От редакции. Эта книга – труд очень многих людей. Почти все они вкладываются в её создание бесплатно. Но для её выхода всё же требуются средства на издательские и типографские статьи. Сейчас сбор денег продолжается на сайте planeta.ru; авторы будут признательны всем за помощь.
***
Елизавета Яковлевна и её дочь Капитолина Карповна с двумя своими дочерями – Ритуськой 8 лет и старшей 15-летней Капой, названной так в честь матери – поздней осенью отправились из Кимр в эвакуацию. Промёрзшую теплушку трясло по обледенелым и заснеженным рельсам. Капитолина Карповна спала, а Елизавета Яковлевна вязала носки, чтобы было что обменивать по пути на хлеб, и вспоминала: – Первым художником в нашем роду был мой отец – Яков Бегутов. Сын крепостной девушки – плод любви приехавшего погостить на лето к сестрицам в поместье братца, лихого офицера, не то красавца-гусара, не то бретёра и заядлого дуэлянта-драгуна. Поэтому две барыньки-сестрицы, так и оставшиеся в старых девах, рождённое дитя любви милого братца воспитывали в барском доме под присмотром нанятых для него гувернеров и учителей как племянника-барчука, которому в то же время не упускали случая время от времени напоминать, что он – крепостной мальчуган, обласканный судьбой и милостью его благодетельниц из любви к брату. Способности к рисованию проявил он ещё в раннем возрасте. И заниматься живописью начал ещё там, в усадьбе под Василь-Сурском, под присмотром другого крепостного художника, обучившего его своим навыкам и мастерству иконописи. И сметливые тётушки-барыньки усмотрели в том особый промысел судьбы: и Якову работа на оброке – свободное предпринимательство, мастерская иконописца, и им – надёжный оброк. Как-никак, а прежде всего он их крепостной. Хоть и на особом положении благодаря шалостям их любимого братца. Несмотря на положение крепостного, Яков отличался довольно бурным и независимым нравом. Крупская доверила молоденькой учительнице сформировать из беспризорников детский дом под Дмитровом в деревне Подъячево. Повязав красную косынку, в кожаной куртке, молоденькая Капитолина Карповна с помощниками организовывала рейды по поимке беспризорников, которых потом свозили в организованный детдом в Подъячево. Это было очень трудное дело со всех сторон. И голод, и болезни, и полностью утраченная культура нормальной жизни у тех несчастных детей. Но и другая беда осложняла все попытки выстраивать новую жизнь. Вынужденное уголовное прошлое тех сирот-беспризорников, вышвырнутых революцией и гражданской войной на улицу, изменило их сознание, что мешало войти в новую жизнь, принять предлагаемые им новые правила жизни в детских домах, детских коммунах. Так что в детской коммуне не только девочки боялись выходить с наступлением темноты в туалет, находящийся на улице, но даже и молодые учительницы. Воровство, драки – словом, весь флёр беспризорной жизни перекочевал и в детские дома.
Но Капитолина Карповна, поселившаяся в Подъячеве вместе с матерью Елизаветой Яковлевной, и её сотрудники работали и боролись с последствием разрухи, вторгшейся в жизнь страны на волне революции 1917 года. До 1925 года Капитолина Карповна Григорьева, а после замужества в 1923 году по мужу Белякова, работала там с удостоверением, в котором значилось «Ликвидатор безграмотности». Довязывая носки, чтобы обменять их на одной из бесчисленных станций по пути в эвакуацию, всё вспоминала и вспоминала прошлое Елизавета Яковлевна с запоздалыми сожалениями о былом. Печально размышляла о том, что – как всякий потоп по капельке собирается, так и грехи людские по капельке слагаются в одну большую беду. Запоздалые сожаления и раскаяние об участии в тех революционных сходках, которые и были теми каплями и её греховности в общем потоке, который потопил, убил всю прежнюю жизнь, весь уклад жизни, выстроенный трудом и судьбами поколений, облегчения её душе не приносили. Тут Капитолина Карповна проснулась и увидев, что её мать достала икону архангела Михаила, которую написала сама ещё в иконописной мастерской своего отца, и учит дочерей рисовать ангелов, насторожилась и поспешила остановить этот урок рисования: – Опять Вы, мама! Спрячьте икону! И умоляю: только не рисуйте иконы. Как давно всё едем и едем, – тяжело вздохнув и закашляв, пробормотала она. Елизавета Яковлевна, смутившись, забрала у внучек их рисунки, убрала их себе под подушку и, словно оправдываясь перед дочерью за оплошность, пояснила: – Так я же просто показать Капе, как я писала иконы. Ведь и этого архангела Михаила я сама написала ещё в иконописной мастерской моего отца. Хорошо нам тогда было. Все вместе! Вся семья! Хочу поучить их рисовать. – Поймите, мама! Их отец теперь даже не директор школы, как было до войны, а начальник отдела пропаганды города Кимры! Ляпнут лишнее девочки где-нибудь, просочится и дальше пойдет, что дочери номенклатурного работника иконы рисуют! И что с нами со всеми за это будет? Опасно! Елизавета Яковлевна, желая замять неприятный разговор, вскрикнула: – Ой! А кажется, подъезжаем к какой-то станции! А я носок-то не довязала! И с этими словами Елизавета Яковлевна стала торопливо довязывать носок, пока поезд замедлял ход. Другой, уже готовый, лежал рядом. Стихийный рынок около вагона возник неожиданно быстро. Елизавета Яковлевна устремилась туда. Зацепившись за её подол, едва поспевая за нею, побежала и маленькая Маргарита, что-то держащая в ручонке. Елизавета Яковлевна, держа в руках те самые носки, встала с ними в ряд торгующих. Рядом встала Рита. Подбежала к ним и Капа с чудесными кружевами Елизаветы Яковлевны. Капа развернула их и держала на вытянутых руках. Но Елизавета Яковлевна отнюдь не похвалила ее: – Внученька! Да кто же теперь кружева возьмёт? Кому они нужны? Теперь война! Кругом теперь война.