«Крымский миф – о духовной победе»

10 лет назад был подписан договор о принятии Крыма в состав РФ, что стало апогеем «крымской весны». И до того, и сейчас Крым, а вместе с ним Севастополь (у которого свой юбилей: 240 лет обретения названия), – совершенно особые точки на исторической карте России. О том, как они ими стали, «Стол» поговорил с историком Мариной Федотовой, автором монографии «Миф о Севастопольской обороне в культурной памяти дореволюционной России»

Премьер-министр Республики Крым Сергей Аксенов, председатель Госсовета Республики Крым Владимир Константинов, президент РФ Владимир Путин, глава Севастополя Алексей Чалый. Фото: Алексей Дружинин / РИА Новости

Премьер-министр Республики Крым Сергей Аксенов, председатель Госсовета Республики Крым Владимир Константинов, президент РФ Владимир Путин, глава Севастополя Алексей Чалый. Фото: Алексей Дружинин / РИА Новости

– Чем был Севастополь до Крымской войны 1853–1856 годов?

Это был совершенно особенный город на карте Российской империи. Со времён присоединения Крыма к России Екатериной II в 1783 году он стратегически был важен как военно-морской порт империи, база Черноморского флота. Как писал князь Потёмкин императрице, это «полуденная (то есть Южная, в противовес северной – Петербургу) столица моей государыни». Крым стал «жемчужиной в короне российской империи», а Севастополь – столицей Черноморского флота. Севастополь был основан как военно-морская крепость с очень удобной бухтой и гаванями для стоянки кораблей, а также отличным географическим расположением: за 30 часов русские корабли могли доплыть до Стамбула. Севастополь был городом моряков и их семей (военные составляли большинство населения): по сути, это военный лагерь с соответствующей инфраструктурой (адмиралтейство, форты, батареи, казармы, арсенал, сухие доки, морская библиотека, военный госпиталь).

Тогда стоит ли говорить, что легендарным этот город сделала именно Крымская кампания?

Да, если мы имеем в виду военно-морскую историю России. Легендарным его сделала история обороны Севастополя 1854–1855 годов. Крымская война стала первым трагическим испытанием для города и империи, после которой начал формироваться образ героического города. Севастополь, его укрепления, его флот, моряки Черноморского флота приняли на себя основной удар войны. 349 дней удалось продержаться защитникам Севастополя, в результате последнего штурма в 1855 году они были вынуждены оставить южную сторону города. Одной из особенностей культурной памяти об этой кампании стало то, что именно флотские чины получили лидирующие позиции в национальном пантеоне славы – начиная с адмирала («геройская троица» П.С. Нахимов, В.А. Корнилов, В.И. Истомин), заканчивая матросом (П. Кошка, И. Шевченко). После войны сформировался настоящий культ героев-севастопольцев из числа моряков.

Картина "Бой на Малаховом кургане в Севастополе в 1855 году". Фото: Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи
Картина "Бой на Малаховом кургане в Севастополе в 1855 году". Фото: Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи

– Каковая центральная идея того, что вы называете «мифом о Севастопольской обороне»?

Севастопольская оборона была трагическим событием для военной и традиционно «победоносной» истории России и, скажем прямо, потрясла российское общество. К началу Восточной войны 18531856 годов Россия «привыкла» побеждать и на суше, и на море. Оставление Севастополя, уничтожение флота и военно-морских укреплений, Парижский договор с запретом иметь военный флот в Чёрном море обществом были восприняты как национальное унижение. Но при этом Севастополь выдержал 11 месяцев сопротивления с технологически более подготовленным противником, что не могло не вызывать чувства гордости за его защитников, которые, к слову, до последнего были готовы отстаивать свой город. Только приказ главнокомандующего заставил их покинуть укрепления или то, что от них осталось, что доказывало прежде всего не военную, а духовную победу защитников города. И весь коммеморативный комплекс, и сформировавшийся нарратив о Севастопольской обороне – это история не о поражении, как, казалось бы, было на деле, а о триумфе: не военном, а духовном триумфе России над технологически более развитой, но морально ущербной Европой (в лице Англии, Франции). 

– Получается, что проигранная война породила поистине героический миф о городе, и проигрыш стал триумфом. Какие факторы позволили совершить такую «символическую подмену»?

Меня в исследовании как раз интересовал процесс трансформации восприятия войны: от образа военного поражения к образу моральной победы. На этот переход повлиял целый ряд социокультурных факторов, все из которых здесь будет перечислить сложно. Один из них – это духовная составляющая как важнейший и основополагающий элемент российской национальной идентичности. Идея духовной победы России отчасти была результатом процесса давнего соперничества держав (России и Великобритании) и подспудного неустанного опровержения тезиса об «отсталости» России от европейских стран. Если преимущества парового и броненосного флота перед парусным можно было измерить в условных цифрах, то духовная сфера не подлежала никакому инструментальному измерению. Кроме того, и это важно для понимания, мученичество и героизм в национальной традиции были синонимами. Правительство ассоциировало участников Севастополя с героями войны 1812 года, церковные власти – с мучениками и защитниками всемирного православия. В событиях Севастопольской обороны общество увидело множество проявлений героизма и прежде всего духовной силы русского народа. Колоссальное влияние оказала и память о войне с Наполеоном, в которой Россия одержала победу и напоминание о которой способствовало поддержанию мифа о славном героическом прошлом. Крымская война была событием сопоставимого масштаба, враг (при этом дважды французы и дважды ведомые человеком по имени Наполеон!) вновь ступил на русскую землю, и современники обнаруживали массу невероятных исторических параллелей в событиях и датах. В Крыму союзники высадились 2 сентября 1854 года, в день вступления французов в Москву в 1812 году, а взрывы и пожар опустошённого Севастополя как бы повторяли великий московский пожар 1812 года. Бородино и Севастополь – это были главные военно-патриотические пароли и главные элементы дореволюционной национальной славы. Заметим, оба пространства не были связаны с триумфальными военными победами, говорить о победе национального духа здесь куда более уместно. 

Не менее важным фактором является, на мой взгляд, особая роль живого слова, литературы и публицистики в России. Огромное влияние оказали «Севастопольские рассказы» Толстого, которые читали и обсуждали все образованные люди. Эти рассказы способствовали формированию образа города как особого пространства, где проявилась сила русского духа, храбрости и стойкости защитников города. Толстой сформировал видение целой эпохи и её героев, причём как войны 1812 года, так и Севастопольской обороны. Именно на страницах очерков Толстого военное поражение превращается в национальный духовный триумф народа-героя. Российская интеллигенция, особенно демократически настроенная, после Крымской войны с её примерами массового героизма простых моряков занялась поисками истоков народного духа и русского самосознания, найдя их в «народной войне» 1812 года. Великий романист Толстой восхищался подвигом русского народа и создал формулу «дубины народной войны», где народ – главный победитель.

Монография Марины Федотовой «Миф о Севастопольской обороне в культурной памяти дореволюционной России». Фото: Европейский университет в Санкт-Петербурге
Монография Марины Федотовой «Миф о Севастопольской обороне в культурной памяти дореволюционной России». Фото: Европейский университет в Санкт-Петербурге


Каким смыслом наполнено понятие «миф» в контексте истории Севастопольской обороны?

Как правило, чем масштабнее событие тем сильнее оно мифологизируется. Это неминуемый процесс, который не означает, однако, что событие превращается в сущий вымысел, выдумку, в то, чего не было. Культурный миф это своеобразная форма реальности людей. Прошлое оживает в мифе. Историки, как правило, имеют дело с историей, которая всегда отчасти факт (то есть реальное историческое поле), отчасти записанная словами история, которую кто-то создал, интерпретировав этот факт. Мы имеем дело не с голым фактом, а с переданным словами фактом, в оболочке традиций и представлений, когда он фактически становится культурным и историческим мифом.

Каким образом, какими институтами поддерживался и транслировался севастопольский миф?

Для поддержания и трансляции мифа о героическом прошлом работала коммеморативная программа. В ней участвовали как государственные институты (министерства, Синод) посредством издания книг и газет, награждения участников обороны, организации комитетов для проведения государственных юбилеев, заказа батальных полотен, установки памятников на местах сражений, так и сами участники событий в своих трудах и воспоминаниях. Царским манифестом 1855 года подчёркивалось, что герои Севастополя прославили своё Отечество и их имена стоят в одном ряду с героями Бородина и Полтавы. Медаль «За защиту Севастополя», учреждённая в 1855 году, стала первой в истории России наградой не за победу или взятие какой-либо территории, а за оборону этой территории. Это подчёркивало характер боевых действий и уникальность героического подвига. Но при этом и общественность не была в стороне, и сами ветераны активно участвовали в процессе коммеморации: собирались на ежегодные севастопольские обеды в память о погибших героях. Выжившие участники войны организовывали сборы пожертвований, занимались созданием военно-исторического музея и установкой памятников, церквей и т.д. Мемуаристы и современники вспоминали о Севастопольской обороне как о героической и славной эпохе, достойной великих побед прошлого. Разрушенный войной Севастополь превратился в военно-исторический музей под открытым небом.

Медаль «За защиту Севастополя». Фото: Геннадий Мазяркин / medalirus.ru
Медаль «За защиту Севастополя». Фото: Геннадий Мазяркин / medalirus.ru

Есть ли какие-то противоречия и сложности в «мифе о Севастополе»? Возможны ли вокруг него так называемые «войны памяти»?

Изначально результаты Крымской войны заложили неоднозначность её оценок. Парадокс памяти о Севастопольской кампании заключается в том, что по всем формальным признакам это была неудачная военная кампания (город оставлен, военно-морская крепость и флот уничтожены). При этом очевидно, что условия Парижского мирного договора для России могли быть гораздо тяжелее, чем те, которых удалось добиться, авантюрной и обременительной эта кампания оказалась и для стран союзников. Однако эта военная неудача не помешала Севастопольской обороне остаться в историографии и культурной памяти абсолютно героическим событием.

Как я уже говорила, при всех прочих отличиях можно обнаружить некоторое сближение севастопольского и бородинского нарративов. После Бородинского сражения русская армия отступила, оставив поле боя, а Москва сгорела. Однако даже если результат Бородинского сражения неоднозначно оценивался с точки зрения строго военной, то с точки зрения итогов всей войны именно после него русская армия в конце концов одержала победу. Споры современников и потомков о результатах Бородинского сражения 1812 года не утихали, как и дискуссии о целесообразности затопления парусных кораблей на севастопольском рейде в 1854 году, продолжавшиеся всю вторую половину XIX и даже в начале XX веков. Для тех, кто жил и служил на легендарном парусном Черноморском флоте, который не раз одерживал победы над турецким флотом, затопление их детища без боя стало их личной трагедией. Сторонники строительства нового броненосного флота считали, что лучшее и единственное, что можно было сделать с морально устаревшим Черноморским флотом накануне Крымской войны, – это уничтожить его.

Изменился ли как-то образ Севастополя уже в ХХ веке? Что дали ему «крымские главы» гражданской войны, а потом Великой Отечественной? 

Радикального пересмотра образа героического Севастополя не произошло по понятными причинам: город сохранил за собой статус военно-морской базы. Революция 1917 года и гражданская война стали переломными в истории страны, Севастополь превратился в арену тектонических исторических сдвигов и пространство борьбы за власть между белыми и красными, символом спасения от красного террора для одних, и символом победы над буржуазными элементами для других.

Севастополю пришлось пережить ещё одну осаду с ноября 1941-го по июль 1942 года. И вновь практически полное разрушение и полное восстановление. Советская власть в годы ВОВ выстраивала образ города вокруг имён легендарных флотоводцев, особенно Нахимова – победителя в сражении при Синопе, а также моряков и солдат. Севастополь пришлось оставить, но, как и в 1855 году, это стало ресурсом для героического нарратива о моральном триумфе героев-севастопольцев. Во время ВОВ созданы Нахимовские военно-морские училища, в 1944 году учреждены ордена Нахимова, медалью им. Нахимова награждались советские офицеры и матросы. Миф о духовной победе русских моряков в героической Севастопольской обороне 1854–1855 годов по-прежнему оставался доминантой, на которую опирался миф о моральной победе советских моряков и солдат, защищавших город-герой.

На советском фронте: Товарищи приносят раненого. Фото: Федеральный архив Германии
На советском фронте: Товарищи приносят раненого. Фото: Федеральный архив Германии

Можно ли вообще выделить в мифе о Севастополе какую-то разницу между «русским» (до 1917 года) и «советским» (после 1917 года)  его прочтением?

Конечно, 1917 год явился тем рубежным событием, которое повлияло на оценки Крымской войны. Но именно в случае с Севастополем мы видим ситуацию противоречивых советских оценок. Раннесоветская историография оценивала Крымскую войну как позорную страницу прошлого, символ колониальных авантюр царского режима и отсталости крепостнической России. В 1920-е годы началась борьба с символами царской власти – в частности, война с памятниками. В 1928 году в Севастополе демонтированы монументы флотоводцам П.С. Нахимову (на его постаменте был установлен памятник В.И. Ленину) и М.П. Лазареву как «слуг царского режима». В городе массово переименовывались улицы и площади.

С началом ВОВ актуализировалась тема противостояния России иноземным захватчикам, и оценки прошлого претерпели изменения. Реактуализировались имперские мифы о героизме защитников, мужестве русских матросов и моряков. В национальный пантеон были возвращены имена русских адмиралов как «вождей» первой обороны города, воспевались стойкость и мужество русского народа. При этом всё это, конечно, соседствовало с резкой критикой крепостнической и отсталой России и царских чиновников. Памятник Нахимову в 1959 году был возвращён на своё историческое место – одноименную площадь – как символ общенационального героического прошлого. Таким образом, советский миф о Севастопольской обороне представлял собой смесь советской идеологии и русского военно-исторического героического национального мифа, странно переплетённых между собой. 

– Можно ли сказать, что «миф о севастопольской обороне» продолжает определять образ современного Севастополя, а также является важной частью русской (не только и не столько советской) исторической памяти?

Да, героическое прошлое остаётся мощным ресурсом и важным компонентом национальной идентичности и образа современного Севастополя. Севастополь по-прежнему остаётся «городом русской славы» и базой военно-морского Черноморского флота. По-прежнему исторический Севастополь несёт в себе колоссальный символический капитал, являясь сакральным местом на ментальной карте России.

Читайте также