Валерий Фрид: «Меня и не били почти»

К 30 октября – Дню памяти жертв политических репрессий – «Стол» начинает публиковать воспоминания людей, прошедших через жернова советской карательной машины.  Думаем, современному читателю будет полезно ознакомиться с методами «работы» сталинских органов. 

Справка «Стола»:  Валерий Фрид, сценарист, автор книги «58 ½ Или Записки лагерного придурка». В 1944 году осужден по делу «молодежного троцкистского центра», приговорен к 10 годам ИТЛ и два года ссылки (ст. 58/10, 11 УК РСФСР).

На Лубянку меня привезли ночью и сразу же повели на допрос. В большом кабинете было четверо чекистов: полковник, подполковник и два майора. Майоры помалкивали, а старшие вели допрос. Один из них, благообразный блондин, был серьезен и вежлив, другой, видом погаже, время от времени симулировал вспышку праведного гнева и ни с того ни с сего принимался материть меня. Известная полицейская игра – «добрый» следователь и «злой». Но я-то с ней познакомился впервые.

А вообще, ничего особенного в тот раз не произошло. Мне предъявили бумагу, в которой было сказано, что я участник антисоветской молодежной группы – а про террор, который в нашем деле стал главным пунктом обвинения, не говорилось ни слова. Фамилии полковника и подполковника я забыл, майоров почему-то запомнил: один, черноволосый, с красивым диковатым лицом, был Букуров, а другой, похожий на артиста Броневого в роли Мюллера, был Волков. (…)

На допросах Волков придерживался роли строгого, но справедливого учителя. Его огорчала малая сообразительность ученика: представляете, Фрид не знает даже разницу между филером и провокатором?! Я действительно не знал.

В первый же день я признался: да, мы с ребятами говорили, что брать плату за обучение – это противоречит конституции. Говорили и про депутатов Верховного Совета, что они ничего не решают. Но когда я пытался протестовать  – разве это антисоветские разговоры? – Волков, вздохнув, терпеливо разъяснял мне, что к чему.

– Сознайтесь, Фрид – вы сказали бы об этом у себя в институте, на комсомольском собрании?

– На собрании? Нет, не сказал бы.

– Так как же назвать такие высказывания? Советские?

– Ну... Не совсем... Несоветские.

– Фрид, вы же интеллигентный человек. Будьте логичны. Несоветские – значит антисоветские. Великий гуманист Максим Горький очень точно сформулировал: кто не с нами – тот против нас.

– Но почему антисоветская группа?

– Что же вы, сами с собой разговаривали?

– В компании друзей.

– Давайте я вам покажу толковый словарь Даля или Ушакова... Компания, группа – это же синонимы! Заметьте, никто не говорит, что у вас была антисоветская организация. Группа. Группа была... Вы согласны?

Я соглашался. Сначала с тем, что несоветское и антисоветское – это одно и то же, потом, что группа это не организация, потом еще с чем-то, и еще, и еще. Соглашался, хотя уже понимал: коготок увяз – всей птичке пропасть. Но ведь мы не считали себя врагами; комсомольцы, нормальные советские ребята, мы чувствовали за собой вину – как ученики, нарушившие школьные правила. И изо всех сил старались доказать учителям, что мы не такие уж безнадежные: видите, говорим правду; то, что было, честно признаем.

Если бы мы и вправду были участниками вражеской группы или там организации – это для них разницы не составляло, – то и держались бы, думаю, по-другому. Хитрили бы, упирались изо всех сил. Конечно, под конец они все равно сломали бы нас – но не с такой легкостью. Меня ведь и не били даже. Сажали два раза в карцер; держали без сна пять суток – но не лупили же резиновой дубинкой, не ломали пальцы дверью.

1

На основании личного опыта я мог бы написать краткую инструкцию для начинающих следователей-чекистов: «Как добиться от подследственного нужных показаний, избегая по возможности мер физического воздействия».

Пункт I. Для начала посадить в одиночку. (Я сидел дважды, две недели на Малой Лубянке и месяц на Большой).

Пункт II. Унижать, издеваться над ним и его близкими. («Фрид,  трам-тарарам, мы тебя будем судить за половые извращения. «Почему?» – «Ты, вместо того чтобы е... свою Нинку, занимался с ней антисоветской агитацией»).

Пункт III. Грозить карцером, лишением передач, избиением, демонстрируя для наглядности резиновую дубинку.

Пункт IV. Подсадить к нему в камеру хотя бы одного, кто на своей шкуре испытал, что резиновая дубинка – это не пустая угроза. (С Юликом Дунским сидел Александровский, наш посол в довоенной Праге. Его били так, что треснуло небо.).

Пункт V. Через камерную «наседку» внушать сознание полной бесполезности сопротивления ... и т.д.

Думаю, что подобная инструкция существовала. Во всяком случае, все мои однодельцы подвергались такой обработке. Различались только частности; так, Шурику Гуревичу его следователь Генкин, грузный медлительный еврей, говорил:

– Гуревич, лично  я не бью подследственных. Я позову трех надзирателей, вас положат на пол, один будет держать голову, другой ноги, а третий будет бить вас по пяткам вот этой дубинкой. Это очень больно, Гуревич, – дубинкой по пяткам!

+++

30 октября, в День памяти жертв политических репрессий, с 11:00 и до позднего вечера на улицах Москвы и других городов России и мира мы молитвенно вспоминаем убитых и пострадавших от советской власти. «Молитва памяти» – это не политическая акция, не попытка разделить общество на тех, чьи близкие были расстреляны или арестованы, и тех, чьи родственники причастны к организации репрессий – это наша общая память. И она не только обличает нас, но и призывает к действию, к выходу из тьмы к свету.

Читайте также