного уровня (уволено было 107 человек). Консульский аппарат был ограничен 44 чиновниками (16%), сокращено было 233 лица. Замечательная черта русских людей: попав под сокращение, вообще лишившись жалованья, зачастую представители столь нелюбимого в стране чиновничьего племени, если у них были хоть какие-то средства или побочные заработки, оставались на службе, продолжали оказывать соотечественникам посильную помощь.
