Выдающийся представитель русской академической школы, герой Первой мировой войны генерал-лейтенант Генерального штаба Николай Николаевич Головин утверждал, что офицер – это самый важный «элемент» армии. Почему? Потому что офицер воспитывает солдат, и из офицеров выходят генералы. Поэтому для понимания роли русской армии в Русской революции позиция русского офицерского корпуса представляется очень существенной.
Само слово «офицер» уходит своими корнями в историю античного мира, в переводе с латинского восходит к таким понятиям как «должностное лицо» и «служба». В русском языке это слово появляется, вероятнее всего, в 70-е годы XVII века при царствовании Софьи Алексеевны – предполагается, что это слово в русский язык принесли шведы и поляки, наши тогдашние главные противники. Системе офицерского чинопроизводства очень помогла отмена местничества в 1682 году, и на рубеже XVII–XVIII веков начинает появляться профессиональная корпорация, которая послужила основой русского офицерского корпуса. До середины XIX века русское офицерство было очень связано с привилегированной частью дворянского сословия, но во второй половине XIX века, в эпоху реформ Александра II, в офицерский корпус устремляются разночинцы. И к началу Первой мировой войны русский офицерский корпус – вопреки всем стереотипам, сформированным под влиянием кинематографа и художественной литературы – вовсе не представлял привилегированного социального слоя. Например, в 1912 году доля потомственных дворян среди русских офицеров составляла только 53,5%, а если взять самый массовый род войск – пехоту, то здесь доля дворян среди офицеров была всего 44%.
Следует учесть и огромные потери среди офицеров в первые годы войны – так, по данным историка Сергея Владимировича Волкова, генералов и офицеров было 48 тысяч 615 человек, а официальные потери в годы Первой Мировой войны – 130 тысяч 959 человек офицеров и генералов. Понятно, что в армию призывались офицеры запаса, что на командирские должности назначались выпускники ускоренных курсов военных училищ и школ прапорщиков, но факт остается фактом: армия мирного времени и обученный запас офицеров сгорели в первый год войны, в самой тяжелой кампании 1915 года. И к 1917 году в стране уже была не армия, но вооруженный народ с перебитым офицерским корпусом в первую очередь в пехоте. Это очень важная деталь.
Петроград, февраль 1917 годИ связаны эти высокие потери были с тем, что в первые полтора года война носила маневренный характер, и наши противники, немцы и австрийцы, имели огромное преимущество в артиллерии. У нас же, начиная с весны 1916 года, был снарядный голод, нехватка боеприпасов, потому что никто не рассчитывал, что война затянется так надолго. Все же готовились к войне на 5–6 месяцев. Возможно, что мысль, которую я сейчас озвучу, весьма банальна, но, как мне кажется, когда мы говорим о причинах победы большевизма в России, мы совершенно упускаем из виду такую причину, как колоссальное качественное и количественное ослабление российского общественного организма. Так, герой Первой мировой войны офицер Лейб-гвардии Павловского полка Михаил Федорович Скородубов, уже оказавшись в эмиграции, писал: «Эти люди, это было что-то изумительное. Это было государство в государстве, прекрасная роза на навозе. Это была единственная народная школа. Это были люди, у которых были совершенно другие понятия о долге, о чести, о России…»
Кстати, потери наших противников – германского офицерского корпуса не были столь ужасны, хотя Германия и проиграла войну. В частности, из 45 тысяч 923 кадровых немецких офицеров, с которыми германская армия вышла на Великую войну, до осени 1918 года погибло всего 11 тысяч 357 человек – т.е. только 25% офицерского корпуса. Таким образом, несмотря на поражение в войне, Германия сохранила свой профессиональный офицерский корпус, благодаря чему через два десятилетия в Германии была создана высокопрофессиональная качественная армия, едва не захватившая мир.
Показательна и такая деталь: во все времена важным качеством старого русского офицерства была верность воинской присяге. И если, например, говорить о войне 1812 года, то известно, что в Смоленской губернии с французскими оккупационными войсками стало сотрудничать всего 7 лиц в офицерских чинах: один подполковник, один капитан, два штабс-капитана, два поручика и прапорщик. Но все они сотрудничали с французами не на военной службе, а в органах самоуправления. Практически нет сведений о сотрудничестве русских офицеров с противником в годы Крымской войны, русско-турецкой войны, русско-японской войны. В годы Первой мировой войны данных тоже мало. Известна, например, история прапорщика Дмитрия Ярмоленко, который был переброшен немцами в русский тыл для проведения пораженческой агитации и сразу сдался представителям русской контрразведки. Но в годы Второй мировой войны ситуация с массовым коллаборационизмом выглядела, к сожалению, иначе, и это тоже следствие колоссальной катастрофы русского офицерского корпуса.
Если же говорить о причинах революции, то самое главное, как мне кажется, это обострение конфликта между патерналистской иждивенческой психологией огромного большинства населения и реалиями времени. Россия с начала ХХ века показывала очень высокие темпы экономического роста, происходили и колоссальные изменения в быту. Вдумайтесь: за годы правления Николая II численность населения империи выросла на 40 млн. человек. То есть Россия была страной очень молодой по возрасту. И при этом в стране сохранялись все традиционные формы политического устройства, сохранялось консервативное сознание сельского большинства. Жизнь быстро менялась, но многие люди не успевали за этими изменениями.
И, конечно, кризис монархического сознания имел огромное значение. Об этом кризисе писали задолго до Первой мировой войны – например, славянофил генерал-майор Киреев в начале века в дневнике писал: «У нас самодержец есть, а самодержавия нет». Знаменитый монархист Лев Тихомиров в 1915 году прямо писал, что всем будет лучше, если монарх отречется от престола.
Петроград, февраль 1917 годНаконец, в стране накопилась огромная социальная усталость. Россия и российское население, и общество устали от Первой мировой войны гораздо быстрее, чем немцы, французы и англичане. Почему? Потому что уровень культуры и образованности был гораздо ниже, нежели среди наших европейских противников и союзников. Так, если сравнить положение Петрограда с Берлином, то в Берлине революция должна была произойти гораздо раньше, потому что зима 1916 – 1917 года в Германии – это «брюквенная зима», потому что все немцы сидели на одной брюкве. Ежедневный рацион жителя немецкого большого города составлял зимой 1917 года не более 1 тысячи калорий – это 270 граммов хлеба в день, 400 граммов картофеля и 40 граммов мяса – даже не мяса, но заменителя. Слово «эрзац» – это ведь часть германского быта. Но немцы держались, готовые сделать все, чтобы обеспечить победу своей армии. Но русские оказались не готовы терпеть.
В истории остался диалог Милюкова с сэром Бьюкененом, британским послом, когда он спросил: чего же вы, русские либералы, хотите?
– Ну как же чего?! – воскликнул Милюков. – Мы хотим конституционной монархии. Мы хотим, чтобы парламент получил право формировать правительство, чтобы мы управляли Россией.
– Послушайте, – сказал посол, – у вас же ничего не было еще 20 лет назад. Но сейчас у вас есть свободная печать, есть Государственная Дума, есть свобода политических партий. Ну, потерпите вы ещё 10 лет и получите вы право формировать правительство.
На что Милюков воскликнул:
– Русские либералы не могут ждать 10 лет!
– Моя страна ждала 800 лет! – ответил Бьюкенен.
Если же говорить о субъективных факторах, которые повлияли на приближение революции, то здесь огромное значение имел фактор дискредитации царской семьи в общественном сознании. Это произошло и благодаря Распутину, и благодаря массовым слухам, распространенным в обществе с конца 1915 года, что, дескать, царица шпионка, что будто бы существует некий Черный блок, который готовит сепаратный мир с Германией. И излечиться от этого массового заблуждения было решительно невозможно. И, конечно, речь Милюкова в ноябре 1916 года, когда лидер парламентской оппозиции с трибуны Думы намекнул всему обществу на то, что в спальне царицы стоит телефонной аппарат прямой связи с немецким кайзером, стал не просто вершиной политической безответственности, но и сигналом к действию для определенных групп. И убийство Распутина стало логическим продолжением этой линии – дескать, монархисты пытались таким образом спасти Царскую семью от дискредитации.
РаспутинНо самое главное, что произошло потом – ведь убийц Распутина никак не наказали. И общество сообразило: если можно убить лучшего друга Царской семьи, и тебе за это ничего не будет, то, значит, уже можно абсолютно все.
Очень характерно описывал предреволюционную ситуацию Евгений Эдуардович Месснер, который осенью 1916 года прибыл в Петроград на академические курсы при Императорской Военной Академии. «Мы, армейские офицеры, почти не имели возможности соприкасаться со столичным населением, – писал Евгений Эдуардович, – но гвардейцы приносили в Академию вести о настроении в столице. Они рассказывали, что по селам и городам России скрывается полтора миллиона дезертиров и уклонистов от призыва. Они шепотом передавали слухи о существовании среди гвардейцев заговора, имевшего целью устранить императрицу, они говорили, будто бы один раненый офицер стрелял в государыню при посещении ею госпиталя…» Понятно, что никакой гвардейский офицер не стрелял в императрицу, но сам факт появления такого слуха в гвардейской среде очень показателен. (…)
Я категорически отметаю версию о причастности к какому бы то ни было заговору начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерала от инфантерии Михаила Васильевича Алексеева. Ну, просто хотя бы потому, что, по словам Брусилова, Алексеев был совершенно не тот человек по своему характеру, который мог бы планировать и осуществлять какие бы то ни было перевороты. Это академический учёный, штабной работник, изнуренный тяжелой болезнью, обострившейся осенью 1916 года. И поэтому нет никаких оснований предполагать, что Алексеев возглавлял некий мозговой центр, где планировался заговор с целью похищения Николая II. Более того, сам председатель Государственной думы Михаил Родзянко в своем письме к главе Временного правительства князю Львову пишет, что Алексеев как раз и был противником революционных мероприятий. Единственно, на что соглашался Алексеев, так это изоляция императрицы Александры Федоровны от мужа.
Михаил Васильевич АлексеевВозможно, что на позицию Алексеева повлиял его конфликт с Александрой Федоровной, носивший личный характер. Дело в том, что когда императрица приехала в Ставку, она спросила у Алексеева, не желает ли Михаил Васильевич, чтобы сюда приехал и Григорий Распутин, который здесь помолится за русскую армию. В ответ Алексеев сказал, что если этот человек в ставке появится, то он подаст в отставку. И, конечно, после этого отношение государыни к Алексееву стало совершенно иным. Трудно было бы сказать, как сложилась бы ситуация, но в конце сентября 1916 года Алексеев тяжело заболел – у него еще с русско-японской войны была уремия, тяжелая болезнь почек. Его состояние резко ухудшилось, к концу месяца он был почти безнадежен. Все были уверены, что Алексеев уже умирает. И показательно, как общество отреагировало на болезнь Алексеева – по Петрограду поползли слухи, что Алексеева отравили враги, которые стремятся заключить сепаратный мир с Германией. И вот, 8-го ноября 16-го года Михаил Васильевич исповедовался и причастился святых христовых тайн. При этом протопресвитер Русской армии и флота отец Георгий Шевельский вспоминал: «Исповедался и причащался больной с восторженным воодушевлением. В большом государственном человеке мне ни разу не довелось наблюдать такой искренней и горячей веры. Сразу после причастия у него точно прибыло сил, он ожил, дух победил плоть. Наступило серьезное улучшение, давшее надежду на возможное выздоровление. И болезнь отступила».
Алексееву был предоставлен отпуск. Он уехал в Севастополь лечиться в специальной клинике. В должности начальника штаба его заменил генерал Гурко, но все понимали, что это фигуры несопоставимые. А события назревали очень грозные: в начале февраля состоялась союзническая конференция в Петрограде, на которой были определены сроки наступательных операций – возобновление наступления было назначено на вторую декаду апреля 1917 года. И нужно было перебросить 10 корпусов на Юго-западный фронт. И Алексеев, конечно, пожелал вернуться из Севастополя. В Ставку он прибыл 18 февраля и сразу же принялся за работу.
Генерал В.И.ГуркоДнем 23 февраля – я называю все даты по старому стилю – в Ставку из Петрограда прибыл и государь, который также участвовал в разработке планов выступления. И первое, что царь сделал, это провел часовое совещание с Алексеевым – именно в этот день в Петрограде начались беспорядки, это был первый день Февральской революции. Источником стали демонстрации женщин – по новому стилю это был день 8 марта, женщины отмечали международный женский день, а потом к работницам присоединились те, кто стояли в хвостах, как тогда называли очереди за хлебом. Затем под влиянием увольнений рабочих на Путиловском заводе началась забастовка, и уже 25 февраля в Петрограде бастовали более 250 тысяч рабочих.
Интересно, как Александра Федоровна писала об этом мужу в ставку: «Это хулиганское движение – мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, просто для того, чтобы создать возбуждение. Если бы погода была холодная, они, вероятно, сидели бы дома».
Еще один важный фактор: царские дети заболели корью. Ольга и Алексей – заболели 23 февраля, Татьяна – на следующий день. И 24-го февраля государь в дневнике с тревогой отметил заболевание наследника. И я полагаю, именно тогда он и задумался о возможном возвращении к семье в Царское село, доверив все дела Алексееву.
Между тем, в Ставке текла самая обычная мирная жизнь. 25 февраля Николай Александрович встал поздно, около 3-х часов по полудню, он посетил монастырь, затем занимался работой до двух часов ночи, когда в штабы фронтов были отправлены последние распоряжения…
В это же самое время в Петрограде уже пролилась первая кровь – на Знаменской площади был убит полицейский пристав Крылов. Но только днем 26 февраля от командующего войсками Петроградского округа поступила телеграмма о том, что беспорядки в столице перерастают в мятеж. И Николай послал телеграмму, повелевая любой ценой прекратить все беспорядки, не допустимые в момент тяжелой войны. Но что означал этот приказ, если называть вещи своими именами? Это был приказ генералу Сергею Семеновичу Хабалову, командующему округом, стрелять по демонстрантам. То есть выводить учебные команды юнкеров военных училищ и бить залповым огнем по демонстрантам на поражение. Несмотря на то, что даже само воспоминание о 9 января 1905 года создало определенный травмирующий эффект для солдат.
Вечером 26 февраля государь отправил в Царское Село императрице очень важную телеграмму: «Выезжаю послезавтра, покончил здесь со всеми важными вопросами. Спи спокойно».
Наступило 27 февраля – это решающий день в петроградских событиях, когда в столице взбунтовались чины запасных батальонов. Их было сто тысяч человек. Бунт произошел в запасном батальоне лейб-гвардии Волынского полка. Старший унтер-офицер учебной роты запасного батальона Тимофей Иванович Кирпичников застрелил штабс-капитана Лашкевича в этом батальоне, и это событие стало спусковым крючком солдатского бунта. Учебная команда стала поднимать других запасных, и на улицу повалились из казарм чины запасных батальонов. Эти беспорядки превратились в солдатский бунт. Интересно, что накануне вечером революционеры пришли к выводу, что нужно сворачивать забастовку, потому что правительство одерживает верх. Да и стрельба учебных команд производила отрезвляющее впечатление. Но бунт запасных сделал необратимым февральскую революцию в Петрограде, хотя отдельные командиры и принимали энергичные попытки взять власть в свои руки. Одним из них был полковник лейб-гвардии Преображенского полка Александр Иванович Кутепов, который со своим отрядом действовал на Литейном проспекте. В его мемуарах есть интересный момент: поскольку у него было несколько сот человек в отряде, и люди были не кормлены с утра, Кутепов распорядился пойти и на казенные полковые деньги купить хлеба и колбасы. Это к вопросу о том, что формальной причиной послужила нехватка хлеба в хлебопекарнях. Но вот Кутепов отсутствия хлеба не заметил.
Таким образом, 27 февраля в Ставке стало понятно, что столицу охватил анархический бунт. И для подавления бунта Николай II на должность начальника карательной экспедиции выбрал генерала Иванова Николая Иудовича, бывшего начальника Алексеева по Юго-западному фронту. Иванов был очень старенький, абсолютно инертный персонаж, хотя честный и решительный служака, ничего не могу сказать, но он совершенно не походил на роль Наполеона Бонапарта, который должен был подавить беспорядки в Петрограде. Поэтому выбором государя все были разочарованы. Начальник службы связи Генерального штаба полковник Сергиевский описывал Иванова так: «Все слышанные мною мнения сходились к одному: это был, безусловно, честный и преданный Государю генерал. Но его годы и его характер совершенно не отвечали задаче решительного подавления революции, а его государственный кругозор – задаче поддержания или восстановления государственного порядка в столь важный политический момент».
Николай Иудович ИвановСамое интересное, что правительство в тот же вечер распустило и Совет Министров князя Голицына. Стоит уточнить, что тогда в России было три источника власти: государь, Государственная дума во главе с Родзянко и Совет Министров. И вот, Родзянко самоустраняется, а Совет Министров расходится по домам. И правительство империи исчезло. И что произошло дальше, совершенно непонятно. Ну, хорошо, империя осталась без правительства, но можно же назначить другое правительство. В любом городе – в Москве, в Нижнем Новгороде, в Могилеве. И вручить этому новому правительству все бразды правления – телеграф, связь и т.д. Почему государь этого не сделал? – на этот вопрос у меня ответа нет.
Вместо этого государь сел в литерный поезд и уехал из Могилева в Царское Село – произошло это между четырьмя и пятью часами утра 28 февраля. И на сорок часов он исчез из страны – в самый разгар драмы. Увез с собой власть императорскую и власть Верховного Главнокомандующего в тот момент, когда ситуация менялась каждый час. Попытка Алексеева уговорить государя остаться в ставке, куда сходились все нити военного управления, куда должны были приехать наследник и императрица, были отвергнуты. Монарх уезжает, а уезжая, исчезает. Факсов нет, компьютерной электронной почты нет, мобильных телефонов нет, на 40 часов никакой связи нет.
В столице тем временем начались массовые убийства. Всего до 4 марта 1917 года количество жертв Февральской революции оценивается в пределах 1300 – 1400 человек. Начались и убийства офицеров, причем иногда некоторые очень жестокие. Был убит начальник военно-учебного заведения граф Густав Эрнстович Стакельберг, генерал-лейтенант. Генералу от инфантерии Александру Васильевичу Чарторыйскому отрезали голову. Командир эскадрона Николаевского кавалерийского училища полковник Георгий Владимирович Левенец был солдатами выведен из своей квартиры и заколот штыками. В Петрограде царил хаос.
Родзянко и другие деятели Думы создают Временный Комитет Государственной Думы, который должен заменить отсутствующее правительство князя Голицына и возникает ситуация двоевластия: двух сил, двух центров власти в Петрограде.
Государь нашелся вечером 1 марта в Пскове – поезд не смог проехать на Царское Село, и государь остался в штабе Северного фронта, которым командовал генерал Николай Рузский. И дальнейшая драма разыгрывалась в Пскове.
Генерал Николай РузскийИтак, до утра 2 марта ни о каком отречении от престола речь еще не шла. Если мы посмотрим внимательно на последовательность событий, то увидим, что Алексеев говорит только о том, чтобы назначить во главе правительства лицо, которое будет пользоваться популярностью. 1 марта вечером, когда поезд приезжает в Псков, Алексеев говорит, что они вместе с начальником дипломатической канцелярии камергером Николаем Базили составляют проект Манифеста, в котором дается ответственное министерство. И между государем и Рузским начинается борьба, которая шла несколько часов – где-то до 1 часа ночи 2 марта. Рузский уговаривает государя дать ответственное министерство – то есть передать Думе право формировать кабинет министров. Государь не соглашается:
– Я самодержавный монарх!
Потом они торгуются:
– Хорошо, я оставлю за собой трех министров. Остальные пускай назначает Дума.
– Нет, должны отдать всех.
В результате через несколько часов этой борьбы государь соглашается на все условия. И Рузский садится на телефон и сообщает в Ставку Алексееву, что все в порядке и что государь дает ответственное министерство. Родзянко отвечает: «Поздно. В стране революция, революция в Москве, революция на Балтийском флоте, убивают офицеров, я сдерживаю страсти еле-еле, к власти рвутся левые элементы крайние, династический вопрос поставлен ребром: нужно отречение. Отречение ради того, чтобы армия могла продолжать борьбу, потому что анархия из тыла перекинется на фронт, от этого выиграет наш противник. Отречение в пользу сына Алексея Николаевича».
Речь не идет ни в коем случае о прерывании монархии в России. Речь идет об отречении в пользу сына Алексея.
Рузский шокирован тем, что произошло. Несколько часов он боролся за ответственное министерство, наконец, поборол монарха, а тут еще он должен добиться отречения от престола. Тогда Рузский копию своих переговоров с Родзянко передает Алексееву в Могилев, а тот уже рассылает эти документы главнокомандующим всех армий и фронтов – Северного, Южного, Кавказского, Западного, Юго-западного, Румынского и двух флотов: Балтийского и Черноморского.
Проблема заключается в том, что у нас нет ответа на один очень важный вопрос: возможно ли, что генерал Рузский разослал свои переговоры с Родзянко без повеления Государя? Алексееву в голову не могло прийти, что Рузский делает что-то за спиной монарха. Но, познакомив командующих с этими телеграммами, Алексеев говорит, что нужно выбирать из двух зол… Что на одной чаше весов – отречение в пользу сына, на другой чаше весов – судьба армии, продолжение войны и судьба династии, которую нужно спасти даже ценой дорогих уступок.
И я хочу обратить ваше внимание, что к идее об отречении от престола ради спасения армии и династии генералы пришли только утром 2 марта 1917 года. До этого тема отречения вообще не вставала среди генералитета. И понимаете, почему комбинация с наследником кажется всем приемлемой и выгодной – наследнику престола и присягать не нужно. То есть, никакой революции у нас как будто и не было. Ну, будет у нас регент Михаил Александрович, а новый монарх – невинный ребёнок 14-ти лет, чистый ангел, голубь Божий, никак не скомпрометированный, все хорошо. Ну, да, жалко, конечно, Государь хороший, но что делать, раз так сложилось. И потом, разве измена была? Если бы Государь приказал войскам идти на Петроград, а они сказали бы – нет, Ваше Величество, мы отказываемся этот приказ выполнять, то измена, конечно же, имела бы место. Но ничего же этого не было. Конечно, нам с вами очень легко судить сейчас, мы-то с вами знаем, что произошло потом. Поэтому на нас знание этих обстоятельств психологически давит. А в той ситуации генералы выбирали из двух зол меньшее, и отречение Николая Александровича в пользу сына им казалось меньшим злом.
Рузский познакомил государя с ответами командующих фронтами, и, что интересно, государь принял решение об отречении за 40 минут. Обратите, пожалуйста, внимание, вот, быть конституционным монархом его уговаривали быть несколько часов, а отречься от престола – 40 минут. И ему легче было отречься от престола, чем стать конституционным монархом.
Портрет царской семьи Императора Николая IIА потом он изменил своё решение, как вы знаете, под влиянием субъективного фактора в пользу брата Михаила. И не стал отрекаться в пользу сына Алексея Николаевича.
И это вызвало шок среди всех участников этой драмы. Начальник службы связи Ставки генерал Сергеевский был в аппаратной, когда в Могилеве поползла телеграфная лента. И принимали эту ленту Великий князь Сергей Михайлович и Алексеев. И первое, что сказал Сергей Михайлович:
– Господа офицеры, царь отказался от престола в пользу Михаила. Вот так штука!
Этого никто не ожидал, потому что Михаилу-то нужно было присягать.
И Алексеев сделал в этой ситуации совершенно разумный шаг: он сказал, чтобы немедленно передавать телеграмму командующим фронтами, чтобы приводили армию и население к прифронтовой полосе на верность новому императору Всероссийскому – Михаилу I. Тут его берут за руку господа офицеры и говорят: нельзя такую телеграмму посылать. И размахивают толстенным Сводом законов Российской Империи, согласно которым основанием для принесения присяги является Манифест лица, который вступает на престол. И только после Манифеста о вступлении на престол приносится присяга таковому лицу. И все стали ждать, естественно, что скажет Михаил, а Михаил, как вы знаете, отказался от принятия верховной власти, потому большинство политической элиты того времени сказали, что у монарха перспектив нет никаких.
Фотография Николая Романова, сделанная после его отречения в марте 1917 года и ссылки в СибирьОдин только Павел Милюков попытался отговорить Великого Князя Михаила не отказываться от престола. Потому что, говорил Милюков, монархический обряд был фундаментом русского государства, и все сознание русского человека базировалось так или иначе на фигуре монарха. И вдруг эта фигура исчезла, исчез и весь фундамент. Вместо него открылось какое-то Временное правительство… Но, во-первых, не понятно, почему оно временное? Потому что, говорят, должно прийти Учредительное Собрание, которое мы сами будем выбирать. А что такое Учредительное Собрание? Подразумевается, что выборы Учредительного Собрания, о чем мечтала русская интеллигенция, должны быть прямые, равные, тайные, всеобщие. Но для того, чтобы участвовать в выборах в Учредительное Собрание, нужно избирательный бюллетень для начала прочитать. А как прочитать избирательный бюллетень, если большинство населения России читать не умеет?!
И после этого Государь в дневнике оставил свою знаменитую запись: «Бог знает, кто надоумил Мишу подписать такую гадость».
Версии о том, что Государь не отрекался, что манифест подписан карандашом, что все документы подделаны – это все из области фантазий. Ну, ладно, документы подделаны, но утром 4 марта приехала Императрица Мария Федоровна, которая в своем дневнике всю эту историю и описала.
Отречение было, оно состоялось, и, к сожалению, мы должны признать как честные христиане и русские патриоты, что монархия в России была ликвидирована не в результате генеральского давления на монарха, а в результате двух актов, которые подписали два высочайших лица. Это, во-первых, незаконное лишение Николаем Александровичем прав на престол своего сына Алексея Николаевича. Во-вторых, это решение Михаила Александровича не принимать верховную власть, но и не отказываться от нее – и этим непонятным решением он закрыл другим членам дома Романовых все возможности для восприятия верховной власти в России. В результате этих двух актов монархия была ликвидирована, а вовсе не того, что генералы сказали, что нужно отрекаться в пользу Алексея. Ведь такое отречение монархию как раз не ликвидировало.
И вот, к власти пришло Временное правительство, не обладавшее, собственно говоря, никаким моральным авторитетом – в глазах солдатской массы, в первую очередь. Хотя сам государь император повелел подчиняться Временному правительству, более того, монархом был назначен и первый председатель Временного правительства – князь Георгий Евгеньевич Львов. Также государь велел подчиняться Временному правительству, по почину государственной думы возникшему, как было сказано. Тем самым из рук монархистов выбивалось самое главное оружие – сам монарх, отрекшийся от престола, повелел армии, офицерскому корпусу слушаться временное правительство.
И конечно, была востребована идея Гучкова, который тоже очень рассчитывал на отречение в пользу Алексея – дескать, это отречение сделает революцию как бы не бывшей, не существовавшей. Но эта идея оказалась не реализована – дело в том, что разложение армии, начавшееся в апреле 1917 года, шло достаточно стремительно. И как писал Федор Михайлович Достоевский, дайте русскому человеку право на бесчестье, и он откликнется. То, к чему призывали большевики, их агитация и пропаганда, дезертирство с фронта, убийство офицеров, грабь награбленное, породило вал насилия. Причем, версия о том, что, дескать, разгромом усадьб бедные крестьяне расплачивались за века крепостного бесправия – она несостоятельна. Потому что крестьяне грабили и жгли не только потомков плохих помещиков, которые устраивали гаремы из крепостных девушек, но и тех, кто очень хорошо обращался со своими крестьянами. Достаточно вспомнить, что произошло с усадьбой Бориса Чичерина, знаменитого русского либерала второй половины XIX века. Когда его хоронили, за гробом шли две деревни, а после 1917 года его тело из склепа было выброшено, а в его гробу мальчишки в пруду катались. Нет, здесь проблема, конечно, существенно глубже. Это был конфликт цивилизационный, конфликт культуры с бескультурьем.
Петроград, февраль 1917 годНу, и два слова о судьбе офицерского корпуса. К осени 1917 года русский офицерский корпус насчитывал 276 тысяч человек. Судьбы офицеров сложились по-разному. Порядка 50 тысяч русских офицеров были истреблены большевиками в ходе «красного террора», причем массовые убийства офицеров начались в первые месяцы советской власти, а вовсе не в ответ на покушения на Ленина и Урицкого. Около 170 тысяч офицеров приняли участие в «Белом движении» – т.е. более половины. Из них 55 тыс. погибли в боях, 60 тыс. оказались в эмиграции, и 55 тыс. остались в Советской России на положении частных лиц. Еще 5 тысяч офицеров оказались на территории новообразованных государств – таких, как Польша, Финляндия, республики Прибалтики. Самые известные из них – Карл Густавич Маннергейм и дивизионный генерал Владислав Владиславович Андерс, служившие в армии Финляндии и Польши. Еще одна цифра: свыше 48 тысяч русских офицеров служили в Рабоче-крестьянской Красной армии. Если говорить о крупных чинах старой армии, если взять всех офицеров и генералов Генерального штаба, то это где-то 10% от общего числа полковников и генералов. Тем не менее, этого числа хватило, чтобы образовать Рабоче-крестьянскую Красную армию. Судьбы этих людей были очень печальны. Доля военспецов Красной армии постоянно падала. Если в 1918 году доля военспецов среди командно-начальствующего состава – 75%, то в 1919 уже 53%, к 1920 – 42%, к 1921– 34%, а к 1931 – 12%. Соответственно, к 1941 году доля военспецов вообще была уже ничтожной. При этом, конечно, военспецы на протяжении начиная с 1918 года и до 1938 года подвергались чисткам, репрессиям, арестам. Понятно, что там были очень яркие фигуры. Например, отличившийся в ходе советско-финляндской войны генерал-полковник артиллерии Красной армии, бывший полковник старой русской службы Владимир Давыдович Грендаль, бывший подполковник Борис Михайлович Шапошников, ставший советским маршалом. Многие советские маршалы – например, Иван Христофорович Баграмян, Александр Михайлович Василевский, Леонид Александрович Говоров и Федор Иванович Толбухин – это все обер-офицеры старой русской службы.
Значительная часть бывших белых поддержала генерала Власова и служила в рядах власовской армии. Что интересно, у Власова оказалась и группа командиров из Красной армии, которые были военспецами в годы Гражданской войны. Самый известный среди них – Трухин Федор Иванович. Это прапорщик, создатель Власовской РОА. А вот подполковник русской службы на 1917 год Александр Сергеевич Перхуров, артиллерист из очень известной артиллерийской семьи: его дед отличился при Бородино. И в его поколении было четыре брата Перхуровых. Три погибли в рядах белых армий, а вот Александр Сергеевич оказался призван в РККА. Позже он оказался в немецком плену и стал у Власова заместителем начальника артиллерийского отдела штаба армии. Был выдан американцам и расстрелян.
