Оказывается, российская власть всё ещё не определилась с тем, считать ли убийство митрополита Филиппа (Колычева) в 1569 году раскрытым или нет.
Дело было так. 30 августа 2021 года президент РФ Владимир Путин принимал в Кремле губернатора Тверской области Игоря Руденю, и в числе прочего глава региона рассказал об инициативе передвинуть Речной вокзал с того места, где стоял снесённый в советские годы древний Отроч монастырь.
– Он сделан на части того места, где была церковь. Это та церковь, где Малюта Скуратов задушил патриарха Филиппа, – сказал Руденя.
– Это только одна из версий, – заметил в ответ Путин.
Губернатор, явно не готовый отвечать ещё и за работу следственных органов допетровской Руси на вверенной ему территории, решил тактично промолчать, но вскоре президент сам продолжил исторический спор – на пленарном заседании Восточного экономического форума (ВЭФ) во Владивостоке.
– Вторая версия простая, что он его не убивал и не проезжал, а если проезжал, то проехал мимо, – сказал президент, отвечая на вопрос модератора сессии Сергея Брилева, решившего зачем-то прояснить роль Малюты Скуратова, одного из руководителей опричнины Грозного, в убийстве митрополита.
И глава государства пояснил, что, возможно, боярин Григорий Скуратов-Бельский, более известный как «Малюта», не имел никакого отношения к убийству митрополита, уже лишённого сана и заточённого в монастыре, поскольку мог просто проезжать мимо. Но тюремщик митрополита – некто Стефан Кобылин, который имел приказ задушить митрополита Филиппа, если тот попытается бежать из монастыря, принял царского боярина со свитой за неких лихих людей, посланных освободить узника. И поспешил исполнить наказ. За что и был приговорён к пожизненному заключению, но мстительные сторонники свергнутого митрополита, отказавшись поверить в историю о непричастности Скуратова, всё равно повесили это убийство на царя.
Вот поди ж ты.
Оказывается, среди десятков и сотен самых неотложных дел, которыми буквально забит рабочий график президента, Владимиру Владимировичу Путину есть дело и до убийства почти 500-летней давности.
Впрочем, причины интереса президента понятны.
Фигура Ивана IV – самого неоднозначного в русской истории царя – неизбежно встанет из тумана истории, едва любой властитель начинает думать, каким запомнят его потомки (вряд ли Владимир Владимирович сравнивает себя с митрополитом Филиппом Московским). Либерал и западник, жестоко воевавший против олигархии – вернее, боярщины, укрепивший страну и армию, завоевавший Сибирь и расширивший в два раза владения страны, неутомимый строитель, чьи памятники на века вперёд стали символами России, Иван Васильевич всё равно вошёл в память потомков как кровавый тиран, сумасшедший мясник и деспот. Причём Грозному приписывают даже те преступления, которых он не мог совершить!
Несправедливо?
Конечно, несправедливо!
Но кто сказал, что в стране, где несправедливые приговоры простолюдинам стали нормой, цари вправе рассчитывать на иное отношение?
Поэтому рядом с фигурой царя Ивана IV Грозного всегда появляется и фигура святого митрополита Филиппа – как вечный упрёк. Но не в убийстве – однозначный вывод о виновности того или иного исторического персонажа, боюсь, сможет установить только Высший суд, но в создании ситуации, когда предстоятель Русской церкви без всякой вины оказался бесправным узником. И в этом вина царя бесспорна и сомнению не подлежит.
Итак, будущий святитель Московский и всея Руси Фёдор Колычев родился в 1507 году в семье знатного боярина Стефана Иоанновича Колычева, воеводы при дворе великого князя Василия Иоанновича, отца будущего царя Иоанна IV (родившегося 25 августа 1530 года).
Фёдору тоже предстояла высокая служебная деятельность при дворе. Но в 1533 году князь Василий умер.
Настало время правления царицы Елены Глинской, против которой возник заговор наиболее влиятельных боярских родов, желающих посадить на престол младшего брата покойного великого князя – князя Андрея Ивановича Старицкого. В итоге боярской смуты погибли и царица Елена, и князь Андрей Старицкий, а власть перешла к опекунскому совету бояр во главе с князем Иваном Шуйским.
И о своём детстве у будущего царя остались самые мрачные воспоминания: в своём письме Курбскому Иван Васильевич подробно описывает, как его с младшим братом Юрием запирали на весь день в тереме, лишь иногда с детьми сидел сам князь Шуйский. «Сядет на лавке, положив ногу на стул, а на нас даже не смотрит, ни одного слова не скажет. Мы с братом его боялись ужасно. Думали, он убить нас хочет».
Понятно, что Иван Васильевич вырос в крепкой ненависти к боярам, а противостояние с князьями Старицкими (после гибели князя Андрея главным претендентом на престол стал его сын Владимир) станет на десятилетия основным политическим нервом России.
Собственно, все политические решения молодого Грозного – от реформ Избранной рады до созыва опричнины – были продиктованы борьбой с родственниками и непокорными боярскими семействами. Само это слово «опричники» произошло от русского «опричь», то есть находящийся вне рамок чего-либо. Это была попытка царя создать своего рода личную преторианскую гвардию из лучших «боярских детей», которых царь насильно вытаскивал из семейного окружения, попытка искусственным путем создать дворянство – сословие служилых людей, которое появится в России лишь спустя столетие.
Но Фёдор Колычев в этих планах участия не принимал.
После разгрома князя Андрея Старицкого он сбежал на север – к самому Онежскому озеру. Сначала нанялся к крестьянам пасти овец, потом пошёл послушником в Соловецкий монастырь. И вскоре проявил себя как незаурядный инженер: придумал водопровод, канализацию, наладил солеварницы – торговля солью давала тогда сверхприбыли. Он принял постриг, взяв имя Филиппа, а в 1551 году Колычев стал игуменом монастыря. Царю он служил верно – на Соловках содержались опальный игумен Троице-Сергиева монастыря Артемий, глава нестяжателей, потом оказался протопоп Сильвестр, бывший духовник Ивана Грозного.
В 1566 году Иван Грозный вызвал к себе в Москву игумена Филиппа и предложил ему стать митрополитом – вместо Афанасия, который был во главе церкви всего два года и оставил митрополию «за немощью великою».
Почему царский выбор пал именно на Колычева?
Возможно, всё дело в том, что соловецкий игумен не принадлежал ни к какой влиятельной партии духовенства и даже с Новгородским митрополитом Пименом – его непосредственным начальником – у него не сложились отношения. А раз так, то и служить новый митрополит будет только царю.
Филипп согласился, но в итоге он сам пробыл на московской кафедре немногим больше Афанасия.
Дело в том, что летом 1567 года были перехвачены письма польского короля Сигизмунда и литовского гетмана Хоткевича к самым влиятельным боярам с приглашением служить Литве. Начались страшнейшие казни. Не только бояре, обвинённые в измене, погибали в страшных муках, но и простые горожане. Пользуясь неограниченным доверием царя, опричники под видом искоренения крамолы часто сводили личные счёты с давними недругами.
Волна репрессий привела к тому, что в марте 1568 года на литургии в Успенском соборе митрополит Филипп стал обличать опричников. То есть не обличать: просто предстоятель Русской церкви, вспомнив о праве церкви на печалование (право духовных лиц ходатайствовать перед государем за осуждённых или опальных лиц), призвал государя остановить кровопролитие.
Государь был раздражён: какое печалование?! Какой такой «народ»?!
Для государя существовали только люди его уровня – бояре, князья. Видимо, подумал он, Фёдор Колычев просто вспомнил о своём боярском происхождении. И решил принять участие в какой-то интриге.
Грозный не сразу отрёкся от своего же назначенца, давая митрополиту шанс «исправиться» (в смысле – покаяться перед царём) и добровольно уйти простым монахом обратно в монастырь – по примеру «немощного» предшественника.
Но святитель, которому исполнился уже 61 год, решил больше не бегать от своих страхов. Для него больше не было политических интриг, как не было вопроса, кому служить – власти или Церкви Христовой.
Для царя такое поведение было непонятым, а потому опасным.
Уже в августе 1568 года Грозный отдал приказ о проведении суда над главой церкви. Митрополита отдали во власть его недругов – прежде всего новгородского архиепископа Пимена, который все эти два года откровенно враждебно воспринимал возвышение Колычева.
Филипп на этом судилище сказал: «Лучше мне безвинно принять мучение и смерть, нежели быть митрополитом при таких мучительствах и беззакониях. Я творю тебе угодное. Вот мой жезл, белый клобук, мантия! Я более не митрополит».
Но царю не нужно было такое «самоотречение». Нет, отставка «предателя» должна была стать позорной и унизительной.
Святителю поручили провести ещё одну воскресную литургию – вдруг всё-таки одумается? Но когда митрополит Филипп начал службу в Успенском соборе Новодевичьего монастыря, в храм вошли опричники и зачитали приговор собора о низложении и лишении сана. С митрополита сорвали богослужебное облачение, а вместо поручей и панагий надели железные оковы и в таком «опозоренном» виде вытащили старика из собора.
Всё дальнейшее было предрешено.
И поэтому совершенно неважно, собственноручно ли Скуратов-Бельский душил святителя или же просто «проехал мимо».
История святителя показывает, что нельзя устроить «чуть-чуть» террор, перебить всех «плохих», а потом править как ни в чём не бывало. Что репрессивная машина начинает жить своей жизнью, забрызгивая кровью всё и всех вокруг, и в итоге в истории остаётся только одно это – бурые пятна подсохшей крови. И репутация психопата и тирана.
При этом митрополит Филипп, униженный, осмеянный и зверски убитый, в своей борьбе за правду всё равно вышел победителем.
И здесь иных версий быть не может.