Ещё на переломном X съезде РКП(б), проходившем с 8 по 16 марта 1921 года в Москве, на котором был провозглашён курс на новую экономическую политику (нэп), большевикам стало ясно, что нужно что-то делать с «карательным мечом диктатуры пролетариата». Военная машина по уничтожению «врагов революции», ставящая себя превыше всех законов, была просто не нужна в условиях мирного времени, а проводимые чекистами массовые аресты «заложников», внесудебные приговоры и казни невиновных людей наводили ужас и на гражданских специалистов, без которых было невозможно восстановление промышленности, и на иностранцев, с которыми советская Россия хотела наладить дипломатические и торговые отношения.
Между тем накануне съезда сам председатель ВЧК Дзержинский призвал своих подчинённых изменить карательную политику «красного террора», подписав 8 января 1921 года приказ «О карательной политике органов ЧК».
«Внешних фронтов нет, – писал Дзержинский. – Опасность буржуазного переворота отпала. Острый период гражданской войны закончился, но он оставил тяжёлое наследие – переполненные тюрьмы, где сидят главным образом рабочие и крестьяне, а не буржуи. Надо покончить с этим наследием, разгрузить тюрьмы и зорко смотреть, чтобы в них попадали только те, кто действительно опасен Советской власти. При фронтовой обстановке даже мелкая спекуляция на базаре или переход через фронт могли бы представлять опасность для Красной Армии, но сейчас же подобные дела нужно ликвидировать... На будущее время с бандитами и злостными рецидивистами разговор должен быть короткий, но держать в тюрьме толпы крестьян и рабочих, попавших туда за мелкие кражи или спекуляцию, недопустимо.... Лозунг органов Чека должен быть: “Тюрьма для буржуазии, товарищеское воздействие для рабочих и крестьян”».
Кроме того, Дзержинский призывал чекистов не только разгрузить тюрьмы и концентрационные лагеря (в одной только Москве насчитывалось шесть «официальных» концлагерей для заложников, взятых ВЧК из гражданского населения города!), но и изменить методы работы: «Конечно, открытые восстания должны подавляться беспощадно, бандитские шайки просто подлежат уничтожению, но борьба с подпольными организациями эсеров, подготавливающими восстания или террористические акты, ловля политических или экономических шпионов требует тонких приёмов работы, внутреннего осведомления и т.д. Старыми методами, массовыми арестами и репрессиями, вполне понятными в боевой обстановке, при изменившемся положении Чека будет только лить воду на контрреволюционную мельницу, увеличивая массу недовольных...»
* * *
Но Ленин потребовал более радикальных реформ. Напомним, что деятельность карательных органов регламентировалась постановлением СНК от 5 сентября 1918 года «О красном терроре» и «Положением о Всероссийских и местных чрезвычайных комиссиях по борьбе с контрреволюцией и саботажем», утверждённым ВЦИК 28 октября 1918 года. В соответствии с этими документами, ВЧК являлась органом дознания, правосудия и исполнения приговоров одновременно. На местах они отчитывались перед советскими органами о своей деятельности в целом, но, как правило, действовали самостоятельно. И вот, согласно решению Политбюро, принятому 23 января 1922 года, создаваемое вместо ВЧК Государственное политическое управление (ГПУ) теряло свою независимость и входило в состав Наркомата внутренних дел РСФСР, а органы ГПУ на местах «не входят в состав отделов Управлений (внутренних дел), но состоят непосредственно при губисполкомах, а в автономных республиках – при ЦИКах».
Кроме того, создавался наркомат юстиции (НКЮст), который был наделён правом контроля за действиями ГПУ.
Но самое замечательное, что ГПУ лишалось права вынесения приговоров: «ГПУ предоставляется право обысков, выемок и арестов на основании специальной инструкции, разработанной ГПУ и утверждённой НКЮстом, причём при арестах должны быть соблюдаемы следующие правила: а) предъявление обвинения не позднее 2-х недель со дня ареста и б) право содержания под арестом без передачи в суд не более 2-х месяцев, после чего ГПУ должно испросить у ВЦИК право продолжить в случае особой необходимости этот срок, или же передать дело в суд, или освободить».
Но на пути реформ стали сами чекисты, привыкшие за годы Гражданской войны пользоваться огромными полномочиями. Естественно, они не хотели с ними расставаться и всеми правдами и неправдами начали саботировать решения центра.
* * *
Особенно это противостояние коснулось Енисейской губернии – вернее, города Красноярска, в котором в январе 1920 года закончили свой боевой путь многие части армии адмирала Колчака, преданного западными союзниками и командованием Чехословацкого корпуса, положившими глаз на золотой запас России.
Дойдя до Ачинского уезда Енисейской губернии, сибирские армии Колчака оказались зажатыми между двух огней: с запада наступали части 5-й армии красных, на востоке Транссибирскую железнодорожную магистраль перекрыли чехи, а также красноярский гарнизон, перешедший на сторону эсеров. Возникла реальная угроза окружения и уничтожения сибирских белых армий.
Попытки взять мятежный Красноярск с боя и пробиться на восток не увенчались успехом. В ожесточённых боях 4–6 января 1920 года с наступающими частями 5-й Красной армии, вошедших в историю Белого движения как Кровавый, или Роковой, сочельник, две белые армии (2-я Сибирская армия генерал-майора С.Н. Войцеховского и 3-я армия под командованием полковника С.Н. Барышникова) потерпели сокрушительное поражение.
Поручик Василий Варженский позже вспоминал: «Здесь, у Красноярска, принимая в расчёт и всех эвакуирующихся, наши потери были не меньше 90 процентов всей движущейся массы. За Красноярск, занятый партизанами, не прошёл ни один эшелон, шедший другими путями».
В городе было сконцентрировано более 50 тысяч пленных, включая 20 генералов, 175 штаб-офицеров и 4 380 обер-офицеров. Трофейными повозками с ранеными и больными тифом бойцами, по свидетельству горожан, были заставлены все улицы города. Тюрьмы и концентрационный лагерь «Военный городок», построенный ещё при царе для австрийских и немецких пленных, были переполнены. В итоге пленных размещали в новых концентрационных лагерях, наспех обустроенных в городских гимназиях; впрочем, желающих бежать было немного – да и куда бежать-то? В тайгу, на тридцатиградусный мороз, с риском попасть в руки «красных партизан» – криминальных банд анархистов, которые без суда и следствия вешали каждого «золотопогонника»?
Так, в одном из фронтовых донесений белых, составленном в Енисейской губернии, описан типичный случай отношения к пленным в гражданской войне: «В последних боях установлено несколько случаев увечья и издевательства красных над нашими ранеными, оставшимися на поле боя. Так, например, при занятии нашими частями 13 сентября деревни Меньщикова (что в 62 верстах южнее станицы Омутинской) найдены изуродованными и замученными красными наши стрелки, попавшие в плен: у одного – в глаза воткнуты спички, много штыковых ран и следы побоев по всему телу. По показанию жителей деревни Меньщикова, спички были воткнуты в глаза ещё живому стрелку, и в таком виде его вели до леса, где он был добит штыками, прикладами и нагайками».
Участник похода Северной группы доброволец С.В. Марков описывает подобный случай зверской казни пленных, произошедший в январе-феврале 1920 года: «…Мы потеряли двух оренбургских казаков-квартирьеров, команда которых шла с авангардом. Подъехав к очередному селу, они поехали вперёд и в селе были схвачены красными, которые увезли их в следующее село Знаменское, где зверски истязали и затем ещё живых, со связанными спереди проволокой кистями рук и с пропущенными сзади, под локтями, шестами спустили в прорубь, под лёд, где мы и нашли их замёрзшими...».
* * *
Для сортировки пленных в только что образованное Енисейское ГубЧК были отправлены опытные чекисты, прошедшие школу «красного террора». Так, председателем Енисейского губревкома и губбюро РКП(б) был назначен 28-летний «красный латыш» Александр Спундэ – уроженец Лифляндской губернии (ныне это Латвия), который с 1913 года за участие в большевистских кружках отбывал ссылку в Енисейской губернии.
Главой же губернских чекистов был назначен другой латыш – Янис Банкович, также бывший ссыльный. Латыши возглавили многие уездные ЧК и отряды чрезвычайного назначения (ЧОН).
И вскоре трибунал ВЧК заработал, как заводской конвейер: первым делом в расстрельные рвы были отправлены все генералы, которым командующий 5-й армией РККА Генрих Эйхе – бывший штабс-капитан царской армии – лично обещал сохранить жизнь.
– Слово офицера! – горячился Эйхе.
Но после успешной Красноярской операции по окружению белых Эйхе отправили строить Народно-революционную армию Дальневосточной республики. А пленные генералы поступили в полное распоряжение чекистов, которые им ничего не обещали.
И одного за другим элиту российской армии потащили в овраги на территории будущего Красноярского алюминиевого завода. Смеясь, латыши раздевали приговорённых догола и наслаждались, как пожилые люди синеют и дрожат от холода на морозе. Так погибли генерал-лейтенант Алексей Филиппович Матковский, командующий войсками Западно-Сибирского (Омского) военного округа; генерал-майор Владимир Платонович Гулидов, командир 5-й Сибирской стрелковой дивизии; генерал-майор Георгий Николаевич Вирановский, начальник снабжения 2-й и 3-й армий. Генерал-майор Николай Александрович Воронов, заместитель командира 13-й Казанской стрелковой дивизии, умер от пыток в тюрьме.
В расстрельный ров по трибуналу ВЧК попал и 29-летний эсер Александр Сотников, бывший атаман Енисейского казачьего войска, сразу после большевистского переворота распустивший казаков по домам. Надо сказать, что зимой 1920 года Сотников и не думал воевать против большевиков – напротив, будучи геологом, он готовил геологическую экспедицию на Таймыр, но его опознали и передали чекистам.
Спастись удалось немногим. Так, начальник штаба 3-й армии полковник Виктор Оберюхин получил от трибунала только 5 лет концентрационных лагерей – за согласие сотрудничать с большевиками. Самое удивительное, что после полугодового срока отсидки Оберюхин был освобождён и принят на службу на преподавательскую должность в Военную академию РККА. Но такие истории были редким исключением, нежели правилом.
Сколько всего было расстреляно пленных в Красноярске – никому точно не известно. Историки-эмигранты сообщают цифры в 35–40 тысяч человек. Статистика ГубЧК приводит иные цифры: за первые девять месяцев 1920 года было зарегистрировано 2 574 дела (правда, не указывается, были ли эти дела коллективными или индивидуальными, как не указывается и количество смертных приговоров, вынесенных чекистами). Кроме того, значительная часть пленных была пущена в расход без суда и следствия.
* * *
Вскоре тюрьмы и расстрельные рвы стали загружаться и гражданскими лицами – участниками реальных и выдуманных чекистами «контрреволюционных организаций», – а также целыми семьями, которых забирали по доносам и для сведения личных счётов. Причём масштабы чекистского террора вызвали даже возражения со стороны партийно-советских органов.
В ответ на критику каратели из ГубЧК стали придумывать один заговор за другим, желая показать, что и сами партийно-хозяйственные органы были пропитаны «контрой».
В марте 1920 года чекисты с помощью секретной провокаторши разоблачили «монархическую контрреволюционную организацию», в которую входили более 40 бывших царских офицеров и чиновников, устроившихся на службу в государственные органы и общественные учреждения Красноярска. Обнаружив ядро новой организации, якобы готовящей восстание, ВСК вскоре арестовала ещё 37 человек – все «заговорщики» вскоре были расстреляны.
Не менее масштабным стало дело «белополяков» – землячества бывших офицеров Енисейской инженерной военно-рабочей бригады, посланных на лесозаготовки, и военнопленных польской национальности, якобы состоявших в «контрреволюционной организации Каверина–Высоцкого».
Добившись признательных показаний, что данная «монархическая организация» готовила восстание с целью разоружения гарнизона Красноярска и освобождения из заключения бывших офицеров, ВЧК вынесла большей части арестованных расстрельные приговоры.
Поляк Фердинанд Оссендовский, заставший это страшное время в Красноярске и чудом избежавший ареста, вспоминал: «Люди жили одним днём и, выйдя утром из дома, не знали, вернутся ли ещё под родную кровлю или их схватят прямо на улице и бросят в тюремные застенки так называемого Революционного Комитета, зловещей карикатуры на праведный суд, организации пострашнее судилищ средневековой Инквизиции. Даже мы, чужие в этой охваченной смятением земле, не были застрахованы от преследований...».
Следом был раскрыт подпольный «Комитет Красноярской организации Крестьянского союза», который возглавляли бывшие земские деятели Г.П. Сибирцев, А.П. Николаев и агроном Е.Т. Бажина. И хотя все задержанные свидетельствовали о том, что их «контрреволюция» сводилась к политическим разговорам, трибунал ВЧК приговорил лидеров местного отделения «Крестьянского союза» к расстрелу, остальных отправили в концлагеря.
В марте 1921 года чекистами была ликвидирована «монархическая» «Красноярская боевая группа», состоявшая из бывших казаков Енисейского казачьего войска, устроившихся на службу в советские учреждения. Под пытками казаки признались, что «Красноярская боевая группа» была законспирированным филиалом «Всесибирского комитета по борьбе с Советской властью», готовившего восстание с целью «восстановления самодержавного правления царя Михаила Второго». В итоге в июне 1921 года коллегия губернской ЧК приговорила 30 человек «монархистов» к расстрелу, а 46 – к заключению в концлагере.
* * *
Разумеется, чекисты не ограничивали свой террор Красноярском, но самым активным образом приступили к выявлению и ликвидации «контрреволюционных организаций» в уездах. И главным направлением работы стали «красные партизаны», которые мечтали о продолжении анархии и бандитской вольницы. Роптали и крестьяне, возмущённые настоящим нашествием инородцев.
– Эта власть хуже, чем была раньше, – открыто говорили мужики на рынках. – На самых высоких должностях сидят евреи да немцы, которые только и делают, что мучают нас...
В некоторых волостях уже были слышны призывы не подчиняться власти «как не отражающей волю крестьян». И вскоре на губернию обрушился новый «красный террор» – причём в самом абсурдном варианте. С одной стороны, население кошмарили чекисты, с другой стороны – настоящую охоту на людей открыли «красные партизаны», которые в каждом старорежимном специалисте видели агентов контрреволюции.
Вот несколько случаев из сводок Енисейского губернского ревкома о положении в губернии.
Ачинский уезд. В ночь на 15 февраля по инициативе начальника уездной милиции П.Е. Пруцкого и под руководством бывшего партизанского вождя М.Х. Перевалова были удушены сорок три жителя села Шарыпово. Такой же казни по приказу председателя Кызыльского волисполкома А.А. Тартачакова подверглись до 30 жителей улусов Малое и Чёрное Озеро, якобы оказавших помощь членам контреволюционной организации.
За убийство некими «бандитами» одного из командиров партизанского отряда порке шомполами и расстрелу подверглись 20 жителей села Курбатово.
Канский уезд. В Рождественской волости партизаны расстреляли 42 членов «контрреволюционной организации» – служащих советских, кооперативных органов и представителей интеллигенции.
В Нижне-Игнатьевской волости были обнаружены пятеро задушенных жителей – жертв партизанского террора. В целом же в селениях этого уезда погибло более восьмидесяти человек.
В селе Нижний Ингаш конвоем по указанию председателя волисполкома Тесли (бывшего командира партизанского отряда) были задушены пятеро арестованных.
Члены партизанского отряда, арестовав по подозрению в связях с «контрой» четверых крестьян Перовской волости и избивая их день и ночь поленьями и винтовками, одного из них убили, а другого расстреляли.
Бывшими партизанами Гусаровыми и милиционерами в районе села Рыбинского были убиты более 10 человек, – в частности, председатель выездной сессии губернского ревтрибунала, народный судья и милиционер.
Красноярский уезд. В ночь на 14 января 1921 года в селе Новосёлово местные милиционеры (бывшие партизаны) убили и бросили в полынью уполномоченного райпродкома и семерых членов семьи священника.
Минусинский уезд. В Минусинске от рук милиционеров погибли десять агрономов, бухгалтеров и кооператоров. Также в уезде погибло 7 специалистов земельного отдела, пропавшими без вести считаются 13 служащих.
Весна–осень 1921 года в Енисейской губернии стали временем максимального распространения красного бандитизма: бесчинствовали все, кто был наделён властью. Осознавая опасность, исходящую от этого явления, советская власть начала принимать меры по его искоренению. В практику борьбы с красным бандитизмом вошли расстрельные приговоры. Но коммунисты с сочувствием относились к своим товарищам, подвергнутым уголовной ответственности, и для облегчения их участи пытались воздействовать на соответствующие органы.
* * *
Характерный конфликт между партизанами и большевистскими властями произошёл в Минусинском уезде, где главой красных сибирских партизан был чистокровный грузин Серго Сургуладзе, уроженец села Озургети под Кутаиси – исторического центра древнего княжества Гурия. Именно здесь в 1905 году началось крестьянское восстание эсеров, известное как Гурийское восстание. Серго было тогда 25 лет.
– Тогда я ещё не принадлежал ни к какой партии, – вспоминал сам Сургуладзе. – Но 8-месячное содержание в Кутаисской тюрьме стало партийной школой.
Из тюрьмы его освободили под подписку, но он снова занялся партийной работой, вступил в РСДРП(б). В конце 1908 года его вновь арестовали и сослали в Сибирь – в село Кежма Енисейского уезда, где он работал помощником местного кузнеца. Через три года, получив разрешение на свободное передвижение, перебрался в Канский уезд, где устроился работать писарем.
После февральской революции он решил побыстрее уехать в Грузию; обратился за помощью в Красноярский губком РСДРП(б), но вместо проездных документов получил предписание вернуться в Канский уезд комиссаром милиции.
В ноябре 1917 года он принимал участие в разоружении деморализованных казаков Сотникова, затем был избран председателем Уярского волостного Совета. А после перехода власти к Временному Всероссийскому правительству в Омске он собрал из своих милиционеров партизанский отряд.
После падения правительства Колчака Сургуладзе избран председателем нового органа власти – Минусинского уездного Ревкома – и исполняющим обязанности временного военного комиссара. И тут же между ним и губернскими властями пробежала «чёрная кошка». Виной всему стала «варфоломеевская ночь», которую партизаны Сургуладзе устроили трём сотням солдат и офицеров Белой армии, сдавшимся в плен в районе деревни Козино. Партизаны, возбуждённые слухами, что всех этапированных «контриков» в Красноярске потом просто отпускают на свободу, перебили практически всех пленных по дороге. Но это самоуправство вызвало нешуточный гнев губернских чекистов, полагавших, что только губернские власти имеют право единолично судить, кого карать, а кого и помиловать.
И вот той же зимой Сургуладзе сняли с руководства уездом, прислав из Красноярска нового начальника – некоего товарища А.Я. Каулина.
А вот бывшего партизанского командира послали бороться с тифозной вошью – начальником чрезвычайной комиссии по борьбе с тифом «Чекатиф».
Более того, присланные из Москвы чекисты в марте–апреле 1920 года арестовали более 200 бывших партизан и завели 700 дел – по грабежам крестьян, бандитизму, самогоноварению, самочинному разделу земли…
Но сломить бывших партизан оказалось не так-то просто. Вскоре сам назначенец Каулин был арестован и предан партийному суду уездного ревкома как «контрреволюционер».
Тогда Минусинский ревком приказом из Красноярска был ликвидирован, а вся полнота власти передалась уездному исполкому, но партизаны отказались выполнять волю губкома.
Партийные бодания продолжались все лето – до того, как I Минусинский уездный съезд Советов, прошедший в конце августа 1920 года под руководством самых авторитетных партизанских командиров Кравченко и Щетинкина, избрал свой состав исполкома, в котором не нашлось места ни одному из губернских назначенцев.
* * *
Что ж, терпение губернских властей лопнуло, и вскоре в город прибыла специальная комиссия ГубЧК с военными частями из составы 109-й бригады ВОХР. Минусинск был объявлен местом, где, согласно воспоминаниям одного из чекистов, «кишели заговоры».
Первый заговор был раскрыт в ночь на 11 сентября 1920 года, когда на улицах Минусинска пьяные партизаны подрались с красноармейцем, дежурившим у здания штаба 109-й бригады ВОХР. Кто-то из партизан вытащил наган и тяжело ранил красноармейца. Этот выстрел был тут же истолкован как нападение на штаб с целью незаконного освобождения из Дома лишения свободы арестованных ранее партизан, уличённых в бандитизме.
Уже в ночь на 13 сентября 1920 по Минусинску прошла волна арестов – по приказу нового начальника уездной милиции Фридмана было схвачено 80 «заговорщиков», служивших в отделах уездного исполкома, районном продовольственном комитете, военкомате и в воинских частях.
Как было установлено следствием, они имели связь с тайно действующими в уезде отрядами «белоказаков» и, в частности, с отрядом бывшего сотника 2-й роты 1-го Енисейского казачьего полка хорунжего Ивана Занина, которого в большевистской прессе именовали не иначе как «белым королём тайги».
Интересно, что Занин был выходцем из большой купеческой семьи Минусинска. Его отец Иван Фёдорович Занин торговал мануфактурой, держал мельницу, гостиницу и трактир, а по обороту капитала Занины входили в пятёрку богатейших семей города. При этом сам Иван Фёдорович основал первое в городе общество трезвости при Минусинском благочинии и построил для него двухэтажный кирпичный дом, сохранившийся и до наших дней. Каждый вступающий в общество давал обещание «…не пить вина, водки и других «охмеляющих напитков». На доме была вывеска, оформленная в виде раскрытой книги Евангелия с пальмовой веткой и надписью «Дом трезвости».
Именно в этом доме и разместилась уездная ЧК.
* * *
Вскоре чекисты раскрыли и заговор, якобы созревший среди пленных офицеров Белой армии, также содержавшихся в минусинской тюрьме. Как и красные партизаны, офицеры также действовали по указке Занина, который должен был в ночь на 6 ноября 1920 года напасть на Минусинск
В итоге выездная сессия губернского ревтрибунала вынесла всех «контрреволюционеров» к расстрелу. Вскоре был схвачен и расстрелян и сам Иван Иванович Занин.
Правда, как выяснилось в дальнейшем, инспирирование «заговора» в тюрьме было призвано скрыть произвол её начальства. Дело в том, что полуголодные и замерзающие заключённые, перевыполнив поступивший в тюрьму заказ на пошив полушубков в пользу администрации и возмутившись обысками и изъятием имущества и даже нательного белья, сообщили в инспекцию о творившихся в тюрьме безобразиях. В ответ чекисты и устроили жестокую расправу над теми, кто осмелился перечить начальству.
Но даже публичный расстрел чекистов и начальника тюрьмы уже не смог бы изменить ситуации: вскоре в крупных уездах Енисейской губернии полыхнуло самое настоящее народное восстание.
Продолжение следует