В современном массовом сознании Василий Осипович Ключевский присутствует в двух ипостасях. Для потерявшихся во время экзаменов школьников и даже студентов он выступает последним прибежищем и громким авторитетом, которым можно прикрыть свои пробелы в образовании и смело, сославшись на Ключевского, понести ахинею. Как говорил Ключевский, «бытие определяет сознание», – заявит такой академический плут… И будет ждать реакции преподавателя, который понимает, что для нового поколения охотников за положительной оценкой Ключевский заменил Маркса, Энгельса, Герцена, Ленина и всех советских генсеков, вместе взятых, чьи заклинания об истории должны были внести ясность в хаос исторического процесса, решить сложные вопросы на раз-два, с партийной прямолинейностью. С другой стороны, для не путающих Канта и Конта, Гегеля и Гоголя, Бабеля и Бебеля Ключевский – неизменный кладезь афоризмов: «Закономерность исторических явлений обратно пропорциональна их духовности»; «История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков», «Привычки отцов, и дурные, и хорошие, превращаются в пороки детей». И те и другие своим представлениями о Ключевском свидетельствуют о том, что большие нарративы о нашем прошлом ушли в небытие. Современному читателю нужны авторитеты с миллионами подписчиков и цитаты для твиттера, а не изучение исторической личности в пространстве русской истории, благодаря которому создаются поколенческие ценности и те люди, которые способны изменить Россию. Принадлежать к большим сообществам с коллективной памятью сейчас немодно, лучше быть оригинальным фриком.
Кто из слушателей Соловьева не запомнил на всю жизнь этих нравственных комментариев, что «общество» может существовать только при условии жертвы, когда члены его сознают обязанность жертвовать частным интересом интересу общему, что уже первоначальное, естественное общество человеческое, семейство, основано на жертве, ибо отец и мать перестают жить для самих себя, что общество тем крепче, чем яснее между его членами сознание, что основа общества есть «жертва», что «европейское качество всегда торжествовало над азиатским количеством» и что это качество состоит в «перевесе сил нравственных над материальными», что величие древней Руси заключалось в сознании своих несовершенств, в «сбережённой ею способности не мириться со злом, в искреннем и горячем искании выхода в положение лучшее посредством просвещения».
И надо сказать, что в своих произведениях малой формы – в «Добрых людях Древней Руси», «Сергии Радонежском», «Евгении Онегине и его предках», коллективных портретах русских князей, московских бояр и служилых людей, великорусского земледельца, разбросанных внутри «Курса русской истории», самого популярного исторического произведения на рубеже XIX–XXвеков, Ключевский достигал изображения положительного идеала человека в пространстве русской истории. Глубокого, сердечного, страдающего от невыносимой тяжести бытия. А вот герои новой истории России у него выходили плохо. Не случайно же после речи в заседании Общества истории и древностей российских, посвящённой Александру III, царю-миротворцу, в 1894 году, Ключевский единственный раз в жизни подвергся травле и обструкции со стороны студентов. Герой своего времени Ключевскому не удавался. Показательно также и то, что один из первых по-настоящему глубоких исследователей научного наследия Ключевского – Александр Александрович Зимин, мечтавший написать об историке докторскую диссертацию в советскую эпоху (ему фактически запретили это сделать), – в частных разговорах неизменно сетовал на то, что обобщающую работу о классике русской историографии написала специалист по XIXвеку Милица Васильевна Нечкина, а Ключевский в качестве биографа заслуживал бы специалиста, который бы любил Средневековую Русь.
В общем, ещё раз согласимся с Федотовым, который писал: «Умом Ключевский, конечно, считал Древнюю Русь глуповатой, но сердцем отдавал предпочтение ей перед культурой своего времени – как обществу “антиков” Духовной академии перед либеральными салонами Москвы». Ключевский раскрывал тайну прошлого, но был явно близорук по отношению к действительности. Ключевского надо ценить не за схему русской истории в его «Курсе», а за образы людей, которые он представил в своих исторических работах. Русские люди, исповедующие иной раз диаметрально противоположные взгляды, мучившиеся неразрешимыми вопросами жизни, стали под пером Ключевского настоящим золотым запасом нашего прошлого, без которого нет связи времён. Наша задача в том, чтобы свеча, зажжённая Ключевским, не угасла. Василий Осипович в лучших своих текстах был подлинным объединителем разрываемой на части Руси. Он умел объединять. Не случайно похороны Ключевского в мае 1911 года собрали всю старую Москву: партийную и беспартийную, главное – совестливую. Это и была Русь уходящая. Осталось лишь гордиться тем, что ты был учеником Ключевского, который создавал историческую науку, ставшую совсем не той.
