Во что писатель верил, от чего страдал и почему молчал в последние годы своей жизни
За день до своего 78-летия, 14 марта, в Москве скончался Валентин Распутин. Представитель советской «деревенской прозы», почвенник по мировоззрению, в 2000-е годы он все реже обращался к языку художественной литературы, предпочитая развивать свои идеи в публицистике.
«В дни, когда страна в опасности, нельзя писать повести! Надо все бросить и уходить в журналистику», – заявил он однажды в частной беседе.
«Чужое настоящее, чужое будущее»
«Сегодня мы живем в оккупированной стране, в этом не может быть никакого сомнения. То, чего врагам нашего Отечества не удавалось добиться на полях сражений, предательски содеялось под видом демократических реформ. <…> Что такое оккупация? Это устройство чужого порядка на занятой противником территории. <…> Чужие способы управления и хозяйствования, вывоз национальных богатств, коренное население на положении людей третьего сорта, чужая культура и чужое образование, чужие песни и нравы, чужие законы и праздники, чужие голоса в средствах информации, чужая любовь… Чужое настоящее... и что же? – чужое будущее?» – говорил Распутин на IX Всемирном Русском Народном Соборе в 2005 году.
Нравственным идеалом Распутина и в XXI веке оставался «русский народ», именно в нем он видел источник возрождения России.
«В советской энциклопедии легкомысленно называли народом все население страны. А на самом деле – это российская коренная порода нации, трудящаяся, говорящая на родном языке и сохранившая свою самобытность. И жив этот народ. И его долготерпение не надо принимать за его отсутствие. В нем вся наша мудрость».
«Рука теряет силу»
Несмотря на свои слова о возросшей важности журналистики сегодня, сам Распутин общаться с журналистами избегал, да и автором статей выступал редко. Возможно, он понимал, что язык публицистики менее убедителен, чем созданные им ранее художественные образы. А образы больше не рождались.
«Писать стало гораздо труднее. Я себя успокаиваю тем, что смотрю на классиков: тот же Тургенев – видно, что поздние его вещи написаны не такой уверенной рукой, как в молодости. То же самое можно сказать даже о Льве Николаевиче Толстом… Многие, конечно, к большим годам устают. Рука теряет силу. Не хочется доводить дело до этого. Как только увижу, что слабею (Тургенев может, а я что ли не могу?), надо будет жёстко сказать: хватит. Можно писать воспоминания для внуков своих, а в широкий мир их уже не выпускать».
«В России должна быть нравственная цензура»
Размышляя о пути духовного возрождения России, Распутин то и дело обращался к опыту СССР.
«Очень много появилось писателей, которые в советское время не выпустили бы никогда ни одной книжки. Раньше существовала цензура, но не только цензура, а существовали отношения к тому, как произведение написано, достойно ли оно публикации. Только потом уже давали книге рекомендации в каждой писательской организации».
В моменты ностальгии он предлагал сходные решения и для сегодняшней России.
«Как бы хорошо сейчас иметь цензуру. Да еще нравственную. Чтобы остановить эту льющуюся потоком гадость».
«Нельзя печатать все, что приходит больным людям в голову. В России должна быть нравственная цензура»
«Чтобы возродить духовность, нравственность, понадобится, думаю, 7–8 лет четкой государственной политики в борьбе за культуру, духовность, нравственность, без чего обходиться нельзя. Нужно принять закон о творческих союзах; его пытались несколько раз принять, но в Госдуме появляются лоббисты, которые отвергают его, утверждая, что такой закон никому не нужен. Мол, пусть Россия живёт так, как считает нужным. А без такого закона уже жить нельзя».
«Без жертвенности мы ни себя, ни народ не спасем»
Впрочем, отношения Распутина с государством в его нынешнем виде были сложны. Он, очевидно, и сам не очень-то верил в помощь «правильного» закона и «правильной» цензуры. Поэтому встречаются у него рассуждения и другого плана.
«Как собирать теперь сердца и души? Вернуться к настоящему сейчас – наитруднейшее дело. Может, настолько трудное, что если и можно его с чем-то сравнить, так только с тем, что нам пришлось преодолеть в Великой Отечественной войне. И, может, легче было победить фашистов, чем врага, который внутри нас самих».
«Что может поддержать человека в кризисной ситуации? Литература, и не просто литература, а литература с ярким положительным героем, которых у нас так мало. …Нам сегодня очень нужен героизм. Я бы даже уточнил, нам нужен жертвенный реализм. Не социалистический и не капиталистический, а жертвенный реализм. Героический, жертвенный реализм, без жертвенности мы ни себя, ни народ не спасем...»
Показательно, что убежденный почвенник, патриот и русофил хранил упорное молчание весь прошедший год, когда идеи «русского мира», «русской весны» и «русской идентичности» оккупировали информационное пространство. Вот уж когда публицисты всех мастей сделались властителями дум. Но Распутин предпочел умереть молча. Возможно, с его стороны это и был тот самый жертвенный реализм, о котором он говорил.
