Сегодня мы рассмотрим ещё один предрассудок, массово распространённый в современном обществе по отношению к старому русскому образованию. Он заключается в том, что народ тянулся к свету просвещения, а злобное царское правительство воздвигало на пути его (народа) к нему (просвещению) разного рода препятствия (которые, разумеется, были немедленно устранены большевиками). Очевидно, этот предрассудок имеет две стороны: условно «добрый народ» и «злое правительство». Мы, однако же, будем рассматривать его в хронологической последовательности, не отделяя эти стороны друг от друга.
1. От начётничества к западной школе
До XVII века условия жизни русского человека были таковы, что ему было очень трудно представить себе интеллектуальные интересы за пределами непосредственного жизненного опыта и религии. Это сформировало некоторые ученические особенности, о которых я уже писал. И поскольку Россия до Романовых не знала школы, которая была бы доступна для высших сословий, но недоступна для народа, эти особенности распространялись на всё население – от ближнего боярина до последнего холопа. Потому образовательным идеалом был идеал начётнический: его школьной предпосылкой была простая грамотность, а дальше следовала начитанность в Св. Писании и святоотеческой литературе.
У этого идеала есть одна неприятная особенность – он не самодостаточен. Чтобы прочесть житие, нужно, чтобы кто-нибудь перевёл его на русский язык. А существующая образовательная система таких людей не готовит. Приходится приглашать грека или киевлянина с соответствующим лингвистическим кругозором.
Это исторический фон. Но есть и общие соображения. Просвещение имеет два полюса. На одном из них вершки, собранные в коротких брошюрах, на другом – тяжкий, мучительный труд продвижения к корешкам и истокам. У научно-популярной литературы много читателей; но предлагаю провести такой мысленный эксперимент: у Вас, читатель, много ли знакомых, кто усвоил какой-либо иностранный язык на сколько-нибудь пристойном уровне, не имея к тому никаких внешних побудительных мотивов, из бескорыстного интереса? Сама по себе добыча знания требует усилий, сопровождается неудачами и разочарованиями: нужно либо мощное внешнее принуждение, либо незаурядная сила воли, чтобы осуществить этот труд. Тому же, что легко достаётся, и цена невелика. Ещё одно. Когда говорят о какой-то «тяге», нужно иметь в виду, что нет огня без дыма; это стремление должно в чём-то проявляться. И если под тягой к просвещению понимать соображения «было бы лучше, если бы я владел ещё и китайским языком», у неё один масштаб, а если они звучат несколько иначе – «мне нужно освоить китайский язык, я кладу на это десять лет по десять часов в неделю десять месяцев в году» – масштаб будет совсем другой. И когда говорят о тяге к просвещению, что тут конкретно имеется в виду? К чему стремился народ, к чему его не допускало или подталкивало правительство?
Если взглянуть на проблему с другой стороны, мы увидим, что грамотные люди в России водились издавна, в том числе среди крестьян. Это значит, что возможность учиться была. Только одни ею пользовались, а другие – нет. И этих других было больше, чем одних.
А у правительства есть свои интересы. Они тоже разные, в каждое время свои. Ему нужны специалисты с высшим образованием, ему нужны квалифицированные рабочие. И если свести воедино все способы, которыми оно может располагать, чтобы вырастить этих необходимых для его нужд людей, это будут всё те же две вещи – кнут и пряник. М.Ф. Владимирский-Буданов, выдающийся знаток старорусского образовательного права, пишет: «Всё, что мы называем узаконениями об образовании, в точном смысле составляет узаконения о государственной службе»; «в образовании правительство видит одни интересы службы, а частные лица – одни интересы материальной выгоды». Исходя из этой служебной логики, образование в России изначально не только было бесплатным, но и полагалось содержать учеников, платить им кормовые деньги – скромные, но достаточные для скромной жизни. Дети уже отбывали свой служебный долг.
М.Ф. Владимирский-Буданов. Фото: общественное достояниеОдин раз Пётр I попытался создать широкую общеобразовательную сеть, цифирные школы… И вроде даже кнут придумал… Что получилось? «А из Губерний и Провинций рапортами объявили, что в тех школах сначала было учеников в присылке по 722 год 1.389, из того числа выучено 93 человека, а за тем оставшие едва не все синодальной команды бежали». На кнуте не настаивали, цифирные школы, существовавшие больше на бумаге, пришлось слить с более живой моделью – гарнизонными (те были предназначены для заведомо более дисциплинированной, чем в среднем, публики, – для солдатских детей).
Похожая картина была и с духовными семинариями. Обязательное образование для духовного сословия вводилось тяжело, медленно, с трудом. С дворянами поступили иначе: анненские смотры указывали образовательный ценз, но не предписывали, каким путём его достигать. И там тоже кнут присутствовал – пожизненная матросская служба. И когда И.И. Шувалов создал университет с гимназиями (гимназистов было намного больше, чем студентов), ему приходилось сильно переживать, что многие уходят из школы, торопясь на службу и не окончив курса. В конце жизни Елизаветы Петровны он планировал создать дворянские гимназии… Но если с таким скрипом приобщали к интеллектуальным ценностям два ведущих сословия империи, то что можно было бы сделать с крестьянским морем, бесконечно превосходящим их числом?
2. Новый век
Когда было создано Министерство народного просвещения и вместе с ним – система из университетов, губернских гимназий, уездных и приходских училищ, Н.М. Карамзин писал в статье «О новом образовании народного просвещения в России»: «Можно предвидеть затруднения в начале такого нового для России учреждения, особенно в некоторых отдалённых губерниях; но время, опыты и великие выгоды грамотного человека во всех отношениях сельской жизни наконец убедят земледельцев в необходимости учения – и меры кроткого понуждения уступят действию искренней охоты». Но до земледельцев было далеко. И с дворянами не всё обстояло благополучно: М.М. Сперанский писал по этому поводу: «Главные средства, коими Правительство может действовать на воспитание народное, состоят:
1-е. В доставлении способов к просвещению.
Сюда принадлежит устройство училищ, библиотек и тому подобных публичных заведений.
2-е. В побуждениях и некоторой моральной необходимости общего образования.
Картина В.А. Тропинина «Портрет Н.М. Карамзина». Фото: Государственная Третьяковская галереяВ России первое из сих средств давно уже было принято и, переходя разные постепенности, в настоящее царствование нарочито усилено. Можно с достоверностию сказать, что никакое Правительство не употребляло в сей части ни более щедрости, ни более усилий.
Но второе средство доселе не было еще довольно употребляемо. Доселе Правительство ограничивало себя частными поощрениями, отличиями, напоминаниями. Но учение никогда еще не было у нас поставляемо условием необходимым и обязанностию непременною для вступления в службу и занятия гражданских мест.
Между тем известно, что условие сие в других Государствах существует. Не говоря уже о Франции, ни в Австрии, ни в Англии, ни в немецких землях никто не может быть ни судьею, ни адвокатом, ни прокурором без аттестата и испытания известных учебных мест.
И в России условие сие предварительно уже принято; в Правилах народного просвещения (статья 24) постановлено: „чтобы ни в какой губернии, спустя пять лет по устроении в округе, к которому она принадлежит, на основании общих правил училищной части, не определять к гражданской должности, требующей юридических и других познаний, людей, не окончивших учения в общественном или частном училище“». Отсюда знаменитый Указ, данный Сенату 6 августа 1809 г., – «О правилах производства в чины по гражданской службе и об испытаниях в науках для производства в коллежские асессоры и статские советники». Он предписывал следующее (позволю себе длинную цитату, которая раскрывает правительственную логику): «В правилах народного Просвещения, в 24 день Генваря 1803 года изданных постановлено было: „Чтоб ни в какой Губернии, спустя 5 лет по устроении в округе, к которому она принадлежит, на основании общих правил училищной части, не определять к Гражданской должности, требующей юридических и других познаний, людей, не окончивших учения в общественном или частном Училище”.
Разум сего постановления состоял в том, чтобы разным частям Гражданской службы доставить способных и учением образованных Чиновников; чтоб трудам и успехам в науках открыть путь к деятельности, предпочтению и наградам, с службою сопряженным.
Предполагаемо было, что все свободные состояния, и особенно сословие Дворянское, с поревнованием воспользуются открытием Университетов, Гимназий и Училищ в округах, Губерниях и уездах, с знатным иждивением казны и с нарочитыми пожертвованиями самого Дворянства устроенных, и везде уже большею частию существующих, и что отечественные сии установления предпочтены будут способам учения иностранным, недостаточным и ненадежным.
Но из ежегодных отчетов Министерства Просвещения и из сведений, к Нам доходящих, с сожалением Мы видим, что предположения сии доселе не восприняли еще своего действия. Исключая Университеты Дерптский и Виленский, все прочие учебные заведения, в течение сего времени открытые, по малому числу учащихся, не соразмерны способам их учреждения. К вящему прискорбию Нашему, Мы видим, что Дворянство, обыкшее примером своим предшествовать всем другим состояниям, в сем полезном учреждении менее других приемлет участия.
Между тем все части Государственного служения требуют сведущих исполнителей, и чем далее отлагаемо будет твердое и отечественное образование юношества, тем недостаток впоследствии будет ощутительнее.
Восходя к причинам столь важного неудобства, Мы находим между прочим, что главным поводом к оному есть удобность достигать чинов не заслугами и отличными познаниями, но одним пребыванием и счислением лет службы.
В отвращение сего, и дабы положить наконец преграду исканиям чинов без заслуг, а истинным заслугам дать новое свидетельство Нашего уважения, признали Мы нужным постановить следующее:
1. С издания сего указа никто не будет произведен в чин Коллежского Асессора, хотя бы и выслужил положенное число лет в Титулярных Советниках, если сверх отличных одобрений своего начальства не предъявит свидетельство от одного из состоящих в Империи Университетов, что он обучался в оном с успехом наукам, Гражданской службе свойственным, или что, представ на испытание, заслужил на оном одобрение в своем знании…»
Указ этот вызвал всеобщий ропот. Если верить знаменитой пушкинской записке о народном просвещении, общество нашло на него коррупционный ответ. В самом указе были установлены лазейки (напр., служба на Кавказе). Много позже К.К. Случевский, описывая кутаисское кладбище, писал:
Где совсем первобытные эпосы
Под полуденным солнцем взросли, –
Там коллежские наши асессоры
Подходящее место нашли…
К.К. Случевский. Фото: общественное достояниеОписание пряника (служебных преимуществ и привилегий, которые давало среднее образование) могло бы занять много места и требует отдельного исследования. Но в рамках имперской учебной логики среднее образование не могло быть обязательным. Остаётся один вопрос: насколько высокой была стена, воздвигнутая правительством перед низшими сословиями на пути к среднему и высшему образованию?
Николай I действительно заботился о том, чтобы крепостные крестьяне не допускались в гимназии. Устав 1828 года, впрочем, умалчивает о том, кто имеет право быть туда допущенным. После смерти этого императора политика правительства изменилась. Позднейшие уставы подчёркивают всесословность гимназий. Это уже не была государственная служба, потому образование становилось платным. Но в обоих последних гимназических уставах предусмотрен норматив – 10% учеников могли быть освобождены от платы за обучение (требования к ним по учёбе и поведению были, разумеется, выше). Таким образом, правительство исповедовало следующий принцип: для лучших из народа должен быть открыт путь ко всем возможностям, которые даёт образование как социальный лифт. Но проблема социальных лифтов в образовании – отдельная, я надеюсь отдельно же о ней написать. Пока ограничимся констатацией логики властей в том виде, в каком она существовала, не останавливаясь на оценках.
3. А что же народ?
При Александре II встал вопрос о всеобщем начальном образовании. Народной грамотности требовали масштабные реформы: многие обязанности, обрушившиеся на плечи вчерашних крепостных, были для безграмотных немыслимы. Это само по себе было мощным «пряником»: грамотный мог устроиться лучше, в том числе и в солдатах (а военное министерство заботилось о том, чтобы обучить грамоте не знавших её молодых парней, попавших в его цепкие лапы). Но обязательность образования потребовала бы кнута. Наблюдения показывали, что крестьяне доверяют хорошо устроенным училищам; покрыть всю страну сетью таких возможности не было (она появится при Николае II). Потому правительство решило – со своей стороны – не размазывать равномерно скудные ресурсы. И на кнут такого масштаба решиться оно не могло.
Народное образование должно было лечь на плечи свежесозданного земства. Известный его историк Борис Борисович Веселовский так описывает земское отношение к делу: были сформулированы две позиции. Одна точка зрения, которую отстаивал А.И. Кошелев, заключалась в следующем: «Пока открытие и содержание школ мы оставим на попечении сельских обществ, до тех пор у нас школ не будет. Это, конечно, для нас покойно… и вместе с тем весьма благовидно говорить в своё оправдание: не навязывать же школ крестьянам!». Точка зрения «поощрения» неприменима: если в земстве есть сознание в необходимости, напр., моста в данном месте, – оно его строит и содержит; и со школами точно так же. Он считал справедливым, поскольку землевладельцы не пользовались школами по большей части непосредственно, возложить половину расходов на крестьян, а половину – на земство и казну. Но безраздельно господствовала другая точка зрения – кн. А.И. Васильчикова: «Наше исходное положение есть то, что обществам и волостям оставляется вся инициатива открытия школ и установления сборов на их содержание», поскольку «за всякое благо и за всякую пользу должен платить только тот, кто имеет возможность участвовать в выгодах вещественных или нравственных, охраняемых известными мероприятиями». С этой точки зрения, на крестьян падало всё, а земства должны были приходить на помощь только в крайних случаях – по бедности и малолюдству. Эта «поощрительная» система и была принята. И спустя 3 года по введении земских учреждений, в 1868 г., «из 324 уездных земств ничего не ассигновали на народное образование 109… Затем в 40 уездах были ассигнованы ничтожные суммы… Сколько-нибудь крупные суммы (свыше 5 т. р.) ассигновали лишь 24 уезда, в т. ч. 9 уездов Вятской, 4 – Таврической, 3 – Екатеринославской и 3 – Самарской губ. Если принять во внимание, во-первых, что некоторые земства из числа 215 (324 – 109 = 215) ассигновали вообще на „народное образование“, но не на начальное, а во-вторых, что многие ассигновки на начальное образование систематически не расходовались, то получим еще менее утешительную картину земского „поощрения“». Такова была позиция, занятая обществом, и такова мера помощи, на которую в народном образовании могло со стороны общества рассчитывать правительство.
В практическом плане вопрос об обязательности начального образования был поставлен при Николае II. Но это тема отдельного разговора. Отметим только одно: в императорской России не ставился и не мог быть поставлен вопрос об обязательности среднего образования. СССР решил его весьма изящным путём: само по себе среднее образование было ликвидировано, а название это было присвоено прежнему «высшему начальному».
4. Выводы
Таким образом, мы видим, что правительство использовало для распространения просвещения и пряник, и кнут, и различные их сочетания, а также что само по себе стремление народных масс к просвещению весьма проблематично. Видим и то, что оно двигалось от высших сословий к низшим; с доктринальной точки зрения это весьма неодобряемый путь, но если подумать о конкретных условиях и ресурсах места и времени – картина становится совершенно иной. Разумеется, сторонники советского проекта будут рассказывать, что правительство продвигало «не то» просвещение, что оно прятало от народа истинные знания, а скармливало ему всякую ненужную жвачку, заставляя читать Цезаря и Цицерона, а не марксистские талмуды и брошюры; думаю, они не согласятся считать судьбу СССР хоть в какой-то мере результатом экспериментальной проверки своих образовательных доктрин и будут утверждать, что его погубили предатели (а вопрос, связано ли такое количество предателей с характером школы и почему в капиталистических странах такой критической массы предателей не находится, они себе не зададут, а если мы зададим, уйдут от ответа). Но я пишу не для них; моя задача – создать правдивую картину происходившего, а вовсе не преследовать просоветскую мысль во всех её прихотливых изгибах. Потому мы скажем им: да, вы абсолютно правы, правительство препятствовало распространению в народе марксистского учения. И на этом поставим точку.
