Миллиарды крестьян разных поколений не оставили следов в культурном наследии, хотя каждый был носителем традиции. Ту малость, что мы о них знаем, сохранили для нас несколько собирателей фольклора – люди интересных судеб. Почти все они имели проблемы с законом. Например, всем известный составитель Толкового словаря живого великорусского языка Владимир Даль дважды сидел в тюрьме. Об истории фольклористики через биографии собирателей песен и о том, можно ли услышать молчаливое большинство, в лекции «Этнография изнутри» рассуждает Ксения Федосова.
Если народную культуру всех эпох представить в виде шара, то смотреть на него можно с разных позиций. Носители народной культуры видят явление изнутри, живут в нём. Кабинетные учёные или образованные люди изучают его со стороны, извне. «Ходоки в народ» курсируют между первыми и вторыми. Органы власти смотрят сверху: контролируют, пытаются влиять. «Поначалу мне казалось, нет повода выделять власть в отдельное действующее лицо в этой истории, – мягко говорит Ксения Федосова. – Но так причудливо получается, что контролирующие игроки с самого верха очень заинтересованы во влиянии на жизнь в самых низах. И это в итоге касается тех, кто идёт в народ собирать материал, несёт оттуда культуру не только учёным, литераторам, но и чиновникам, которые, например, основывают университет, контролируют Географическое общество или устраивают цензуру, Третье отделение, разрешают или не разрешают что-то печатать. На стыке этих реальностей и пойдет наш разговор».
Сколько внучек у Ягой бабы?
О фольклоре XVIII века и более раннего времени нам неизвестно практически ничего – ведь он мог сохраниться только в виде записанных материалов, а этого как раз и не делали тогда. Знаем, например, что жил на Урале у Демидовых мастер былинных сказов Кирша Данилов. По приказу хозяина-железопромышленника он составил к 1818 году сборник «Древние российские стихотворения» из тех исторических песен и былин, что сам пел и слышал вокруг. Но что это за сборник, что он нам показывает? Это такая загадка, которую современные исследователи разгадывают, чтобы понять, как традиция могла выглядеть во времена Кирши. Играл ли он на инструментах? Какую часть своего репертуара записал? Откуда узнал? Как жила традиция? Из семи десятков записанных им текстов около 20 даже не издавались целиком: то мат из скоморошин вырежут, то уберут строки, где заводские начальство ругают. И что вообще могут рассказать о живых звучащих былинах записанные на бумаге тексты? «Собиратели фольклора, люди письменной культуры, мыслят текстами, – говорит Ксения Федосова. – Мы литературной традиции, и по-другому не будет. Но для фольклора это трагедия: он культура устная. Сказитель былину поёт, и она живёт только здесь и сейчас. Может быть, потом ещё в памяти слушателей. Жизнь устного произведения недолгая, не сравнить с печатными текстами, которые остаются и накапливаются. И в итоге получается несоразмерный глобальный перевес. Пушкина и Жуковского мы изучаем сотнями лет, а творчество миллиардов сказителей ушло бесследно».
Да и то, что мы знаем по данным XVII–XIX вв., часто ещё и искажено. О типичном жителе деревни начала XIX века мы судим, например, по «Оберегу русских суеверий» литератора Михаила Чулкова, которого очень любили славянофилы. Что, например, делает с исходным материалом Чулков? Ягая баба в его словаре описана так: «Под сим именем почитали адскую богиню, изображая её страшилищем, сидящей в железной ступе и имеющей в руках железный пест. Ей приносили кровавую жертву, которой она питает двух своих внучек и услаждается при этом сама». Наши данные не подтверждают реальное отношение к ней как к богине – эту идею просветитель Чулков позаимствовал из популярных, престижных тогда пантеонов и ввёл её с опорой на русские сказки. И про кровавые жертвы «досыпано» в сборник от себя! При этом чулковский сборник продолжают публиковать и сегодня без комментариев, изменений и поправок на эти искажения как сборник аутентичных текстов и поверий.
Михаил Чулков. Фото: общественное достояниеТа же история с текстами Ивана Сахарова, издавшего пятитомник песен русского народа. Особенно интересны заговоры, например. К ним обращался Александр Блок. Но они фальсифицированные на треть! Как доказать фальсификацию? Во-первых, по лексике. У Сахарова есть лексемы, не характерные для этого жанра, – скажем, «фата» или «преисподняя» в конкретном тексте. Во-вторых, по необычной для этого жанра структуре. Если взять тексты, сравнить их с полевыми записями, то видно, что у Сахарова эта структура нарушена. Как доказать такие искажения? Как понять, были ли у бабы Яги внучки в представлении деревенских жителей? «Современный фольклорист, скажем, Андрей Львович Топорков, который провёл подробный анализ сборника Сахарова, берёт все доступные ему варианты одного текста и сравнивает их. Скажем, ему доступны десять-пятнадцать достоверных заговоров от зубной боли из одного региона, из полевых записей и аутентичных архивных текстов. Или сказок о бабе Яге, – объясняет Ксения Федосова. – И сверяет. Ищет повторы, воспроизводимые структуры. Ну не бывает такого, чтобы какой-то мотив встретился всего один раз и не имел отголосков. Если он встретился только у Чулкова – значит, автор – Чулков ли, Сахаров – в заговорах так красиво разошёлся, что мои коллеги уже знают, какие он предпочитал архаизмы, строй слов, его авторский стиль легко отличим».
Оказывается, и взгляды самого знаменитого российского сказочника Александра Афанасьева как последователя мифологической школы сегодня не выдерживают научной критики. Его концепция «поэтических воззрений славян на природу», в которой всё земное восходит к единому небесному началу, очень напоминает рассуждения современных искателей подлинных индоариев о том, что слово «радуга», например, возникло от «ра» и «дуга». На основании этого делаются выводы о верованиях древнего народа, от которого произошли и славяне, и египтяне, и некоторые другие народы. Для многих это выглядит убедительно, но на самом деле это, конечно, фантазия.
Ксения Федосова дала интересное объяснение, зачем фальсифицировались фольклорные тексты и создавались подобные теории. Злого умысла не было. С немецким романтизмом к нам пришли модные тогда идеи, что есть Народ, у него – наивная Душа, сохранившая древние представления. Вернувшиеся из Европы российские интеллигенты задумались: и в России ведь то же самое! И захотелось создать свои теории, добавить недостающее в найденные образцы народного творчества, «допилить» наследие нашего язычества под греческий эталон, подогнать реальность под идею. Хотя дело не только в этом: полноценному сбору материала мешали и границы между сословиями. Не мог барин запросто пойти к крестьянам и спросить, какие песни поют. Так и вышло, что знакомые нам сборники фольклора начала XIX века возникли на основе тетрадочек, которые писали те, кто владел грамотой, имел бумагу и кого эта культура удивляла: учителей, священников, чиновников, которые волею судеб приехали в новые для себя места. Такие тетрадки и сейчас изредка находят экспедиции в сельских библиотеках.
Эпиграмма на главнокомандующего и его жену
Впервые собиратели пошли в народ благодаря литературному критику Петру Киреевскому, который организовал целую собирательскую работу. Он оплачивал работу «ходоков в народ», и те находили богатейший материал. Фольклорная традиция была в те времена в самом расцвете. Люди очень много общались: на ярмарках, в долгих дорогах – везде. И каждый скрашивал разговор присказкой, сказкой, песней. Сборники на читающую публику производили фурор: «На Марсе есть жизнь!». Какие, оказывается, народ сочиняет красивые большие тексты! Какие разнообразные сюжеты! А язык! Славянофил Киреевский не сам придумал идею идти в народ, она пришла к нему от польского этнографа Доленга-Ходаковского. У него увлекательнейшая биография: родился в Беларуси, работал управляющим имения, хотел поступить на службу в наполеоновские войска, за что был схвачен и пожизненно определён в солдаты, но смог бежать да ещё доставить неприятелю план города Бобруйска. В наполеоновских войсках он возглавлял одну из канцелярий. А после поражения под новым именем не побоялся вернуться обратно, блестяще занимался археологией в Беларуси и Украине, получив господдержку и внимание Киреевского. Вот от такого человека Киреевский заразился идеей собирать русскую старину!
Петр Киреевский. Фото: общественное достояниеНе менее одиозные личности собрались вокруг мецената, чтобы собирать русский фольклор.
Одним из самых ярких, талантливых, наверное, был Павел Якушкин, двоюродный брат декабриста Ивана Якушкина. Он переоделся офеней – торговцем, хотя интеллигента в нём выдавали очки. Чтобы вызвать доверие, ему приходилось постоянно бродяжить и пить с собеседниками, так что он в конце концов умер от алкоголизма. Вот выдержка из его дневника: «Путешествие приятно, Когда некуда спешить. Положил я аккуратно В день три мили проходить. Но и тут не мог потрафить – В срок до места я дойти, Чёрт же им велел расставить Сто трактиров на пути!». Или ещё: «Пишу при свете светца. Я довольно записал, только остался недоволен. Хочется очень уйти отсюда, но одному страшно, мои собеседники портные, мужики ходившие да те, которые схожим промыслом зарабатывают на жизнь. Ходят, спрашивают, есть ли шитво. И там пока всех не обошьют, там два дня, три дня остаются в селении, а один он боится. Они поработают два дня, а после пойдут в Гремучий Колодезь». В его дневниках встречаются и истории драк – вся жизнь была сплошным риском для жизни. Якушкин всегда вызывал у полиции подозрения как возмутитель спокойствия и агитатор, сидел в «кутузке» за критику полицейского произвола. А после замечаний чиновникам на званом обеде его и вовсе сослали к матери в Орёл. Там он доживал свой век, а его наследие продолжало публиковаться и после его смерти.
В те же годы, что и Якушкин, собирал фольклор и знаменитый составитель словаря Владимир Даль, уроженец Луганска, по первому псевдониму – Казак Луганский. Оказывается, он был хирургом, причём амбидекстром, и его часто звали на операции, где нужно было держать скальпель в левой руке. Карточки со словами для словаря он, говорят, возил в мешках на верблюде в своих военных походах. Среди его наследия есть «Пословицы русского народа» и сборник сказок, за который его представили к научной степени и… посадили – до этого Владимир Даль полгода отсидел за эпиграмму на главнокомандующего Черноморским флотом и его жену. Но и первый, и второй раз за него вступались такие поэты, как Василий Жуковский. Из малоизвестного и замечательного в этом сборнике у Даля есть великолепные загадки. Например, такие: сухой Мартын далеко плюёт (ружье); или – в лесу вырос, на стене вывез, на руках плачет, кто слушает – скачет (балалайка). «Загадки – это тайное описание, их нельзя угадать логикой, их можно угадать, если только живёшь внутри этой культуры, – печально говорит Ксения Федосова. – Мы уже разучились так думать, мы этот язык утратили».
В ссылку в Петрозаводск был отправлен и другой не менее прекрасный этнограф Павел Рыбников. Потомка купцов-старообрядцев арестовали одновременно и за контакты со старообрядцами, и за участие в революционном кружке «вертепников». «Почему все они попадали в ссылки – отдельный вопрос, – говорит Ксения Федосова. – Все они – нестандартные люди. И когда начинаешь заниматься русским народом, видишь перекос – что все богатства сосредоточены в руках очень узкого круга людей, – то что-то хочешь с этим сделать. На тебя обращает внимание полиция. Замкнутый круг». Именно поэтому у нас северные регионы описаны отлично, а на юг никого не ссылали, и он в те времена исследован плохо. Павел Рыбников сделал поразительное открытие – нашёл в конце XIX века былины под Петрозаводском! Это было настолько невероятно, что потом отправляли другую экспедицию по следам Рыбникова проверять его материалы – и подтверждения нашлись, следы былин там находили даже до середины XX века.
Картина В.Г. Перова «Портрет Владимира Даля». Фото: Государственная Третьяковская галереяПервая женщина-профессор
Поворот к системности и масштабности в собирании материалов о народной жизни произошёл, когда предложения энтузиастов встретили поддержку власти. Возникло Императорское русское географическое общество (ИРГО). Комиссия этнографии, антропологии и археологии ИРГО создала и разослала по губерниям опросник, получив в ответ богатейшее наследие: рукописи священников, учителей, грамотных энтузиастов. Это тысячи рукописей, часть из которых не издана до сих пор. Интересно, что в XIX веке, кроме быта, Географическое общество интересовали умственные и нравственные особенности народностей. «Этот подход, антропологическое наблюдение и экспедиции, антропология как наука выросли из имперской идеи, – рассуждает Ксения Федосова. – Британии нужно было с колониями договариваться, она отправляла туда экспедиции описывать быт и наружность. Поначалу подход был достаточно примитивным: скажем, предполагалось, что местность определяет не только культурный уклад людей и антропологический тип, но и характер или умственные способности. Точкой отсчёта, нормой, конечно же, считался взгляд просвещённого собирателя. Это очень имперский взгляд, как в зоопарке. В описаниях XIX века часто можно встретить каких-нибудь «скрытных северных жителей» или «угрюмых туляков». На этом примере видно, как изменился с годами такой вид сверху. Будто на фольклор наезжал объектив, изображение становилось всё чётче, конкретнее. Сейчас уже многое хорошо и подробно записывается на современные средства фиксации. Никого не удивляет, что современные фольклористы в экспедициях не ищут какой-нибудь особенный склад ума, а предпочитают дословно хорошо записывать тексты и их анализировать. Современные антропологи считают принципиальной особенностью своего взгляда именно безоценочность, когда каждый локальный уклад описывается как самостоятельно ценный, без соотнесения с «нормой по умолчанию».
Этнограф Пётр Ефименко особенно ценится современными учёными за то, что не просто тексты записывал, а пытался зафиксировать систему отношений: обычаи, как принято договариваться. Он издал сборник народных юридических обычаев Архангельской губернии. И уже из названия можно понять, где именно уроженец Харькова отбывал ссылку за участие в тайных обществах. В ссылке он придумал опросник, но корреспонденцию принимать не мог. В сборе материала помогала его будущая жена Александра Яковлевна, родившаяся на Кольском полуострове (в будущем первая женщина-профессор в России, почётный доктор русской истории). Интересно, что в итоге Пётр Саввич, даже вернувшись домой, продолжал заниматься севером, а его «северная» жена, наоборот, внесла огромный вклад в изучение русской и украинской культуры. И к концу жизни мужа вышла на вершины своей академической карьеры.
«Какая из этого всего мораль? – Ксения Федосова заканчивала лекцию. – А, наверное, никакой. Собирание фольклора на этом этапе не закончилось, только вышло на определённые рубежи». И дальше происходили не менее завораживающие истории и приключения русской фольклористики, о которых у Ксении задуманы последующие лекции в Музее кочевой культуры: о людях, их удивительном труде или о фальсификациях в СССР. А летом, как обычно, Сказочник со скрипкой, как Ксения себя называет, отправится в научную экспедицию.
