Материал подготовлен на основе лекции, прочитанной в рамках клуба «В поисках смысла»
Понятие нации в современном значении возникает в эпоху Великой французской революции. В одном из самых известных текстов той поры, брошюре «Что такое третье сословие», аббат Сийес задаёт вопрос: чем было третье сословие? Ничем. Но оно претендует на то, чтобы стать чем-то. Французская революция заявляет, что всё то многообразие юридических статусов, которое ранее включалось в общее понятие «подданные французского короля», теперь трансформируется в гражданство. Гражданин «номер один» и «номер два» равны друг другу. «Быть французом» означает быть гражданином Франции.
Чешский историк Мирослав Хрох выделяет несколько этапов нациестроительства. Сначала появляются собиратели местных преданий, фольклора, древностей. В своей деятельности они могут не видеть никакой политической составляющей. Здесь можно вспомнить адмирала Шишкова. Затем появляются группы интеллектуалов, выступающих с конкурирующими национальными проектами. И, наконец, происходит переход к массовой политике, направленной на то, чтобы сообщить большинству, что они являются частью этой нации. Русский крестьянин XIX века не имеет никакого представления о том, что он русский. Он идентифицирует себя как православного, как крестьянина, как тамбовского, орловского и т. д. И его нужно не просто научить тому, что он русский. Нужно, чтобы это стало ключевой его идентичностью, чтобы на вопрос: «Кто ты?» – он ответил: «Русский». В русском национализме значительную роль сыграла Французская революция и Наполеоновские войны. Яркими представителями русского национализма на первом этапе станут декабристы. На протяжении первой половины XIX века существует чёткая связь национализма и либерализма: быть либералом и быть националистом – это фактически одно и то же. Принадлежать к нации – значит быть не подданным, а гражданином. Для консервативных течений национализм – это прямая угроза. Консерватизм здесь выступает под лозунгом трона и алтаря, для него важнее династическая лояльность и конфессиональная идентичность. (Ты являешься верным подданным своего короля, верным сыном своей церкви.)
«Русская правда» Пестеля, наверное, самый радикальный русский националистический текст, который когда-либо был написан. Это прямая проекция французских националистических представлений, модель, согласно которой быть русским означает быть гражданином Российской республики. Все подданные Российской империи превращаются в граждан Российской республики. Инородцам даётся время на выбор: за это время они либо должны выучить русский язык («стать русскими»), либо окончательно перестать быть гражданами, стать негражданами, которые находятся на территории Российской республики. Это очень жёсткий националистический проект, построенный на французской модели гражданской нации, где ключевым выступает критерий гражданства. А поскольку граждане все равны и образуют единое национальное тело, то они должны обладать минимальной общей культурой, ключевым параметром которой выступает общий язык. Способность взаимного общения необходима для того, чтобы образовать республику. Понятно, что проект Пестеля абсолютно утопичен. Но этим он и интересен: он демонстрирует чистую логику гражданского политического национализма, логику выстраивания республиканского тела. В 1830-е годы министром народного просвещения становится граф Уваров и формулирует знаменитую триаду «Православие, самодержавие, народность». Связанный с ней национальный проект с лёгкой руки Пыпина в 1872 году получит название «теория официальной народности» (и в число её представителей он включит Погодина, Шевырева и др.). В ней, в числе прочего, видят ответ на лозунг Французской революции «Свобода, равенство и братство». Уваров как человек прекрасно образованный и близкий к немецким романтикам понимает фундаментально важную вещь: национализму как таковому в лобовую противостоять уже не получится. Мир национализируется. Если этой повестке нельзя противодействовать, её надо так или иначе использовать. Уваров это и делает. В его формуле единственным неопределённым понятием оказывается народность. Народность определяется через православие и самодержавие: быть народным означает быть верным традиционному правлению и быть православным христианином. Это довольно сильный ответ. Народность, в отличие от нации, перестаёт быть непосредственно связанной с представительством и корпоративностью, то есть с гражданством, она переводится в объектный план. Уваров отлично понимает, что такой народностью в рамках Российской империи может быть только большой русский народ, эта народность должна стать имперским ядром. Отсюда возникает задача построения большой русской народности. Появляются разные варианты исторического нарратива, связанного с большой русской народностью. Самый яркий из них предложит Устрялов.
К 1840-м годам оформляется другой важный русский национальный проект – славянофильский. Славянофилы совершенно справедливо воспринимались как оппоненты существующей власти. Либеральная составляющая славянофильства – это история про построение нации, про субъектность. Будучи националистами-романтиками, славянофилы предлагают увязать понятие русского с понятием православного: русский – значит православный, православный – значит русский. Критерием национальной идентичности выступает конфессиональная идентичность. Одновременно для славянофилов встаёт более чем осознанная проблема второй христианизации: религиозное сознание должно перестать быть коллективным, оно должно стать индивидуальным. Православные, становясь сознательно, индивидуально православными, одновременно должны научиться воспринимать себя в качестве русских.
Почему православие здесь оказывается критерием идентичности? Потому что конкурентом русского национального проекта в 1840-е годы выступает польский национальный проект. Они сражаются за северо-западные и юго-западные губернии Российской империи. Образованное меньшинство, местные землевладельцы воспринимают себя в первую очередь как католиков – и в связи с этим во многом осознают себя как поляков. Подавляющая часть крестьян не имеет ещё к этому времени никакой национальной идентичности (и долго ещё не будет её иметь). При этом в своём подавляющем большинстве они не являются католиками, они являются униатами. Вопрос, кем будет эта подавляющая часть населения себя осознавать, – это вопрос о том, в какой национальный проект они войдут. Здесь конфессиональный критерий работает для обеих сторон, и он сугубо прагматичен. Дальше история усложнится. Самым неприятным для славянофильского проекта станет формирование новых, уже не романтических национальных движений. Первый тревожный звоночек – это движение украинофилов, которые вначале будут с большой симпатией восприняты славянофилами. Украинофилы в конце концов продемонстрируют, что они выстраивают политическую общность за пределами конфессиональных определений. Национальный проект украинофилов станет одновременно вызовом и польскому, и славянофильскому русскому национальным проектам. В особенности славянофильскому, потому что он разрывает связку «православный – значит русский». Перестаёт работать самоидентификация, построенная на конфессиональной почве.
В 1860-е годы самым ярким национальным проектом станет проект Каткова, во многом наследующий французской традиции. Катков будет мыслить большую русскую нацию как политическую общность, которая, помимо прочего, предполагает культурную идентификацию. Ты принадлежишь к данному политическому сообществу – и ты принадлежишь к данной культуре (в первую очередь имеется в виду язык). Отсюда прямое столкновение славянофильского и катковского проектов. Славянофильская логика предполагает, что стать православным – это первый шаг на пути к русификации. При этом не важно, на каком языке ты воспринимаешь православие: проповедь, чтение Священного писания может быть на любом доступном для тебя языке. Присоединение к русской культуре, овладение языком – это уже следующие шаги. Поэтому православные буряты или православные алеуты потенциально являются частью русской нации, но нельзя быть русским мусульманином: ты либо мусульманин, либо русский – одно из двух.
К концу 1880-х – началу 1890-х годов слово «национализм» приобретает едва ли не однозначно негативный оттенок. Огромную роль в этом сыграет Владимир Сергеевич Соловьёв. Он будет противопоставлять национализм и патриотизм и говорить, что национализм – это нечто по определению дурное и неестественное. Соловьёвские тезисы получают бурную поддержку со стороны русских либералов. Надо сказать, что с середины XIX века национализм и либерализм всё больше расходятся между собой. Сначала Наполеон III, а потом и Бисмарк покажут, что национализм может быть перехвачен правыми. Бисмарк берёт на себя роль, которая традиционно принадлежала немецким либералам, – он выступает объединителем Германии. Именно прусский дом, консервативное министерство Бисмарка осуществляет это.
Русский либерализм начала 1890-х годов отказывается от всяких попыток растождествить националистов и правых. Это связано со спецификой русского либерализма того периода: у него оказываются оппоненты не только справа, но и слева (социалисты). Поскольку национализм не представлял для русских либералов ценного ресурса, он был стремительно сдан. В начале XX века Струве предпримет попытку реабилитировать понятие национализма, но она закончится неудачей. Публичную политику начала XX века, направленную на формирование большой русской нации, нельзя назвать явно неуспешной. Особенно в части конкуренции с украинским национальным проектом. Когда после революции 1905–1906 гг. украинские националисты добиваются того, чтобы выбор языка обучения в школах осуществлялся на основании заявления местных жителей, украинские крестьяне голосуют за то, чтобы преподавание в школах, где учатся их дети, велось на русском языке. Почему? Потому что русский язык воспринимается как инструмент, дающий допуск к социальным лифтам.
Похоронили проект большой русской нации Первая мировая война и революция 1917 года. Сотрудник французского посольства в Петербурге Пьер Паскаль пишет в своём дневнике, что в посольстве растёт поток посетителей (а это лето 1917 года, когда развал уже идёт вовсю): всё больше офицеров русской армии просят зачислить себя на французскую службу, обнаружив себя французами. Они внезапно вспоминают, что у них была бабушка француженка, и начинают испытывать желание отдать свою жизнь за Францию. Это история про империю, терпящую крушение. Проект большой русской нации – это имперский национальный проект. Поэтому в ситуации гибнущей империи все, кто мог найти ресурсы для какой-либо другой идентичности, старались их использовать. Окончательно этот проект завершится уже в 1920-е годы, когда начнётся новое активное нациестроительство в пределах Советского Союза. Поздним отголоском проекта большой русской нации станет знаменитая история «братства трёх восточнославянских народов».
