Это сегодня Галерная гавань считается респектабельным центром Санкт-Петербурга, а сто лет назад этот район был дыра дырой – даром, что рядом находился Яхт-клуб. Лабиринт ветхих домиков с плесневелыми стенами – рот вечной невской сырости, где жили представители портовой голытьбы. «Здесь нет никаких магазинов, даже магазинов чаю, сахару или кофе, никаких кафе-ресторанов или кондитерских, никаких трактиров, никаких фруктовых лавок, нет портных и сапожников, здесь нет зубных врачей, аптек и гробовщиков, – так описывал Галерную гавань известный в свое время репортер Анатолий Бахтиаров. – Единственное неудобство – это бесчисленное количество босяков, не признающих ни труда, ни порядочности. Среди этой публики попадаются такие, например, субъекты, как сельские учителя, спившиеся чиновники, офицеры, вышедшие в запас… Спят они по канавке у южного забора Смоленского кладбища, питаются отчасти подаянием, а отчасти мелкими услугами».
Власти много раз пытались обустроить эту клоаку столицы – например, здесь был выстроен «Гаванский рабочий городок» – один из первых в Петербурге жилых комплексов, призванный дать беднякам приличное жилье, но все инициативы тонули в мутном болоте безразличия босяков к своей судьбе. Именно в Галерной гавани и находился приходской храм Милующей Божьей Матери, настоятелем которого был сам Владимир Саблер – заместитель самого обер-прокурора Святейшего Синода Константина Победоносцева. А вот священником этого босяцкого храма был молодой и амбициозный Георгий Аполлонович Гапон, приехавший покорять столицу из-под Полтавы. Роста он был среднего, имел стройное, худощавое, почти женственное телосложение, слабое здоровье, но при этом обладал красивым лицом – со смуглой кожей, чёрными, как смоль, волосами, бородой «цвета воронова крыла» и чёрными глазами. То ли цыган, то ли итальянец, то ли армянин, не разберешь. Или, может, и вовсе еврей. Но главное глаза! Как говорили современники, Гапон обладал магнетическим взглядом, его глаза «точно заглядывали в душу, в самую глубину души, будили совесть человеческую». А как он говорил – с жаром, просто и доступно. Его проповеди собирали множество людей, и нередко церковь не вмещала в себя всех его слушателей. Поэтому, наверное, нет ничего удивительного в том, что осенью 1902 года его церковные покровители поручили Гапону создать и возглавить организацию «Собрание фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» по духовному окормлению столичных пролетариев.
Надо сказать, что первое время дело «Собрания» продвигалось туго, и до весны 1904 года численность организации не превышала нескольких сот человек. И вот, стремясь расширить свою организацию, Гапон стал стремительно радикализовываться, выступая уже не с церковных, но с социал-демократических позиций, занимаясь уже не духовными, но политическими вопросами, чем привел в замешательство все круги оппозиции – от Плеханова и Ленина до начальника Особого отдела Департамента полиции Сергея Зубатова, занимавшегося созданием подконтрольных полиции рабочих союзов. Церковное начальство попыталось было урезонить Гапона, назначив его настоятелем церкви при столичной городской тюрьме – дескать, если хочешь врачевать души грешников, так пожалуйста, здесь это поле непаханое. Но Георгия Аполлоновича, всерьез уверовавшего в свою миссию, уже было не остановить. Один из видных оппозиционеров того времени писал о Гапоне: «Человек он совершенно необразованный, невежественный, не разбирающийся в вопросах партийной жизни. Говорит с сильным малорусским акцентом и плохо излагает свои мысли, испытывает большое затруднение при столкновении с иностранными словами…
О программах партий и о прочих теоретических вопросах Гапон имел довольно-таки смутное и поверхностное представление. Он не только ничего этого не знал, но в глубине души совершенно не интересовался этими вопросами, которые казались ему лишними и ненужными для революции». Зато рабочие вдруг увидели в этом странном батюшке своего вождя и кумира. Писатель и журналист Семен Анский с удивлением писал: «Гапон имел огромное, неотразимое влияние на рабочих. За ним шли слепо, без рассуждения; по первому его слову тысячи и десятки тысяч рабочих готовы были идти на смерть. Он это хорошо знал, принимал как должное и требовал такого же отношения к себе и со стороны интеллигенции. И поразительно то, что некоторые интеллигенты, старые эмигранты, опытные революционеры, люди совершенно не склонные к увлечениям, всецело подпадали под его влияние». Наверное, секрет популярности Гапона прост: большинство рабочих в Петербурге были вчерашним крестьянами, а в деревенской жизни священники играли первостепенную роль – без благословения батюшки даже коровы не телились.
Поэтому рабочие, привыкшие всюду полагаться на авторитет церкви, с удовольствием пошли вслед за священником, призывавшим их к забастовкам и стачкам. И вот, возникает вопрос: почему же власти не пошли навстречу священнику Гапону? Почему вообще эту предреволюционную ситуацию нельзя было спустить «на тормозах»? Ну вот, представьте себе. Огромная демонстрация «Собрания фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» медленно идет по Невскому проспекту в сторону Зимнего дворца. Триста тысяч человек несут иконы и хоругви, впереди идет Георгий Гапон, который несет императору Николаю II петицию с жалобой на хозяев Путиловского завода – в те дни на заводе как раз шла забастовка, и рабочие требовали введения 8-часового рабочего дня.
К полудню рабочие доходят до Дворцовой площади, приближаются к чугунной ограде дворцового сада, окружающей Зимний. И вот, к собравшимся выходят командир Семеновского полка генерал Георгий Александрович Мин и представитель Его императорского величества, забирают петицию, обещая решить все вопросы. И все довольные собой расходятся по домам. Могли ли события пойти по такому сценарию? Увы, нет – не могли бы. Георгий Гапон сам все испортил, написав накануне демонстрации совершенно хамское обращение к императору: «Государь, боюсь, что Твои министры не сказали Тебе всей правды о настоящем положении вещей в столице. Знай, что рабочие и жители г. Петербурга, веря в Тебя, бесповоротно решили явиться завтра в 2 часа пополудни к Зимнему дворцу, чтобы представить Тебе свои нужды и нужды всего русского народа. Если Ты, колеблясь душой, не покажешься народу и если прольётся неповинная кровь, то порвётся та нравственная связь, которая до сих пор ещё существует между Тобой и Твоим народом. Доверие, которое он питает к Тебе, навсегда исчезнет. Явись же завтра с мужественным сердцем пред Твоим народом и прими с открытой душой нашу смиренную петицию. Я, представитель рабочих, и мои мужественные товарищи ценой своей собственной жизни гарантируем неприкосновенность Твоей особы».
То есть какой-то невесть что возомнивший о себе провинциальный «гуру» вздумал не только панибратски тыкать Российскому Государю, но и хамски угрожать императору, одновременно обещая ему безопасность в центре Российской столицы… Понятно, что после таких слов не заметить демонстрацию рабочих для власти было совершенно невозможно. Но Гапон, охваченный манией величия, и не замечал, как он ведет «Собрание рабочих» к пропасти, а плодами его усилий собираются воспользоваться совсем другие люди. Как свидетельствуют полицейские доклады и газеты того времени, в город уже накануне шествия «Собрания» были завезены листовки и оружие, купленное на японские деньги – японцы хотели всеми силами устроить кровавую заварушку в центре страны, чтобы наиболее боеспособные части армии были бы переброшены с восточной границы. И поэтому пока демонстранты шли к Зимнему дворцу, в других районах города уже возводились баррикады и шли погромы. И делали это те, кто к «Союзу рабочих» Георгия Гапона не имел никакого отношения.
Дальнейшее хорошо известно. После расстрела погибло от 130 до 200 человек, еще около тысячи демонстрантов получили ранения. Среди них был и сам Гапон, которого увели с площади. По дороге Гапона остригли и переодели в светскую одежду, отданную одним из рабочих, а затем привели на квартиру писателя Максима Горького. Увидев Гапона, писатель обнял его и заплакал, а Гапон написал свое кровожадное и бесконечно далекое от всех заповедей христианства послание с призывом убить российского государя: «Родные товарищи-рабочие! Итак, у нас больше нет царя! Неповинная кровь легла между ним и народом. Да здравствует же начало народной борьбы за свободу!»
Потом была эмиграция, связь с эсерами, тайное возвращение на родину и мучительная смерть – 30 марта 1906 года эсеры задушили Георгия Гапона и повесили его тело на крюк. Только через месяц полиция нашла его полуразложившееся тело на одной из пустующих дач под Петербургом. Уже после похорон революционеры еще и оболгали Гапона, объявив его полицейским агентом-провокатором. И беда России не в том, что Гапон был плохим священником. Беда в том, что за Гапоном к рабочим не пришли другие священнослужители, способные отрезвить взбунтовавшийся народ, донести до них слова Христовой проповеди любви. «Хождение Гапона в революцию» надолго отвратило всех остальных священников от участия в каких бы то ни было социальных экспериментах с рабочими массами, с этой темной и необразованной толпой, с люмпенами, склонными к повальному пьянству и немотивированной агрессии, с обитателями грязных вонючих бараков и тесных подвальных ночлежек, где под самым потолком булькала злая энергия, готовая взорваться от малейшей искры. И эта клоака была оставлена Церковью. Уж лучше было тихо и покойно окормлять паству на приходах. Старушек исповедовать. Детишек крестить. Так оно проще и покойней. Вот только спокойной и тихой жизни никто им так и не дал. Но давайте подумаем, не повторяет ли и сегодня церковь эту ошибку, оставляя работу с «массами» различным «православным активистам» типа Энтео и прочим медийным фрикам с подвижной психикой, готовыми ради публичной засветки на телевидении хоть сажать на кол оппозицию, хоть учреждать нормы «православного шариата».
