– Мода на русское сейчас очевидна. Вы тоже её почувствовали, но со своей стороны – как дизайнер и модельер-конструктор одежды?
– Я 8–9 лет занимаюсь народным костюмом, внимательно его изучаю, хотя никогда не был особенным славянофилом или любителем русского. Хорошо помню, как в 1991-м, когда распался СССР, ещё спрашивал себя: «Как, и всё? Вот этот вот клочок земли – это что, Россия? А как же Узбекистан, Грузия – это же тоже всё моё!». Так что я, наверное, всего лет 10 как признал, что я русский, а до того идентифицировал себя как советский человек: был антиклерикально-настроенным, пионером, комсомольцем – стандартный набор. Со знаменитым советским же Косыгинским институтом (ныне РГУ им. А.Н. Косыгина), где учились все наши известные ныне дизайнеры, связано и моё первое знакомство с национальной темой: там был целый семестр, посвящённый русской народной одежде. В 1970-е годы вообще были популярны национальные мотивы: шёл какой-то приказ из центра, чтобы в каждой республике были свои национальные дома моды, ну и в тогдашней РСФСР тоже должны были имплементировать русское в массовую одежду. Интересно, что это поветрие совпало с западными тенденциями, где тогда правили бал хиппи, а хиппи, по сути, – просто индийская мода, индуистские мотивы, интерес ко всякому этно и глобальному Востоку. У меня даже есть гипотеза, что на Западе интерес к русскому возникает в те времена, когда там в ходу Восток как таковой. Нас как бы «задевает» общим движением к этнике. Так было и в конце XIX – начале ХХ веков, когда модерн черпал вдохновение в восточных мотивах, а обрёл Дягилева и русскую эстетику. Так случилось и во второй половине ХХ века, когда этника снова вошла в моду. А когда русское замечают на Западе, его гарантированно замечают и у нас дома. Ну и завершая тему советского: мне нравились все эти этнические мотивы в одеждах разных народов СССР, и конечно, всегда цепляло, что Россия как бы последняя в этой череде. Русское было как будто на вторых ролях, это факт.
– А что было на первых?
– В неофициальном зачёте первым, конечно, шёл журнал «Rigas Modes» и прибалтийский стиль как таковой, для советского человека это было «нашим Западом», что-то вроде французского шика. Я пару раз умудрялся купить «Rigas Modes» в киоске, но это было настоящим квестом – его моментально разбирали. У меня есть подруга в Краснодаре, портниха из Риги, так она на понимании рижского кроя сделала целое ателье с youtube-каналами под миллион подписчиков. При этом любовь к западной одежде у нас, конечно, давняя. Можно по-разному смотреть на её истоки. Скажем, в 988 году, когда Русь приняла христианство, нам первый раз сделали «западную прививку» в одежде – все эти византийские оплечья, золотое шитьё, чрезмерный декор, которые стали символом русского боярства. Чуть позже, начиная с Алексея Михайловича Романова, нас стала интересовать Польша: известен, скажем, указ Фёдора Алексеевича о запрете входить в Кремль в русской одежде, знатный человек на Руси ещё до Петра Первого должен был быть в курсе польской моды, а сама Речь Посполитая для московитян являлась чем-то вроде «Rigas Modes» советского времени. Ну и далее, и далее. Однако параллельно всем этим прививкам – одним более удачным, другим менее – сохранялся изначальный ствол русского стиля, концентрированным выражением которого был и оставался крестьянский костюм. Парадоксальным образом с ним почти 1000 лет ничего не происходило. Конечно, специалист вам скажет, что немного менялся крой рукава рубахи, тип вышивки и т.д., но для обывателя это всё совершенно незаметно. То есть можно сказать, что сотни лет в России одновременно бытовали две параллельные вселенные, две материальные культуры – крестьянский самобытный народный костюм и одежда знати, светский костюм, который полностью копировал западный.
– Как и почему вы заинтересовались народным костюмом?
– Я сначала тоже думал, что там нечего искать, а все, кто говорят обратное, либо чего-то не понимают, либо сознательно лгут. А потом присмотрелся и понял: в этом костюме буквально «зашито» определённое мировоззрение. Наш замечательный художник Билибин говорил, что русский костюм – это костюм покоя. Есть красота движения, а есть красота покоя. Западный костюм «работает», раскрывается только в движении, он будто создан для вальса, фокстрота, гонки в метро… А есть наш сарафан. В нём русская женщина встала, и она, ну не знаю… как скала. Она совершенно монументальна. Русский костюм, кроме того, будто бы отменяет значение фигуры. Неважно, худая ты или толстая, есть у тебя грудь или нет – ты будешь в нём королевой. Главное – спокойно и с внутренним достоинством распрямить на себе всё великолепие узорчатой ткани. И в этом тоже есть определённый посыл. Мы вообще всегда в телесном смысле были крупной нацией, а посмотрите: в магазине сплошь висит одежда 44 размера. Я люблю говорить, что достаток начинается у людей с 50-го размера, а то, что вся фэшн-индустрия ориентирована на худую молодёжь, – парадокс! Эта молодёжь деньги на жизнь по-прежнему берёт у родителей, которым при этом негде одеться. Запад тоже обеспокоен дискриминацией полных, пропагандирует по мере сил «плюс сайз» и так далее. Но в том контексте, в котором эта пропаганда ведётся, она заранее обречена. Так устроен наш взгляд: на подиуме нужно вытягивать картинку, мы можем аплодировать смелой «помпушке», вышедшей рядом с худышками, но мы не увидим её реальной красоты. Точно так же, как нашему взгляду, привыкшему к западной картинке, сложно уловить красоту Нонны Мордюковой, Нины Усатовой или Ирины Пеговой – кстати, многих из них заставляли худеть, чтобы они смотрелись фотогеничней. Но, понимаете, в русском костюме они выглядели бы прекрасно и так. Русский костюм отменяет фитнес.
– Очень интересно. А что бы вы ещё назвали кодом русского костюма?
– Он состоит из большого множества компонентов. Назову лишь самые основные. Ну, во-первых, это красный цвет. Мы сейчас плохо понимаем, что такое народный костюм, мы лучше знаем деревенский стиль, а между ними – ничего общего. Все эти ситчики с фиолетовыми цветами, которыми украшают себя оставшиеся в деревнях бабушки, это всё фабричное производство, городская культура, привнесённая в сельский пейзаж. В крестьянском обиходе имелись лишь лён да киноварь, дающая красный цвет, кумач. Поэтому в русском костюме возможны сочетания природных цветов льна и красного. Но не голого красного, как в фильме «Красотка», а всегда разбавленного, с какой-то ленточкой, узором. Во-вторых, народный костюм совершенен в своей практичности. Имелось ведь всего три его разновидности: повседневный, рабочий и праздничный. Отдельно существовал свадебный костюм: все эти роскошные кокошники из русского жемчуга – такие сокровища либо передавались от поколения к поколению, либо вообще арендовались. В этом смысле народный костюм учит тому, что не нужно много одежды. У тебя и сегодня может быть три костюма! Ситуация, когда шкаф забит, а носить нечего, – это дурные последствия увлечений фэшном. Мысль, что неудобно дважды появиться в одном и том же наряде, – признак того, что вы стали жертвой маркетинга. Если всё чисто, ладно, уместно, зачем что-то менять? Русский костюм – очень лаконичный, «кастомизированный», когда у тебя есть несколько вещей, сделанных специально для тебя. Да, их немного, но они именно твои. Наконец, русский костюм скрывает фигуру, но открывает лицо, личность человека. Каким образом? Очень просто: в народном костюме каждая вышивка, каждая ленточка что-то значила. Это костюм с «открытым штрих-кодом», по которому можно было «считать» и социальное положение владельца, и его возраст, и род занятий, и что угодно ещё. С таким костюмом невозможно притворство, зато очень удобно быть тем, кто ты есть.
– Это что-то специфически русское или просто народное, свойственное любому этно?..
– Я думаю, это вещи, очень связанные с русским мировоззрением, каким-то набором его характеристик, который мы до сих пор до конца не открыли. Западный фэшн весь держится на вызове, эпатаже. Центральный посыл в нём: «будь не таким, как все», «мне всё равно, что вы обо мне думаете», «будь первым» и т.д. В русском стиле всё это отсутствует. Русский костюм транслирует: я спокойный, я хорош таким, какой я есть, даже если родился не первым, а 1564-м, я на своём месте, в своём окружении, со своей семьёй. Нужно как-то прорваться к этому осознанию себя русским. Я всегда говорю студентам, когда они начинают работу над новой коллекцией: представьте себе какую-то картину русской природы. Вспомните парное молоко в деревне. Плюшки бабушки с утра. Что-то такое тёплое, уютное, что даёт вам чувство чистого счастья, что-то душевное, наверное. И оттуда черпайте источник вдохновения. А выпендрёж оставьте, это вас сломает. Если мы будем просто копировать форму, упражняться в этом, мы никогда не преуспеем: по работе с формой Запад даст нам фору в сто очков вперёд. Нужно работать с ментальной составляющей фэшн-индустрии, нужно работать со смыслами. Тогда и новый подход к форме откроется.
– Кстати, о форме. Монументальность русского костюма предполагает какой-то особенный крой?
– Русская рубаха – очень специфическая вещь. В ней ноль выпадов! Выпады – это те лишние кусочки ткани, которые остаются, когда вы кроите будущую одежду; таких выпадов может быть до 30 процентов. А в русском традиционном костюме – ноль! Народный крой – весь из прямоугольников, каждый кусочек женщина ткала сама, поэтому, понятно, ей было жалко что-то выбрасывать. Всё шло в дело. Но это ведь и очень современно, это свободно и удобно. Можно сделать футболку без выпадов – и это уже будет весьма по-русски. Эти особенности народного костюма прекрасно подметила и блестяще использовала Надежда Петровна Ламанова, наша русская Коко Шанель. Чрезвычайно обидно, что немного людей знают её имя, между тем как вся наша дизайнерская школа обязана этой женщине, она – основоположник всего, можно сказать. Она – Малевич в дизайне одежды! До революции она имела статус «поставщицы Ея Императорского Величества», шила платья для императрицы и всех знатных красавиц того времени, после революции делала костюмы для фильмов Эйзенштейна, Александрова, Протазанова, производила фурор своими платьями «а-ля рюс» на выставках в Париже и разрабатывала модели простой одежды для ширнармасс. В общем, это наше всё. И сам принцип модульного проектирования, основополагающий для русской школы дизайна, придумала именно она, заметив, что народный костюм как бы весь состоит из квадратиков и прямоугольников, он как конструктор. Эти квадраты могут сочетаться очень интересно и необычно. Ламанова, в частности, придумала прямые платья из платков, которые пользовались огромной популярностью. То есть у нас есть определённая база и даже школа, которую можно и нужно развивать дальше.
– А чем отличаются русский и псевдорусский стили?
– Исконно русский стиль в середине XIX века был подменён псевдорусским стилем. Замечательные художники того времени – Билибин, Васнецов, Врубель – ходили в народ и эстетизировали народный материал, стараясь переработать его в жанре модерна. Тогда же появились хорошо известные нам Хохлома, Гжель, Жостово – это всё придуманные стили, у них есть авторы, это не народное творчество. Даже матрёшка, простите, творение токаря Василия Петровича Звёздочкина, ей меньше 150 лет от роду! Но в итоге этой эстетизации и переработки стало пропадать чувство подлинности, понимание, что народное на самом деле, а что нет. Скажем, абсолютно и истинно народными являются наши традиционные вышивки. Но мы разучились их понимать. Костюм, вышивка – это текст, это не просто элемент декора. Нужно знать грамматические правила, чтобы писать новые тексты, а правила часто утеряны. Мы понимаем, например, что три ленты на подоле сарафана – знак того, что у этой девушки ещё три старшие сестры не замужем, и поэтому к ней свататься ещё рано. Но многого мы совершенно не понимаем… И неумение сделать осмысленное русское приводит к тому, что появляется псевдорусское. Как иногда в иностранных фильмах рисуют вывески русских магазинов: произвольный набор кириллических букв (желательно вставить побольше характерных, каких-нибудь «ф» и «ш»), не имеющий смысла, но отсылающий к русскому. Вот это всё – псевдорусское. Поэтому мне кажется столь важным работать со смыслами.
– А что можно сказать о мехах? Это народное русское?
– Опять-таки, меха несколько дискредитировало купечество в XIX веке, сделав их чем-то вроде китча. Но сами по себе меха – очень русское явление. В каком смысле мы адаптировали византийский костюм? В первую очередь, сделав его зимним, добавив меховые опушки! Наша русская зима не даёт западной моде в России оставаться уж совсем нетронутой, что-то нам приходится перерабатывать. Конечно, сегодня моя большая печаль – что мы одеваемся в зимние вещи иностранного производства. Я понимаю, почему: зимняя одежда требует больших материальных вложений и дизайнерских усилий, при этом даёт меньше маржи. Легче сшить блузочку или футболочку – и вуаля! А с пальто или шубой много возни… Есть легенда, похожая на правду, что пуховик в своё время придумал Слава Зайцев, а финны просто украли у него идею и пустили вещь в массовое производство… Не знаю, но факт в том, что мы плохо умеем масштабировать, доводить сложные изделия до массового производства и рынка. Можно и ещё один вопрос задать: где наша русская зимняя обувь, в которой было бы не страшно пройти по московским солям? Где наша русская неубиваемая обувь? Нет её. Я предлагал как-то раз сделать кроксы с фактурой лаптей, да причём такие, которые можно было бы надевать поверх хорошей обуви. Помните, были такие галоши в своё время? Отличная же идея: о,кей, мы покупаем изящную итальянскую обувь, а чтобы она не испортилась, пока в оттепель топаем по улице, сверху натягиваем на неё наши «лапти». Это по-русски, это стильно, это вообще удобно. Но мои собеседники как-то не оценили: мол, люди не поймут, в Париже не оценят…
– Есть известная проблема: всё же национальный русский костюм выходит деревенским по преимуществу. Но русская деревня фактически не пережила ХХ век, мы теперь все городские жители. И к лицу ли нам те мотивы?..
– Уже более полувека мы живём в городской цивилизации, нас приучили к тому, что деревня – это плохо, что быть «лапотным» – стыдно, но это ведь пропаганда. Ничего зазорного нет в том, что мы все (практически все!) в каком-то колене – крестьянские дети. Я сам из воронежских крестьян, и, может, как раз эти мои корни в чём-то и помогли мне увлечься русской темой. Понятно, что невозможно и не нужно людей сейчас переодевать в сарафаны и рубахи. Но обыгрывать своё прошлое – почему бы и нет? Мы же до сих пор любим дачи, весь этот отдых на природе. Очень хорошо, что у нигерийцев, французов, бельгийцев есть своя национальная мода. Очень хорошо. Но и нам есть чем похвалиться. Не будем забывать, что мода – это мощнейшее идеологическое оружие, оно ранит в самое женское сердце, и к ней нельзя относиться легкомысленно. Я не говорю, что мы все должны ходить в русских рубашках, но иметь и любить что-то своё – важно. Посмотрите: индусы и арабы не стесняются своих традиций. Японцы до безумия любят европейскую моду, но видят её настолько по-своему, что образы тамошних тинейджеров ни с чем не спутаешь. У нас много земли, мы близки к природе, как никто. У нас до сих пор существует удивляющий всех иностранцев феномен – «dacha». Мы можем это обыгрывать в своей одежде. Наконец, замечу, это просто удобно.
– При этом вы считаете нормальным сочетать итальянские туфли и русские лапти?
– Я считаю это как раз очень желательным. Проблема русских потребителей иностранных марок – в так называемых «тотал-луках». То есть человек видит новую зарубежную коллекцию и воссоздаёт предложенный там образ целиком: от панамы до сандалей. В этом есть какая-то беспомощность. Я вижу задачу в том, чтобы воспитать нашего потребителя, чтобы он относился к западной одежде творчески и со скепсисом: вот есть Шанель, а есть валенки и платочек от бабушки. Сейчас я всё это соединю – и будет здорово. Это и правда здорово. Тысячи блогеров пересказывают нам западную эстетику и ментальность, что с чем сочетается, что с чем носят. Трендбуки галдят: вот этот цвет модный, а этот нет. Простите, кто это всё посчитал? Западные дизайнеры на основе анализа западных же коллекций. А в Челябинске будут носить этот дерзкий розовый? Или даже проще: он вообще совпадает с тоном нашей здешней жизни?..
– Помимо западных дизайнеров есть ещё китайские дизайнеры с рынка «Садовод», которые одевают добрую половину наших соотечественников.
– На «Садоводе», кстати, работают прекрасные маркетологи! Только что-то появилось новое – а у них уже есть. Они пытаются уловить, что хочет народ, и в это его одеть. Конечно, вся эта клюква ужасна, цвета «вырви глаз» и прочее. Но ведь я говорил выше, что у нас в массовом западном сегменте в основном представлена одежда для подростков. Все худые, как известно, одинаково худые, а вот все полные – полные по-разному. Людям со сложными фигурами, а такие часто и вкалывают по полной, нужно помочь. Здесь большой дизайнерский вызов: сделать удобные и красивые модели для всех. Этим просто никто не занимается, потому что производителям нужны лёгкие деньги, нужна маржа. Китайцы шьют одежду для полных очень просто: используют масштабирование, в итоге получаются такие безразмерные мешки, в которые можно засунуть кого угодно. Но когда человек полнеет, руки-то у него не вытягиваются… Это тонкая вещь и, если хотите, большая работа, которой нужно заниматься. Просто сесть и подумать: чего хочет русская женщина? Что её украсит? Как ей помочь?
– И кто над этим должен думать? Начинающие дизайнеры?
– Нет, тут нужна тяжёлая артиллерия – правительство, промышленники, серьёзные эксперты. У нас, между тем, Министерства лёгкой промышленности не существует в природе. Если я не ошибаюсь, соответствующими делами ведает департамент в Министерстве сельского хозяйства или вообще Федерального агентства по рыболовству… Не шучу! Основным заказчиком у наших текстильных предприятий являются зарубежные корпорации, как-то так повелось. С другой стороны, в сфере продуктов питания долгое время была похожая ситуация, но вот уже появилась мода на своё, людям больше нравятся русское молоко, русские сыры… Так что, может, и до одежды дойдёт дело. Пока мы только в начале пути. «Одежда от русских дизайнеров» пока что выглядит так: берутся итальянские ткани, турецкие нитки, китайские машинки, киргизские руки и западные прототипы – и производится нечто. Назвать его русским можно разве что по месту производства.
– Неужели нет положительных примеров?
– Есть, конечно, но они пока очень слабенькие, созданные на голом энтузиазме, не нашедшие своей аудитории. Слоган «Одежда от русских дизайнеров» пока больше работает на понты, целит в покупателей, которые как раз хотят отличиться, выпендриться и т.д., а это серьёзно искажает сам смысл русской моды, которая изначально – про близость и общность, про достоинство, а не выпендрёж. Есть, например, прекрасный бренд Александры Георгиевой, идеолога и креативного директора фабрики «Крестецкая строчка» – «Alexandra Georgieva». Они делают замечательные, но очень дорогие вещи. Дешевле на том уровне масштаба, который есть у ребят, нельзя. Но существует такое понятие в маркетинге: «расширение категории». Когда кто-то делает очень классные вещи с вышивкой, но при этом дорогие, это помогает другим – уже массовым – брендам продавать свои изделия с вышивкой. «Крестецкая строчка», очевидно, расширяет категорию, но где можно найти пусть куда более простые, но похожие изделия масс-маркета? Где русская «ЗАРА», которая бы использовала те же мотивы? Такие масштабные изменения не произойдут, если опираться только на практику стартапов, тут нужны серьёзные инвестиции, и не на полгода-год, а на десятки лет! Массовую моду, массовый русский ритейл нужно продвигать, даже если на первых порах коммерчески это будет невыгодно. Я часто выступаю перед разными аудиториями с такими речами и всегда вижу: простые слушатели, народ, всегда поддерживают: мол, Андрей, молодец, всё верно говоришь! А коллеги вообще не понимают, у них в голове прошито: байерство, Париж, тренды… Мне приходится больше и труднее общаться как раз с коллегами. А народ имеет голову на плечах, он просто ждёт, чтобы его приодели. И, думаю, это всё же случится: может, уже наши дети будут удивляться моему интервью, потому что давно покупают нормальную русскую одежду…