Ад и рай русского Средневековья

– Как построена эта книга? Какие аспекты жизни средневекового человека наиболее сложно изучать современному исследователю?

Дмитрий Антонов: 

– Наша книга посвящена русским средневековым представлениям о человеке, обществе и мире – видимом и невидимом. Кроме того, речь идёт о рукописях и о том, какую роль они играли в культуре. Мы рассказали о многих интересных мотивах и явлениях, которые раньше не описывали в популярных книгах о русском Средневековье. Но все любопытные нюансы мы помещали в широкий контекст – так, чтобы читатели получили представление о важнейших средневековых идеях и ключевых темах русской книжности. Конечно, осветить все средневековые представления о мире и о человеке в одной работе невозможно. Мы сфокусировались на сюжетах, которые объединены вокруг религиозных и околорелигиозных идей – потому что они оказывались стержнем практически всех важнейших категорий средневековой культуры. Как размышляли авторы о власти земной и небесной? Как представляли устройство семьи и государства, Небес и преисподней? Что думали о Церкви, грехах и таинствах? Как понимали время и историю? И какую роль играли во всём этом незримые духи, ангелы и демоны? На эти вопросы мы постарались ответить в нашей книге.

– Понятие «Средневековье» часто связывается с Европой, рыцарством и прочими куртуазными атрибутами. Русское Средневековье обрушивается на современного читателя в романах Евгения Водолазкина. А какое оно – русское Средневековье, если определять его содержательно, а не хронологически? Чем оно отличается от западного Средневековья, чем на него похоже?

Людмила Сукина: 

– Средневековье – прежде всего время торжества христианской идеи и распространения христианских нравственных идеалов, сюжетов и образов в культуре Европы. Русские земли тогда были частью европейского христианского мира и его культурного ареала. В этом и заключается сходство средневековой Руси и средневекового Запада. В силу исторических обстоятельств в сфере культуры Русь ориентировалась в первую очередь на православную Византию, её книжность, богословие, религиозные обряды, храмовую архитектуру и изобразительное искусство. Но политическое и социальное устройство Руси допетровского времени отличалось многими самобытными чертами, не повторявшими в точности ни византийскую, ни западноевропейскую модель.

– Из каких источников мы можем узнать об устном языке наших предков в Средневековье? О чём они писали на берестяных грамотах?

Людмила Сукина: 

– Письменным языком всех славянских народов в Средневековье был церковнославянский язык, а их устная речь существенно отличалась. Об особенностях разговорного языка средневековой Руси мы можем судить по сравнительно немногочисленным случаям, когда им пользовались на письме. Его следы обнаруживаются в записях на книгах, в которых писцы жаловались на усталость или жизненные неурядицы, сетовали на то, что подвержены лености, любопытству и прочим человеческим слабостям. Разговорные словечки и выражения проскакивают в передаче диалогов в летописных сообщениях и составленных русскими книжниками житиях святых. Важнейшим источником изучения разговорной речи наших предков служат берестяные грамоты, найденные археологами в Новгороде и некоторых других древнерусских городах. На бересте, как и на пергамене или бумаге, писали и церковные, и литературные тексты, но её в качестве самого дешёвого и доступного материала использовали и для личной переписки все слои городского населения. В берестяных письмах и коротких записках обсуждали приземлённые житейские вопросы: торговались, спорили о деньгах и имуществе, договаривались о встречах, признавались в любовных чувствах, спрашивали о здоровье, просили и давали советы, грозили друг другу судом и пытались решить проблемы полюбовно. Для этого использовали преимущественно разговорный язык, а иногда применяли и обсценную лексику.

Михаил Майзульс, Людмила Сукина и Дмитрий Антонов. Фото: издательство СЛОВО/SLOVO

– Когда и почему книга на Руси стала восприниматься как источник сакральной мудрости?

Людмила Сукина: 

– До принятия христианства, то есть до конца X века, в восточнославянских землях не было собственной книжной традиции. На Русь книга пришла вместе с христианской верой и церковнославянским языком. Первыми книгами были рукописи, использовавшиеся для церковного богослужения и поучения, что сразу определило сакральное отношение к их содержанию. Поначалу читать и переписывать такие книги, а также составлять на их основе новые тексты, могли преимущественно только представители узкого слоя образованного духовенства.

– Из каких источников средневековый человек на Руси узнавал о мире и о происхождении человека?

Людмила Сукина: 

– О происхождении мира и сотворении человека в первую очередь рассказывала библейская книга Бытия. Полный перевод Библии на Руси был осуществлён только в конце XV века. Но сюжеты книги Бытия были широко известны благодаря включению её фрагментов в популярные в Средневековье Псалтыри и Палеи. Большинство рассказов об Адаме и Еве, распространявшиеся отдельными рукописями и в составе различных сборников, восходили к известным апокрифам (недостоверным, но душеполезным христианским сочинениям). Самые популярные из них – «Книга Еноха», «Сказание, как сотворил Бог Адама», «Исповедание Евы». Они содержат множество интересных подробностей, отсутствующих в каноническом библейском тексте. Например, в «Исповедании Евы» змея, предложившая прародительнице человечества искусительный плод, – не воплощение дьявола, а всего лишь его жертва. Сатана явился в ангельском обличии и, так обманув змею, которую Бог любил больше всех зверей, заставил её обольстить Еву. Большинство апокрифов в занимательной художественной форме рассказывали о том же, о чём говорилось в богословских сочинениях, толковавших Библию: человек был вершиной Божьего Творения, но его испортил первородный грех, и только Христос искупил его. Кстати, изображения истории Адама и Евы на древнерусских иконах опирались именно на апокрифические варианты этого библейского сюжета.

– Когда средневековый человек поверил, что «души умерших войдут в воскресшие тела и примут воздаяние: праведники – вечную жизнь, а грешники – адскую муку»?

Людмила Сукина: 

– Эти идеи относятся к азбуке христианской мысли. На Руси они распространились после Крещения – их озвучивали на церковных службах и проповедях. Многократно и в разнообразных вариациях они повторялись в летописных текстах, учительных сборниках, житиях святых. По-своему их иллюстрировали фрески и иконы. Двойственной (душевной и физической) природе человека были посвящены богословские трактаты и литературные произведения. Один из ярчайших текстов русского Средневековья, рассказывающий о единой судьбе души и тела, – «Притча о слепце и хромце» русского богослова XII века епископа Кирилла Туровского. Она написана на основе евангельского повествования о злых наёмниках, убивших своего хозяина и похитивших его урожай винограда. В сочинении Кирилла Туровского действуют нерадивые и увечные слуги – слепой и хромой. Некий человек нанял их для охраны сада. Вдвоём они придумали, как смогут ограбить своего благодетеля. Слепец посадил хромца себе на плечи, и тот нарвал для обоих плодов. Когда воров разоблачили, они попытались свалить вину друг на друга. Но хозяин сада всё понял, осудил и отправил в темницу обоих. Притча разъясняет, что хозяин – это Бог Отец, виноград символизирует мир земных наслаждений, слепец – душа, а хромец – тело. В конце времён к ответу будут призваны обе части человеческого естества.

– Судя по фрескам с изображениями Страшного суда, например в Знаменском соборе Великого Новгорода, средневековый человек адские муки представлял буквально: огонь, мерзкий бес и так далее. А как возникли эти представления об аде? И существовали ли табу на то, что не должно изображать в церкви?

Михаил Майзульс: 

– Представления о загробных муках, которые бытовали в средневековой Руси, в основном восходили к древним – иудейским и раннехристианским – апокрифам и другим текстам, которые описывали устройство мира иного. В них уже можно встретить весь репертуар «физических» мук (огненные реки, расчленение и пожирание, бесы-истязатели и т.д.), какие потом фигурировали на древнерусских изображениях и не столь многочисленных визионерских «хождениях» в преисподнюю. Сами тексты, которые сформировали древнерусскую картину мира иного, вобрали множество мотивов из более древних религий Ближнего Востока и Египта. Во многих культурах, где есть представление о загробном воздаянии, страдания, которые нечестивцы претерпевают на том свете, уподобляются различным земным мучениям. А как иначе их вообразить? Берёшь всё самое страшное, что есть тут, описываешь ещё страшнее – и получаешь картины ада. Отдельный вопрос – как такие описания воспринимали. Некоторые богословы видели в них иносказания, но среди простых верующих такой взгляд вряд ли был особо распространён. Существовало множество вещей, которые вряд ли стали бы изображать в церкви. Но речь, видимо, именно об изображениях преисподней. Там немало обнажённых грешников. Но их нагота всё равно почти всегда «целомудренна». 

– Как в целом складывались представления об аде на Руси? Насколько эти представления статичны или менялись с течением времени?

Дмитрий Антонов: 

– Представления о преисподней на Руси унаследовали из переводных византийских текстов. Разумеется, со временем здесь появлялись новые сюжеты, мотивы, детали. Отдельный «текст» об инфернальном мире – изображения. Фрески, иконы и миниатюры визуализировали невидимое, придавали зримую форму бесплотным духам. Расцвет русской демонологии пришёлся на XVI и особенно XVII век. На закате русского Средневековья христианские демоны под пером русских книжников всё чаще оказывались похожи на славянских духов-соседей: лешего, водяного, кикимору.

– Кем средневековый человек считал ангелов и кому их удавалось видеть?

Михаил Майзульс: 

– Ангелы считались бесплотными духами, небесными посланниками, которых Господь посылает людям, чтобы их наградить, предостеречь, а иногда и наказать. В древнерусских текстах они порой являлись незримо, но часто принимали человеческий облик и представали перед человеком в виде сияющих мужей. Но в книжности можно встретить и очень любопытные описания ангелов – к примеру, мужей-скопцов.

– Ангелы на русских иконах не имеют ничего общего с барочными путти. Как выстроился канон изображения ангелов на Руси?

Михаил Майзульс: 

– Путти – пухлые младенцы-ангелочки – появились в русском искусстве только в раннее Новое время. Классический древнерусский ангел (юноша с крыльями) – наследник византийского, а тот впитал многие элементы античной иконографии – например, разных крылатых гениев или богини Ники. Ангелов изображали юными и безбородыми, чтобы подчеркнуть их «бесполость» и бестелесность. Крылья напоминали о том, что они небесные вестники. Богатые одежды говорили об их статусе «придворных» царя царей – Бога. Ангел в облике крылатого человека – это, конечно, пример визуального иносказания, попытка изобразить существо, которое считалось невидимым и бесплотным. Однако в некоторых источниках можно прочесть о том, что и на самом деле у них есть некие «тонкие» тела, что они в некоем смысле материальны. До того, как под влиянием западного искусства Возрождения и Барокко в России не появились обнаженные путти, «детей» среди ангелов не найти.

– Лестница, ведущая на небеса, – популярный образ, связанный с загробной жизнью. Как он возник и благодаря чему получил распространение? В чём специфика представлений о смерти и потустороннем мире на Руси?

Михаил Майзульс: 

– Лестница – очень распространённый мотив в описаниях мира иного. Образ, который помогает представить, как мир небесный связан с земным. Ещё праотец Иаков в Ветхом завете увидел лестницу, по которой ангелы восходят на небеса и спускаются оттуда на землю. Кроме того, лестница с её чередой ступеней превратилась в метафору для духовного совершенствования, восхождения к добродетелям, движения к спасению. Она прекрасно подходила для того, чтобы выстроить иерархию добродетелей, а иногда и пороков. На Руси образ лестницы приобрел огромную популярность благодаря сочинению Иоанна – автора «Лествицы райской», монаха-богослова, жившего на Синае в VI–VII веках.

– В книге упомянуто сочинение посольского дьяка при Иване III Фёдора Курицына «Сказание о Дракуле-воеводе» – о «зломудром» правителе-христианине. Насколько текст о жестоком воеводе был популярен и как к нему относился Иван Грозный?

Людмила Сукина: 

– «Сказание о Дракуле-воеводе» относится к числу характерных для древнерусской литературы XV–XVI веков сочинений о роли богоданного правителя для спасения благочестивого царства и является древнейшим из известных нам памятников русской оригинальной беллетристики. В отличие от европейских «анекдотов» о жестоком и кровожадном валашском деспоте Владе Цепеше, в нём представлен амбивалентный образ Дракулы («Дракона»), который слыл «великим извергом», но при этом был справедливым государем и защитником своей христианской земли от турок. Автор «Сказания» не делает никаких оценочных выводов о своём герое, предоставляя это право читателю. «Сказание о Дракуле» было адресовано в первую очередь средневековым интеллектуалам-книжникам – монашествующим и мирянам. Одним из первых его скопировал для себя известный писатель и библиофил того времени иеромонах Кирилло-Белозерского монастыря Ефросин. Сказание написано в годы правления великого князя Василия III, но образ Дракулы-воеводы, конечно, больше соответствует личности его сына – царя Ивана Грозного. Сам Иван всячески поддерживал и развивал идеи свободы воли богоизбранного государя и неподсудности царской власти человеческому суду и морали, но при этом опирался не на художественное слово, а на византийскую традицию политического богословия и тексты Писания.

– Какие сочинения на Руси воспринимались как литературное подкрепление власти правителя?

Людмила Сукина: 

– Многие идеи о божественном происхождении царской власти содержались в Библии. Эти тексты распространились на Руси в различных сборниках. Кроме того, в русских землях были известны сочинения византийских церковных писателей: например, «Царский свиток» Агапита – жившего в VI веке настоятеля константинопольского Софийского собора. В сжатой форме эти постулаты излагались, к примеру, в «Домострое». А в XVI и XVII веках о власти царей начали активно писать русские книжники – и порой они высказывали очень оригинальные идеи.

– «Женщин в целом считали не только слабыми (телом и духом), но и более склонными к грехопадению и сластолюбию», сказано в книге. Когда и почему возникло подобное убеждение?

Людмила Сукина: 

– Подобное представление о женской сущности восходит к библейскому рассказу о грехопадении Адама и Евы. Мысли о «злонравии» женщин и их нестойкости перед различными искушениями неоднократно повторяются в Библии. Позже они были развиты в апокрифах и сочинениях отцов христианства. Многие из них с различной долей достоверности приписывались Иоанну Златоусту. Эти суждения были подхвачены и древнерусской литературой, где мнение о греховности женщин и подверженности их дьявольскому влиянию обосновывалось ссылками на Писание и святоотеческие труды. Так, в популярной в XVII веке «Беседе отца с сыном о женской злобе» глава семейства напоминает своему отпрыску, что в первородном грехе людей была виновата именно Ева, причиной бед библейских Давида и Иосифа были их лукавые обольстительницы (Вирсавия и жена Пентефрия – хозяина Иосифа), а Иоанн Креститель погиб из-за коварной Иродиады.

– Одна из глав книги посвящена семье с уточнением «власть и подчинение». Как на Руси формировался кодекс семейных отношений? Что это за модель? Сегодня много говорят о «традиционных ценностях», что звучит не вполне понятно.

Людмила Сукина:

– Модель семейных отношений, как и почти весь социальный порядок в целом, восходит к библейским заветам и правилам, развитым и отредактированным христианской книжностью последующего времени. Одно из самых подробных объяснений подчинённого положения женщины содержится в апокрифе «Об Адаме и Еве». Согласно ему, первые люди в Эдеме были равны и одинаково распоряжались всем вокруг. Причиной будущего неравенства полов стало то, что именно Ева не устояла перед змеиным искушением и первой попробовала запретный плод. В уже упомянутой «Беседе отца с сыном о женской злобе» говорится, что Ева предпочла соблазн собственной свободе. Господь в наказание лишил её самовластья и во всём подчинил мужу. С тех пор мужчина является единовластным господином своего дома и семьи. Это представление многократно воспроизводилось в различных текстах и стало основой традиционных взглядов. Но надо понимать, что на практике отношения внутри семей и в те времена выстраивались по-разному. Женщинам, особенно во вдовьем статусе, нередко приходилось принимать на себя ответственность за свой род и имущество.

– «Великий князь объявил себя полновластным “отцом” и хозяином всех людей – великим государем, а русские люди стали именоваться его холопами», сказано в книге. Когда русские стали холопами по отношению к своему правителю?

Дмитрий Антонов: 

– Это произошло в конце XV века, когда Иван III стал официально называть себя «великим государем». «Государь» – это мужчина-домовладелец, полновластный хозяин всех зависимых от него людей: жены, детей, холопов и бедных родственников – «захребетников». Как говорили учительные тексты, государь обязан заботиться не только об их благополучии, но и о спасении души, применяя для этого физические экзекуции, если «неразумные» жена, дети и слуги начнут склоняться к каким-то грехам. Объявляя себя «великим государем всея Руси», Иван III распространил эту модель на всех подчинённых: они превращались в «холопов государевых» и должны были покорно терпеть его «грозу» и принимать милости как покорные дети от отца. Никакое противодействие и защита своих прав оказывались невозможными – если только государь не отступал от веры и сам не отрекался от своего государя – Христа, «царя царей».

– Как и когда возникла идея «земной правитель – ставленник Божий»? И когда подобное представление отразилось через ритуал венчания на царство?

Людмила Сукина: 

– Эта идея пришла на Русь вместе с христианством из Византии. Среди немногочисленных оказавшихся в обиходе у русских книжников сочинений византийских авторов наиболее часто цитировался уже упоминавшийся нами «Царский свиток» Агапита. В нём говорилось, что император, помазанный на царство в ходе специальной церковно-государственной церемонии, имеет двойную природу: оставаясь человеком, властью он уподобляется Богу. Эта идея получила широкое распространение в конце XV – начале XVI века, когда московские государи эпизодически начинают именоваться «царями». Первый раз обряд венчания на царство по византийскому образцу был применён при возведении на престол соправителя Ивана III великого князя Дмитрия (Дмитрия-внука) в 1498 году. Окончательно этот обряд утвердился полвека спустя, после венчания на трон в 1547 году Ивана Грозного. Начиная с него русские государи стали официально титуловаться царями.

– Кто на Руси наделялся святостью и как менялась её градация в зависимости от праведности человека?

Людмила Сукина: 

– Как и во всём христианском мире, статус святого получали люди, чья жизнь и поступки наиболее соответствовали христианскому нравственному идеалу и/или были связаны со служением или защитой Церкви. Крещение населения и распространение веры на Руси происходили под эгидой государственной власти, что практически исключало появление святых-мучеников. Особый случай – ставшие жертвой политических междоусобий князья-страстотерпцы Борис и Глеб. Большинство русских святых были святителями – прославившимися праведными делами церковными иерархами, как целый ряд московских митрополитов, или преподобными – праведниками из среды чёрного духовенства (монахов), как, например Сергий Радонежский или Стефан Пермский. У христианского Востока и Византии был заимствован подвиг столпничества. Столпники проводили годы в уединении, стоя на вершине колонн-столпов или внутри узких келий. Климат русских земель не способствовал распространению столпничества. Этим подвигом прославились только два древнерусских праведника – Никита Переславский и Кирилл Туровский. Отдельной специфической категорией святых были юродивые, отличавшиеся необычным, часто вызывающим поведением (их ещё называли «блаженными похабами»). Они ходили полуобнажёнными и босыми даже зимой, питались отбросами, спали на кучах мусора и т.п. Наибольшую известность среди них снискал московский юродивый Василий Блаженный. Ещё одна группа русских святых, которую следуют назвать, – благоверные князья, которыми объявляли правителей, радевших за церковные интересы: Владимир Святой, княгиня Ольга, Александр Невский и другие.

– Христиане знают напутствие Спасителя: «Не клянитесь вовсе». Однако на Руси возникла присяга царю на кресте. Почему?

Дмитрий Антонов: 

– Эту дилемму приходилось решать во всех христианских странах. Христос сказал ученикам, что всякая клятва – зло. Но в Средние века клятва повсеместно была и механизмом урегулирования социальных конфликтов, и способом скрепления договоров, и судебной практикой. Можно сказать, что это был средневековый эквивалент нотариального заверения и официального подписания документации: без него встало бы всё делопроизводство и зашли бы в тупик переговорные процессы. Приходилось идти на компромиссы. Клятвы разрешали мирянам, но не священникам. Клятвы ограничивали. Их формулировки и способы принесения старалась регулировать Церковь. И всё равно здесь возникали жаркие споры и противоречия. К чему они приводили – рассказано в книге.