Аполлон Григорьев. Фото: общественное достояние
В ноябре в Музее Достоевского в Петербурге открылась выставка «Какой-то странник вечный я…». Она приурочена к 200-летию со дня рождения Аполлона Григорьева – поэта, театрального и литературного критика, переводчика, публициста.
Выставка рассказывает о непростом жизненном пути «русского Гамлета» (как называл Аполлона Григорьева Фёдор Достоевский), о трагическом разломе между мечтами и действительностью. В хронологической последовательности показаны важные вехи в жизни поэта: Москва, Петербург, Италия. Экспонаты предоставили: Институт русской литературы (Пушкинский дом) РАН, Российская национальная библиотека, Российская государственная библиотека, Санкт-Петербургский государственный музей театрального и музыкального искусства, Государственный мемориальный и природный музей-заповедник А.Н. Островского «Щелыково». Художник выставки Аркадий Опочанский попытался «структурировать хаос». А хаоса в жизни Григорьева было предостаточно: он окончил юридический факультет Московского университета одним из лучших студентов, но карьеры юриста не сделал. Он был поэтом и знаменитым критиком, рецензий которого ждали и побаивались. Однако многие свои произведения писал в долговой тюрьме… Влюблялся наотмашь и писал страстную любовную лирику, но счастья не нашёл. Григорьев прожил короткую жизнь – 42 года, – но бурную и по-театральному яркую. Охарактеризовать его одним словом – пустая затея: мистик и атеист, петрашевец, славянофил, романтик с пламенной душой и запойный пьяница.
Бастард
Аполлон Александрович Григорьев был человеком больших страстей и яркого творческого дарования. Но если о страстях потомки хоть немного помнят, то о творчестве позабыли, хотя используют его словесные находки постоянно. «Пушкин – наше всё», «мертворождённое произведение», «допотопный» – с лёгкой руки Аполлона Григорьева эти выражения прижились в языке.
Поэт родился 28 июля (16 июля по старому стилю) 1822 года в Москве. Его мать была дочерью крепостного кучера, а отец – сыном крестьянина, благодаря чиновничьей службе добившегося дворянского звания. Родители Аполлона смогли обвенчаться только через год после его появления на свет, поэтому ребёнок считался незаконнорожденным и был сдан в Московский воспитательный дом, чтобы не попасть в крепостные. Лишь в 1850-м станет дворянином, дослужившись (правда, с немалым трудом) до чина титулярного советника, то есть практически повторив путь своего деда.
«Дед мой <…> не родился помещиком, а сделался им, да и то под конец своей жизни, многодельной и многотрудной. Пришёл он в Москву из северо-восточной стороны в нагольном полушубке, пробивал себе дорогу лбом, и пробил дорогу, для его времени довольно значительную. Пробил он её, разумеется, службой, и потому пробил, что был от природы человек умный и энергический. Ещё была у него отличительная черта – это жажда к образованию. Он был большой начётчик духовных книг и даже с архиереями нередко спорил; после него осталась довольно большая библиотека, и дельная библиотека, которою мы, потомки, как-то мало дорожили...» – писал о своём деде Григорьев в мемуарах «Мои литературные и нравственные скитальчества».
Беглец
Аполлон Григорьев окончил юридический факультет Московского университета, где и подружился с Афанасием Фетом, который оставил о нём воспоминания, например, в рассказе «Кактус». Фет пишет о тяге Аполлона к театральности, эксцентричности: Аполлон, «заделавшись в молодости славянофилом, носил не существующий в народе кучерской костюм», «хорошо играл на фортепьяно, но, став страстным цыганистом, променял рояль на гитару, под которую слабым и дрожащим голосом пел цыганские песни». Пространство выставки украшено импровизированными шатрами, в одном из которых – та самая гитара семиструнная: подруга-утешительница поэта-скитальца, автора знаменитых стихотворений «Цыганская венгерка» («Две гитары, зазвенев, жалобно заныли…») и «О, говори хоть ты со мной…». Эти романсы исполнялись и исполняются артистами разных жанров: Владимиром Высоцким, Шарлем Азнавуром, Аркадием Северным, Олегом Погудиным… Некоторые из таких вариаций звучат на выставке. «Две гитары…» слышали все, но мало кто помнит автора. Если публика и позабыла имя поэта, то никак не коллеги по цеху.
Аполлон Григорьев, 1864 год. Фото: общественное достояние– К Григорьеву обращались и поэты – Александр Блок, Борис Рыжий, Александр Кушнер, – говорит методист по научно-просветительской деятельности Музея Достоевского Александра Чернышова.
Шатры с белым пологом и цыгане в Музее Достоевского заставляют вспомнить Митю Карамазова – человека широкой души и горячих страстей. Некоторые исследователи полагают, что Достоевский наделил своего героя чертами Аполлона Григорьева, который был ведущим критиком журналов братьев Достоевских «Время» и «Эпоха» в 1860–1864 годах. Общее в судьбах обоих литераторов действительно есть: оба родились в Москве и переехали в Петербург, были связаны с петрашевцами, а в детстве читали Вальтера Скотта и Байрона. На одной из витрин экспозиции можно увидеть эти книги из фондов Музея Достоевского.
Будучи человеком порывистым, Аполлон Григорьев безответно влюбился в Антонину Корш. Она вышла замуж за историка Константина Кавелина, а Аполлон женился, растравляя рану, на её сестре Лидии.
Юристом он так и не стал: сначала полгода заведовал университетской библиотекой, а затем исполнял должность секретаря Совета университета, но дело не заладилось. И он сбежал в Петербург – тайно. В конце зимы 1844 года Фет повёл своего друга к дилижансу, который умчал его в Петербург. Григорьев, желая «фатума» и «ухода в никуда», думал о Сибири, но случился Петербург. Бегство вышло эффектно, театрально, романтично, а Григорьев, безусловно, и был человеком эпохи романтизма. В Петербурге беглец сблизился с писателями и решил посвятить себя литературе. Помимо очевидных литературных успехов москвича Григорьева в столице ждали долговая тюрьма и череда неудачных романов.
Критик
«Волею судеб или, лучше сказать, неодолимою жаждою жизни я перенесён в другой мир. Это мир гоголевского Петербурга, Петербурга в эпоху его миражной оригинальности, в эпоху, когда существовала даже особенная петербуржская литература... В этом новом мире для меня промелькнула полоса жизни совершенно фантастической; над нравственной природой моей пронеслось странное, мистическое веяние», – вспоминал Аполлон Григорьев в мемуарах.
– Самые высокие точки критической деятельности Григорьева – это журналы братьев Достоевских «Время» и «Эпоха», – говорит научный сотрудник Музея Достоевского Елена Долгих. – В редакции Григорьев пользовался невероятным авторитетом; здесь он – как, впрочем, и везде – отстаивал право на публикацию своих статей без малейшей правки.
Конфликт с Достоевскими у Григорьева случился на ровном месте: поэт не согласился с правкой и покинул журнал. В экспозиции из фондов Музея Достоевского представлены номера журнала «Время», где печатались обзорные и аналитические статьи Григорьева «Народность и литература», «Западничество в русской литературе», «Знаменитые европейские писатели перед судом русской критики», «Граф Л. Толстой и его сочинения», «Стихотворения Н. Некрасова», «По поводу нового издания старой вещи. Горе от ума...», «Лермонтов и его направление»; в журнале «Эпоха» были опубликованы «Парадоксы органической критики». Также музей предоставил набор перьев, чехол для них и дорожную чернильницу – похожими предметами мог пользоваться автор.
Сближению Достоевского с Григорьевым содействовали и высокие оценки Аполлона «Униженных и оскорблённых», «Записок из Мёртвого дома» и «Записок из подполья». Однако напряжённые отношения в редакции «Времени» (Достоевский писал о Григорьеве, что «в нём решительно не было этого такта, этой гибкости, которые требуются публицисту») вынудили Григорьева в мае 1861 года уехать в Оренбург преподавать в кадетском корпусе. Достоевский постоянно выручал Григорьева в тяжёлых обстоятельствах его личной жизни, а когда в 1864-м Григорьев дважды попадал в долговое отделение, Достоевский не только навещал его там, но и снабжал деньгами. В витрине можно прочитать письма Григорьева братьям Достоевским из «Тарасова дома» (так называлась долговая тюрьма), а на стене – увидеть фотографию этого заведения.
Достоевский, невольно запараллелив Аполлона с его дедом, сказал о нём: «Человек он был непосредственно... почвенный, кряжевой. Может быть, из всех своих современников он был наиболее русский человек как натура (не говорю – как идеал; это разумеется)». Есть, правда, и другой отзыв Достоевского о Григорьеве в записных тетрадях: «Литератор Аполлон Григорьев. Отравляет водкой источник будущей силы, нищета и нравственное состояние нового поколения».
Драматург
Свои протесты в театре Григорьев выражал бурно – его даже выводили из театра. Тем не менее он считается не только блестящим критиком, но и мастером русского стихотворного перевода. Он переводил с немецкого (стихотворения Гёте, Шиллера, Гейне), с французского (Мольера, Беранже, Гюго и Мюссе), с английского (пьесы Шекспира, поэмы Байрона)… Александр Блок, давая оценку Григорьеву-переводчику, писал: «Большинство переводов Григорьева созвучно с его душою, несмотря на то, что он часто работал по заказу: ещё один признак истинного художника». Особенно нравились Блоку переводы из Гейне. Первые стихи самого Григорьева были напечатаны в 1843 году в журнале «Москвитянин». Спустя годы он войдёт в состав редакции этого журнала как критик. Единственный прижизненный сборник стихов Григорьева, выпущенный в 1846 году тиражом 50 экземпляров, можно увидеть на выставке.
Аполлон Григорьев. Фото: общественное достояниеЕсли к переводам Григорьев относился бережно, то к своей биографии – безалаберно, хотя хаос, который отражается в его мемуарах, выражает суть натуры автора. Мотив дороги, скитальчества прошивает его произведения, что слышно и в названиях. Например, серия автобиографических текстов имеет подзаголовок «Рассказ без начала, без конца и без морали». Пушкинский дом предоставил для экспозиции «Листки из рукописи скитающегося софиста», также у Григорьева есть стихотворные «Импровизации странствующего романтика» и написанные в конце жизни воспоминания «Мои литературные и нравственные скитальчества».
– Рукопись мемуарных «Листков…» удивительным образом начинается с двадцатой главы, как бы иллюстрируя формат григорьевского существования: без начала и без конца, – говорит Елена Долгих. – Считается, что первые девятнадцать глав этого дневника превратились в автобиографические тексты на страницах петербургского журнала «Репертуар и пантеон».
«В Петербурге я не развратничаю, а добываю свой хлеб трудом, часто горьким и почти всегда неблагодарным, но – клянусь Богом – не жалуюсь», – писал Аполлон Григорьев своему учителю, историку Михаилу Погодину в 1845 году. В это время он интенсивно работал, писал много автобиографических текстов.
В 1857 году он отправился в Италию в качестве воспитателя юного князя Ивана Трубецкого. Во Флоренции Аполлон Григорьев увидел «Мадонну» Мурильо и восхитился: «краски ожили», к тому же картина напоминала Леониду Визард – девушку, в которую он влюбился, по обыкновению, без взаимности, в 1850-е годы в Москве. Леонида была дочерью надзирателя Воспитательного дома, в котором в 1850–1854 годах Григорьев преподавал законоведение. Поэту тогда было тридцать, а ей – пятнадцать. Леонида считалась красавицей (черные, как у цыганки, волосы и голубые прекрасные глаза), обладала живым умом и отличалась серьёзным характером. Григорьев, по воспоминаниям современников, часто с досадой называл ее «пуританкой». На выставке представлен портрет Леониды в зрелом возрасте.
В семейной жизни поэт не обрёл счастья, влюбляясь в образы недоступных и не любивших его женщин: супругу с детьми он бросил, сошёлся с проституткой, которая и стала подругой его последних дней. Гитара и кабак, «Мадонна» и блудница, театр и долговая тюрьма – всё это удивительным образом уживалось в кипучей натуре Аполлона Григорьева.
Он умер от апоплексического удара в 42 года, был похоронен на Митрофаньевском кладбище Петербурга. Позже его прах перенесли на Волково кладбище.
