От переписи населения, которая проводится в разгар очередной волны пандемии, заранее ждали проблем; но кто же думал, что основной информационный шум вокруг неё будет связан с национальным вопросом. Целый ряд активистов из числа коренных народов РФ и даже такой многочисленный народ, как евреи, призвали своих сторонников не пренебрегать графой «Национальность» в анкете, подчёркивая свою общность со своей группой/этнокультурным сообществом и т.д. Соответствующие флешмобы проходят в соцсетях; русских, имеющих хоть каплю крови «нетитульного народа», мотивируют назвать себя «вепсом, карелом, мокшей или селькупом». Аргументация выглядит целиком рациональной: мол, по результатам переписи будет корректироваться политика федерального центра, и если малые/нетитульные этносы хотят себе больше прав и привилегий – нужно показать, что они значительны в числе. В чём, спросите, здесь польза русским-на-одну-восьмую-селькупам? Авторы постов полагают, что так эти люди «проинвестируют в своё будущее» (заметим, кстати, что современная перепись позволяет выбрать компромиссный вариант: «русский селькуп», «русский немец» и т.д., что было бы во всех отношениях красиво). Потенциал этнической мобилизации всех, кроме собственно русских, на постсоветском пространстве известен: как только силовой прессинг коммунистов ослаб, разгорелись десятки национальных конфликтов. Несформированность русской гражданской нации, путаница между этничностью и национальностью как таковая – порождения советского времени. Ленин провозгласил борьбу с «русским великодержавным шовинизмом», и мы никак не можем её закончить. При этом, полагаю, нужно было не жить на территории бывшей Российской империи последние сто лет, чтобы думать, будто бы таким лозунгом лидер коммунистов хотел кому-то помочь. Коммунистическая идеология по сути своей была античеловечна и антикультурна, поскольку приветствовала победу универсализма и бескачественности в мировом масштабе. Уничтожение «русских шовинистов» являлось для ВКП(б) циничным устранением конкурентов, которые объединяли эту территорию за сотни лет до Советов. Большевики уничтожали носителей русского национального самосознания не из любви к вепсам или, скажем, финно-уграм, а потому, что видели во всяком национально-русском своего потенциального врага, демагогически прикрывая реальные цели и мотивы (как делали и во многих других случаях). Тут же, учитывая нашу пораженность советским языком, оговорюсь относительно разницы между «национально русским» и «этнически русским»: первое и второе не всегда тождественны друг другу. В мемуарах бывшего прапорщика Добровольческой армии Романа Гуля «Рыжий конь» приводится замечательный диалог, произошедший в окопах Первой мировой между латышским и русским офицерами, сражавшимися за Российскую империю. Первый говорил второму, что он любит Россию, хочет за неё воевать, а любое предательство губительно; второй настаивал, что эта война ему ничего не даёт, а думать надо только об интересах своей семьи, поэтому пора сдаваться. Понятно, что национально русским самосознанием в данном случае обладал латыш. Вопросы крови, собственно этничности, нередко оказываются вторичными при определении своей национальной ответственности. Итог похода большевиков на русских – разрушение всех традиций, исторической памяти, колоссальные количественные потери, уничтожение элит, устранение крестьянства и т.д. – является, по сути, геноцидом. Самосознание народа перестало проявляться. Спроси любого русского: «Какие у тебя песни, какая у тебя национальная еда, какие герои?» – и окунёшься в пролетарско-колхозную, а вовсе не русскую традицию. Но стало ли от этого геноцида лучше жить другим народам бывшей Российской империи?