Сегодня каждый может за небольшие деньги обзавестись любимой картиной – хоть Малевичем, хоть Ван Гогом. Достаточно просто обратиться в полиграфическую фирму, и любой шедевр вам напечатают на холсте – один в один. А потом специально обученный художник нанесёт кисточкой объёмные мазки – чтобы всё было, как на оригинале.
Немногие знают, что эту технологию придумал русский художник Архип Иванович Куинджи. Тиражировал он свою самую мистическую картину, про которую в Петербурге говорили нехорошее – дескать, написал эту картину сам диавол. Ну, может, и не сам князь тьмы, но явно кто-то из его тёмного воинства, а если и не писал, то наверняка стоял за спиной художника и нашёптывал ему, как смешать эти дьявольские краски, которые сами собой светят холодным мерцающим светом...
Распускал эти слухи сам художник.
* * *
Архип Иванович Куинджи является самым таинственным русским художником – в частности, не известен даже точный год его рождения. В сохранившихся в архивах Императорской академии художеств документах можно встретить три даты: 1841-й, 1842-й и 1843 годы. Причём наиболее часто в литературе о художнике указывается 1841 год. Сам же Куинджи свои именины праздновал 27 января (по новому стилю) – именно на этот день сам художник назначил торжественное открытие Общества имени А.И. Куинджи.
Не осталось никаких сведений и о его семье – известно только, что художник родился в Мариуполе, в небогатой семье грека-сапожника. Архип рано осиротел, и его воспитывали родственники по отцовской линии, державшие собственную пекарню.
Зато в отношении своей национальной принадлежности Куинджи имел чёткую позицию. В письме в газету «Новое время», критик которой причислил художника к выдающимся евреям России, сам Архип Иванович писал: «Я принужден заявить многоуважаемому г. Меньшикову, что я – русский. Предки мои греки, которые ещё при императрице Екатерине переселились с южного берега Крыма и основали город Мариуполь и 24 деревни».
Куинджи с детства увлекался рисованием, и однажды друг семьи предложил юному художнику отправиться в Феодосию обучаться в мастерскую к Ивану Айвазовскому, снабдив мальчика рекомендательным письмом.
Слухи об отзывчивости мэтра оказались преувеличенными: учить Куинджи он отказался. Впрочем, Айвазовский доверил ему покрасить свой забор.
Но у Куинджи была железная хватка. Если он видел цель, то не останавливался, пока не добивался своего: по выражению Репина, «буравил землю насквозь». Он работал в Феодосии в фотоателье – ретушировал фотографии. Айвазовский заметил его старание, и вскоре Куинджи вошёл в число учеников Общей художественной мастерской Айвазовского. А еще через несколько лет Айвазовский сам внес фамилию художника в специальный список, который мэтр послал в Совет Академии художеств в Санкт-Петербург с просьбой принять его учеников в число студентов. Просьба профессора академии была выполнена, и в 1868 году Куинджи выставил свои работы уже на ежегодной академической выставке.
В Академии он познакомился с будущими передвижниками и написал ряд работ под влиянием их идеи об изображении действительности такой, какая она есть. Жанровый пейзаж «Осенняя распутица» принёс ему звание классного художника. Тем не менее он не стал жанровым художником, как большинство «передвижников», но остался пейзажистом – как говорил мэтр Айвазовский, за пейзажи больше платят.
В справедливости этих слов Куинджи убедился в 1873 году, когда на выставку он представил мрачный пейзаж «На острове Валааме», который привёл в полный восторг всех столичных художников.
Илья Репин писал Павлу Третьякову: «Всем картина ужасно нравится, и ещё не дальше как сегодня заходил ко мне Крамской – он от неё в восторге». После этих слов Павел Третьяков и поручил своему брату Сергею, приехавшему в Петербург, приобрести картину «На острове Валааме». И заплатил такие деньги, какие могли только сниться нищим передвижникам-жанристам.
Через два года после IV Выставки передвижников Куинджи продал Третьякову ещё два полотна – «Чумацкий тракт в Мариуполе» и «Степь в цвету». Сумма сделки составила 1 500 рублей – такие деньги коллекционер платил очень немногим художникам.
* * *
Финансовое благополучие позволило художнику обзавестись семьёй: он женился на своей давней избраннице – Вере Леонтьевне Шаповаловой-Кетчерджи из Мариуполя. Её родители также были обрусевшими греками из Крыма, отец продолжал дело предков – выделку шапок (в переводе с татарского «кетчерджи» – шапковалы). И хотя Вера Леонтьевна была младше своего жениха на 13 лет, она, в отличие от Архипа Куинджи, получила хорошее образование в Кушниковском институте благородных девиц в Керчи.
Братья Веры Леонтьевны также были людьми образованными: старший, Василий Леонтьевич, считается основателем драматического театра в Мариуполе, а младший, Иван Леонтьевич, стал актёром и учредителем Товарищества драматических артистов в родном городе. Племянник Веры Леонтьевны Михаил Васильевич стал экономистом, автором научных статей и цикла публичных лекций, а также был актёром, режиссёром и драматургом.
Сама же Вера Леонтьевна богемной театральной жизни и светским тусовкам предпочитала домашние дела, самообразование и науку.
Художник Николай Киселёв вспоминал: «Семья Куинджи состояла только из него и жены, с которою никто из ближайших соседей не мог не только познакомиться, но и увидеть её. Кем был установлен такой режим – неизвестно. Она ли сама придерживалась этого порядка или он был виновником её затворничества, – никто ничего сказать не мог... Никто из наших никогда жену Куинджи не видел. Нигде с женой Архип Иванович не показывался и никогда никого к себе не звал».
Думаю, Николай Александрович здорово бы удивился, если бы узнал, что за годы «затворничества» Вера Леонтьевна перевела на французский несколько работ великого химика Дмитрия Менделеева и составила полный список его книг для иностранных академий наук.
* * *
Видимо, не без влияния жены Архип Куинджи, не обладавший каким-либо серьёзным и систематическим образованием в естественных науках, утвердился в мысли, что надо использовать новые химические и физические открытия Менделеева для совершенства живописных эффектов.
Сам художник знал Менделеева довольно давно: близкий приятель Архипа Куинджи по «Товариществу передвижников» художник Кирилл Лемох был сватом Менделеева – на дочери Кирилла Викентьевича был женат Владимир, старший сын Менделеева от первого брака. Да и сам Дмитрий Иванович любил живопись, был её тонким знатоком и ценителем. Он не пропускал ни одного сколько-нибудь значительного вернисажа, водил знакомство с художниками, регулярно посещал «вторники» Лемоха, на которых собирались передвижники. И в конце концов, покупая картины по знакомству, Менделеев собрал значительную коллекцию – его даже избрали действительным членом Академии художеств.
Кроме того, Куинджи и Менделеева связывала ещё одна общая страсть: они были большими поклонниками шахмат.
Под руководством Менделеева Архип Иванович начал работать в его химической лаборатории: он изучал краски на основе битума, экспериментировал с пигментами, чтобы выявить новые эффектные сочетания.
Известно, что битумные краски становились матовыми при высыхании, но именно Куинджи обнаружил, что при добавлении в краски алюминиевой и бронзовой пудры краски начинают блестеть – вернее, сверкают частички металлической пыли.
Иван Крамской писал: «Меня занимает следующая мысль: долговечна ли та комбинация красок, которую открыл художник? Быть может, Куинджи соединил вместе (зная или не зная – всё равно) такие краски, которые находятся в природном антагонизме между собой и по истечении известного времени или потухнут, или изменятся и разложатся до того, что потомки будут пожимать плечами в недоумении: от чего приходили в восторг добродушные зрители?».
Также Менделеев познакомил Куинджи и других передвижников с выдающимся физиком, профессором Петербургского университета Фёдором Петрушевским, который занимался научной разработкой технологии живописи и изучал взаимодействие света и цвета. Сам Петрушевский писал: «Иные картины имеют лучший вид при огне, чем при дневном освещении. Картины, изображающие лунное сияние, отражённое водой, часто представляются лучшими или, по крайней мере, более блестящими вечером, чем днём, так как светлые тона получают перевес над фиолетовыми, синеватыми и другими тонами воды».
Илья Репин вспоминал о том, как физик ставил опыты с художниками: «В большом физическом кабинете на университетском дворе мы, художники-передвижники, собирались в обществе Д.И. Менделеева и Ф.Ф. Петрушевского для изучения под их руководством свойств разных красок. Есть прибор-измеритель чувствительности глаза к тонким нюансам тонов. Куинджи побивал рекорд в чувствительности до идеальных тонкостей, а у некоторых товарищей до смеху была груба эта чувствительность».
* * *
Первым итогом сотрудничества с миром науки стало полотно «Украинская ночь», представленная Куинджи в 1876 году на V Выставке передвижников. Картина буквально ошеломила публику, художников и критиков – с полотна словно лился яркий лунный свет.
Газета «Русские ведомости» писала, что у картины постоянно стоит толпа, пытающаяся разгадать секрет светящихся красок.
Впрочем, никакого секрета тут не было. Свой «лунный эффект» живописец действительно создал лишь с помощью мастерства и техники наложения контрастных мазков, создающих эффект объёмности изображения. Художники прозвали этот приём «эффектом Куинджи».
Художник Павел Чистяков писал коллекционеру Третьякову: «Все пейзажисты говорят, что эффект Куинджи – дело нехитрое, а сами сделать его не могут».
* * *
В 1879 году Куинджи явил художественному миру новую сенсацию – «Берёзовую рощу», залитую ярким солнечным светом.
Толпы людей часами простаивали у этого полотна. Казалось, будто само солнце проникло в помещение выставочного зала, освещая зелёную поляну, играя на белых стволах берёз, на ветвях могучих деревьев. Эффект был такой, что некоторые заглядывали за холст в поисках дополнительных фонарей, но ничего не находили. О наличии фонаря утверждал автор некой анонимной статьи, опубликованной в газете «Новое время». Неизвестный автор резко раскритиковал и «рощу», и «обманщика» Куинджи в целом.
Архип Иванович здорово обиделся на эти нелепые обвинения завистников.
Он заперся в своей мастерской на Малом проспекте Васильевского острова и приступил к написанию нового пейзажа. который должен был затмить все прежние работы и навсегда заткнуть всех завистников. Это и была знаменитая «Лунная ночь на Днепре».
Над картиной художник трудился около полугода. Ездил на Днепр, делал множество эскизов, искал тот самый единственный ракурс, тот единственный способ освещения картины, когда краски сами собой «заиграют».
Вера Леонтьевна Куинджи вспоминала:
«Куинджи проснулся ночью. Мысль, как озарение: „А если... «Лунную ночь на Днепре» показывать в тёмной комнате?!ˮ
Он вскочил, зажёг керосиновую лампу и, шаркая домашними туфлями, побежал по лестнице в мастерскую. Там зажёг ещё лампу, поставил их обе на пол по краям картины. Эффект оказался разительным: пространство в картине расширилось, луна светила, окружённая мерцающим сиянием, Днепр играл её отражением. Все как в жизни, но красивее, возвышеннее. Архип Иванович поставил стул в нужном, как считал он, отдалении, сел, откинулся и смотрел, смотрел, пока не рассвело за огромным окном. Поражённый найденным эффектом, он знал, что надо показывать „Лунную ночь на Днепреˮ в тёмном зале, одну...»
* * *
Ещё до завершения работы по художественным кругам поползли слухи о какой-то совершенной фантасмагории, что готовит миру Куинджи. В мастерскую заспешили критики и коллекционеры, желающие хотя бы на минуту взглянуть на работу мастера.
Что ж, Куинджи умел подогревать интерес к своим работам – он стал приглашать в мастерскую гостей, желавших своими глазами увидеть процесс создания картины. Но – всего на два часа, по воскресеньям. Ход оказался правильным: началось паломничество. Полюбоваться пейзажем приходили и многие известные люди своего времени.
Однажды в мастерскую зашёл какой-то молоденький офицер в мундире лейтенанта флота, предложивший с порога купить картину, о которой говорила вся столица.
– Ведь вы всё равно её не купите, – улыбнулся Куинджи. – Она дорогая.
– Назовите свою цену, – офицер нетерпеливо подкрутил свой ус.
– Ну, скажем, тысяч пять...
– Я покупаю!
Флотский лейтенант оказался великим князем Константином Константиновичем Романовым, племянником самого государя императора Александра II. И Константин Константинович – будущий поэт, известный по инициалам «К.Р.» – был счастлив таким образом показать «фигу в кармане» венценосному дяде, который сам себя назначил первым знатоком живописи в России: именно императору принадлежало «право первой ночи» при отборе картин для покупки на всех выставках. Перечить императору не мог никто – кроме, разве что, его родственников.
Разумеется, эта история тотчас же попала в газеты, вызвав небывалый ажиотаж. И приступ ревности у Александра II.
Возможно, именно после этого государь и распорядился отправить Константина Константиновича, ненавидевшего флотскую службу, в плавание по Средиземному морю на борту фрегата «Герцог Эдинбургский» (причём великий князь из командира роты Гвардейского экипажа был фактически разжалован в младшие офицеры фрегата).
В ответ Константин Константинович взял с собой в плавание картину Куинджи. Полотно он повесил в кают-компании – пусть и господа офицеры порадуются.
Поход продолжался два года, и путешествие сильно подорвало здоровье великого князя. После возвращения в Петербург Константин Константинович по болезни был переведён в сухопутное ведомство и произведён в штабс-капитаны Его Величества лейб-гвардии Измайловского полка.
Пострадала и «Лунная ночь». В 1882 году Романов привёз полотно автору на реставрацию. Куинджи вспоминал, что увидел свою работу потускневшей, с царапинами, местами был солевой налёт. Художник обновил пейзаж, но полностью восстановить картину ему так и не удалось.
Однако не будем забегать вперед.
* * *
Куинджи представил «Лунную ночь на Днепре» в октябре 1880 года в зале Общества поощрения художников на Большой Морской улице в Санкт-Петербурге.
Эта была первая в России «выставка одной картины». Окна зала закрывала плотная драпировка, а само полотно освещал один единственный луч электрического света, от которого, казалось, оживали облака и сам мягкий лунный свет, струившийся с полотна.
Издатель Суворин писал, что это «не картина, а сама природа в миниатюре»:
– Тени, полутени, огни, воздух, чуть заметный пар – всё это передано так, что удивляешься, как можно это передать.
Публика осадила зал, мечтая увидеть это чудо.
Художник Яков Минченков вспоминал:
– Выставочный зал не вмещал зрителей, образовалась очередь, и экипажи посетителей тянулись по всей Морской улице.
По городу пошли слухи, что художник добился такой иллюзии света благодаря алхимическим чудо-краскам. Другие говорили, что без помощи самого Князя Тьмы невозможно так научиться рисовать тьму. И – сквозь эту тьму – такое сияние ночи.
* * *
Громадный успех у публики картины «Лунная ночь на Днепре» способствовал тому, что художник написал пять повторений картины. Самая первая копия была создана по заказу коллекционера Дмитрия Боткина, заплатившего за неё 5 000 рублей – как за оригинал.
Ну а после Боткина пошли и другие заказчики, мечтавшие повесить в гостиной самое знаменитое мистическое полотно.
Повышенный спрос на «Лунную ночь» привёл и к тому, что художник воплотил в жизнь идею о её массовом тиражировании с помощью масляной олеографии.
Олеография – это способ литографского воспроизведения картин. Причём для большего сходства изображения с оригиналами типографские оттиски лакировали и подвергали рельефному тиснению, в результате которого получалась имитация поверхности холста и рельефных мазков масляной краски.
Куинджи стал первым из русских художников, который обратил пристальное внимание на этот способ тиражирования живописных произведений.
Интересно, что впервые подобный замысел зародился у художника ещё в 1879 году, когда в письме Третьякову Куинджи сообщал: «Мне пришла мысль составить олеографический альбом моих картин, но так как для этого необходимо снять копии, то покорнейше прошу Вас прислать мне картины (без рам) „Берёзовая рощаˮ, „После дождя» и „Северˮ». Судя по всему, эта инициатива тогда осталась неосуществленной.
Но теперь Архип Иванович был настроен решительно: около года он потратил на знакомство со всеми тонкостями производства олеографий, открыв собственную фабрику в одном из районов Петербурга.
В «Художественном журнале» и газете «Новое время» он начал помещать объявления о подписке на олеографические копии с картин «Лунная ночь на Днепре» и «Берёзовая роща» по цене 35 рублей за штуку.
* * *
В 1882 году на вершине успеха и популярности Архип Куинджи прекратил официальную работу художника, перестал выставляться.
– Художнику надо выступать на выставках, пока у него, как у певца, голос есть, – писал друзьям сам Куинджи. – А как только голос спадёт – надо уходить, не показываться, чтобы не осмеяли...
Видимо, он посчитал, что пока он не сможет представить публике нечто превосходящее по силе «Лунную ночь», то лучше уж вообще больше ничего не показывать.
Нет, он не стал и затворником. Он руководил пейзажной мастерской Высшего художественного училища, занимался олеографией, приносившей ему неплохой доход: на вырученные от продажи собственных репродукций деньги он много путешествовал по Европе и Кавказу, купил в Крыму имение Сара-Кикенеиз в 245 десятин. Там он мог в своё удовольствие писать «в стол»: уже после смерти художника в его мастерской обнаружилось около 500 неизвестных картин.
Также Куинджи стал крупным меценатом: он делал большие пожертвования в пользу развития русского искусства, часто выступал покровителем нуждающихся учеников Высшего художественного училища.
Из затворничества Куинджи вышел в 1901 году. В ноябре того же года была устроена последняя публичная выставка работ живописца, после которой никто уже не видел новых картин до его смерти в 1910 году. Всё, что имел, Куинджи передал Обществу художников, которое организовал незадолго до кончины.
