Популярной в некогда андерграундных ностальгическо-евразийско-националистических тусовках была мысль о том, что федерализм – это игрушка дьявола, средство, чтобы разрушить Россию. И эту позицию частично проговаривали даже первые лица государства. При этом унитаристские тенденции последних 20 лет натыкаются на невозможность функционирования государственных институтов без делегирования полномочий регионам.
В свою очередь, гражданская война на Украине стала ярким примером: что бывает, если государство не получает объективно необходимых ему федеративных институтов. И по всему видно: историческое значение федерализма в России нуждается в своей реабилитации.
Казань и Сибирь как начало
Вадим Цымбурский рассматривал присоединение Сибири не как новый шаг в развитии России, а как собственно её создание: именно Сибирь придала стране ту геополитическую форму, которую последняя выдерживает, неся свой евразийский функционал – в том числе как стража Хартленда (центральных земель. – ред.).
Татарский интеллектуал Рафаэль Хакимов пишет, что Московия стала Россией после успеха Казанского похода. Включив в себя крупное и влиятельное иноверческое и иноплеменное население, Московия, способная стать национальным государством (которые в эти годы уже начали прорастать в Европе), обрекла себя на внутреннюю сложность политии и – как следствие – имперский характер развития.
При этом, например, уже поздняя Германская империя в 1870-х годах была федеративной, сложившись из ряда независимых ранее земель.
В том же XIX веке Россия воспроизводила разные форматы господства на разных своих территориях. Коренные имперские губернии были собственно «базовым телом» империи, на Кавказе стояло генерал-губернаторство, а на западе – Царство Польское со своей армией, своей монетой, правитель которого в декабре 1825 года чуть было не стал императором.
Модные демократические институты приходили в империю начиная с западных же рубежей: в частности, Финляндия обрела сейм в 1863 году. Собственно, формат нахождения Финляндии в Российской империи начала ХХ века позволяет именно с научной точки зрения определить позднюю империю как государство с этнофедеративным устройством.
И мы не говорили ещё про Сибирь со своей (пусть недолго бывшей) монетой, где первый университет поставлен благодаря интеллектуальным усилиям Н.М. Ядринцева, одного из родоначальников сибирского областничества, которое, в свою очередь, сформировалось частично вследствие контакта будущих областников со ссыльными петрашевцами.
По Джонатану Смилу, началом гражданской войны в России стало восстание в Средней Азии в 1916 году, которое, в общем-то, продлилось аж до конца 1920-х, когда басмачам дали должности руководителей исполкомов.
Завершая экскурс, отметим, что само завоевание Зауралья отличалось от, например, завоевания американского Запада именно характером установления власти. В сущности, царские эмиссары переключали на Москву уже существовавшие сети лояльности, которые раньше работали на орду: «теперь ясак будете отдавать нам». Завоевание и навязывание универсалистского мировоззрения переплеталось с включением в «старые» властные порядки, что задавало империи сложность, позволившую ей просуществовать почти двести лет.
Три федерализма в СССР
Распад империи тоже шёл не хаотично, а по историческим контурам. Пётр Краснов даже в своём последнем романе «Ложь» выступает имперцем и монархистом. Однако в 1918 году он занимался созданием и развитием Всевеликого войска Донского как молодого самостоятельного государства, потому что именно такой формат борьбы с большевиками был максимально продуктивен в период действия Брестского мира. Колчаковская эпопея стала возможна благодаря контролю чехословаков над критически важным для связности страны Транссибом и опоре на функционеров Временного Сибирского правительства – в противовес членам Омской Директории родом из самарского КомУча.
Да и сами большевики, лидера которых ещё в 1916 году сложно было обозначить как федералиста, взирая даже на эту цитату: «Мы за демократический централизм, безусловно… Мы в принципе против федерации – она ослабляет экономическую связь, она негодный тип для одного государства», – на финальном аккорде гражданской войны создали Дальневосточную республику, потому что решить вопрос о своём господстве на Дальнем Востоке получалось только при опоре на автономную государственную структуру.
Федеративную историю СССР можно разбить на три этапа. Первым было само складывание СССР в привычных нам границах. Государство создали несколько республик, в которых взяли власть коммунисты, причём в каждой республике их власть опиралась на свой базис. Советскую Украину удалось создать благодаря альтернативному украинскому проекту, который выиграл конкуренцию с «гетманским» и «петлюровским» проектами, перетянув к себе значимую украинскую интеллигенцию. Закавказская федеративная республика опиралась на выходцев из не самых дружных между собой национальных партий и штыки РККА. Ключевой принцип единства союза был принципом большевистской власти, и это – принцип демократического централизма (запомним название). В процессе складывания СССР из РСФСР преимущественно произвольно нарезали ещё новых союзных республик, оставив в составе России ряд автономий. Эта матрёшечность свойственна РФ и сегодня.
Вторым периодом можно назвать консолидацию власти в центре в период господства Сталина. Субъектность регионов замораживалась, а само «тело» Союза менялось незначительно в зависимости от конъюнктуры. Так, во время войны Союз поглотил Туву, причём сразу в качестве российской автономии, но оставил независимой Монголию с просоветским правительством. Последний всплеск мощи периода консолидации – «Ленинградское дело», уничтожившее партийцев, стремившихся к превращению РСФСР в полноправную союзную республику с соответствующими властными и культурными институтами. Это был смертельный удар собственно по СССР, если рассматривать его как специфическое федеративное государство – в отрыве от красного корня власти.
Третий период жизни СССР как федерации – период «отпускания вожжей». Уже при позднем Сталине иной ведомственный начальник (например, руководитель Дальстроя) мог чувствовать себя удельным князем, который должен быть лишь лоялен суверену в делах и не мог передавать власть по наследству.
Арест и расстрел Берии стали началом партийного реванша в борьбе с властью органов госбезопасности, изрядно попивших крови партийцам в 30-х и 40-х. Как только тайная полиция была переведена в относительно безопасный формат «комитета при правительстве», партийный организм расцвёл региональными цветами. Достаточно быстро созрели партийные олигархии и ведомственные лоббисты; первый секретарь обкома, который мог сидеть на своей должности подчас и 20 лет, становился фактически удельным князем, а сообщество первых секретарей обкомов было весьма весомым лоббистом в ЦК партии.
Иными словами, принцип демократического централизма в первые постсталинские годы начал крениться в сторону скрытых региональных олигархий. СССР стал федерацией не только в плане устройства государственных институтов, но и в плане субъектности представителей регионов, пусть эта субъектность и была выражена в рамках формально централистских партийных органов власти. Самым ярким проявлением вектора третьего периода стало «Хлопковое дело», показавшее, что в некоторых регионах страны «советская власть» превратилась в ничего не значащую вывеску. Парадоксально при этом, что к моменту распада страны именно туркестанские республики были менее всего готовы к самостоятельному плаванию и проявляли меньше всего тяги к суверенитету. Последней республикой, вышедшей из состава СССР, стал Казахстан, что ставит радетелей «восстановления Союза» из России в достаточно неловкое положение.
Долгие похороны СССР
Почему «Ленинградское дело» похоронило СССР? Проблемой свидетелей «предательства Красной империи» можно назвать тот факт, что Ельцин-то был типичным из типичнейших партократов, кость от кости. Именно в 60-х, когда он начал партийную карьеру, ЦК дал зелёный свет людям с техническим высшим образованием, в то время как предыдущее поколение партруководителей, прежде всего секретарей обкомов, преимущественно было историками и педагогами по диплому.
Ельцин вырос в достаточно молодом промышленном регионе – социальном мире, который был острием модернизационных усилий СССР. Неслучайно, что последний председатель КГБ, отметившийся в истории передачей американцам схемы прослушки их посольства, тоже был выходцем из партийного аппарата молодого промышленного региона – Кузбасса. Непримиримое и разрушительное отношение к СССР выросло из недр российской части партийного механизма, жестоко обезглавленной в 1949 году. На 28 съезде Ельцин перед своим выходом из партии предложил последней переименоваться в «партию демократического централизма» – и это была отсылка знающего человека к зачаткам ленинизма.
Россия стала локомотивом суверенизации союзных республик, и эта роль тоже была обусловлена структурно: даже силовые ведомства, МВД и КГБ РСФСР, были воссозданы на излёте Перестройки, в 1990-м и 1991 годах. Можно сказать, что крепость Союза опиралась на неравноправное положение РСФСР, о котором в числе прочего говорил Распутин. И с таким подавлением русских и их «вотчины» – РСФСР – у проекта СССР не могло быть будущего в принципе.
Ключевым полем битвы между российским Ельциным и союзным Горбачёвым стала позиция национальных республик в РСФСР: проект ССГ Горбачёва поначалу предлагал им статус, близкий к статусу союзных республик, и собственно само неравенство статусов республик в ССГ обосновать было невозможно. Ельцин победил на этом поле своим финтом с «берите суверенитета столько, сколько можете проглотить, но не забывайте, что вы в России» (вторую часть цитаты часто забывают).
Ответственность за эти слова проявилась очень скоро – при заключении Федеративного договора. Архитектор этого документа, Р. Абдулатипов, видел в РФ добровольный союз государств-республик и прочих самостоятельных субъектов власти. Его комментарий к Федеральному договору снова напоминает о «Ленинградском деле»: обосновывая меньший объём прав «обычных» регионов (?), он пишет: «Слова о равнозначности названий Россия и РФ напоминают русским, что они тоже не без государственности». Чуть позже флешбэк из 1949 года «словил» Тулеев, который в своём проекте административной реформы предлагал сохранить выборность руководителей республик, но не давать выборности руководителям «обычных», русских регионов. То, что можно было назвать прямой дискриминацией русских, было возможно не где-то, а прямо здесь, в новой России.
Напомним, что федеральный договор не подписали Татарстан и Чечня, этот частный демарш оттенял и большие сложности, вставшие на пути построения новой государственности в России.
Радикальный переход к «рыночку» сильно ударил по самым новым социальным мирам РФ – молодым промышленным регионам, зависимым от государственной опеки. Рынок, в свою очередь, оттенялся борьбой за власть в Москве, которая не позволяла центру сконцентрироваться на полноценном государственном управлении. Стремясь выжить, регионы стали искать контактов с соседями: этому помогал общий партийно-хозяйственный бэкграунд управленцев.
В Сибири была создана МАСС (Межрегиональная ассоциация «Сибирское соглашение»), которая тридцать лет назад была официально признана «центром». По её образцу потом возник ряд крупных межрегиональных ассоциаций, которые в первые годы своего существования банально обеспечивали хозяйственный обмен, учились координировать деятельность своих ведомств, налаживали коммуникации. Роль этих ассоциаций постепенно стала снижаться, когда рыночные механизмы полноценно заработали, но это только к концу 90-х.
Опыт ассоциаций был учтён в построении вертикали власти: контуры федеральных округов с представителями президента напоминают контуры «межрегионалок». С некоторыми изменениями: например, в состав СФО не попала нефтеносная Тюмень.
Новое с флешбэками старого
В 2004 году отменяются выборы губернаторов, что стало важнейшим шагом к разрушению демократических институтов: именно регионы могли вырабатывать независимую политику, способную поставить под угрозу электоральные успехи партии власти. В 2010 году принимается закон, оставляющий в стране только одного президента. И здесь момент, когда надо следить за руками. Президент Чечни стал первым руководителем, отказавшимся от должности президента, а Татарстан стал последней республикой, последовавшей этому закону, и то с фигой в руке. Теперь вспоминаем, какие республики не подписали в своё время Федеративный договор (это может привести к интересным выводам).
Президент Татарстана, однако, дожил до момента, когда ситуативная централистская политика стала давать системные сбои. В 2020 году режим чрезвычайной ситуации из-за пандемии был отдан на откуп регионам, потому что Центр не имел достаточно административной мощи выработать единые стандарты соблюдения карантина и проследить за их исполнением на местах. Во время СВО оказалось, что Центр «не вывозит» всех проблем без финансовой и кадровой опоры на регионы, – и помимо «ЧВК при Минообороны» (просто ЧВК), добровольцев и частей народной милиции в воевание включились региональные батальоны. Одна из республик создала целый институт формирования батальонов через свою инфраструктуру – и, следим за руками, эта республика – одна из двух, не подписавших некогда федеративный договор.
Теперь – о будущем федерализма в России.
В случае кризиса центральной власти федерализм заработает как резервная коммуникационная система. Одним из залогов продуктивности горизонтальных связей станет дееспособность и самостоятельность регионов в принятии решений, которую им навязывает Центр с 2020 года (потому что кризис, в общем-то, уже начался).
Серьёзный толчок к развитию получат межрегиональные сборки – аппарат федеральных округов плюс воскрешённые межрегиональные ассоциации. Чем дальше будет идти кризис центральной власти, тем более критично важным для Москвы будет умение наладить диалог с этими сборками и с теми регионами, которые могут возжелать отвалиться совсем.
Соответственно, государь, не способный к тонкому и сложному диалогу, скреплявшему северную Евразию со времён Ивана Калиты и выраженному сегодня в институтах федерализма, станет разрушителем страны.