Церковь и государство
Советская власть принялась громить церковь с первых месяцев своего существования, подвергала жесточайшим репрессиям духовенство, отбирала церковное имущество, принимала антицерковные законы.
Декретом о земле в 1917 году была отменена частная собственность: церковно-монастырские земли – национализированы, духовные учреждения – переданы в ведение Наркомпроса. Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви 1918 года обрекал церковь на полное бесправие и произвол со стороны власти. Все попытки диалога с большевиками показывали, что договариваться с верующими атеистическое государство не собирается.
К 1 января 1922 года было национализировано 722 монастыря – две трети от всех в стране. С постановления от 5 сентября 1918 года «О красном терроре» начались масштабные репрессии против духовенства как пособников контрреволюции. К 1920 году было убито не менее 28 архиереев, несколько тысяч священников и монашествующих и порядка 12 тысяч мирян. Нарушая заявленный в декрете принцип об отделении церкви от государства, власть начала кампанию по ликвидации святых мощей.
Голос церкви
К 1-й годовщине Октябрьской революции в ответ на гонения патриарх Тихон написал самое резкое своё послание к Совнаркому с анафемой безбожникам, за которое впервые попал под домашний арест. Союзы и братства для защиты церкви стали возникать во многих городах России, они выступали против закрытия храмов и расхищения церковного имущества. Верующие собирались на многолюдные крестные ходы и богослужения в общественных местах.
С силой голос церковного народа зазвучал в период массового голода 1921–1922 годов, когда большевистская власть реквизировала у крестьян до 9/10 и без того скудного урожая. Крестьяне восставали против принудительного изъятия зерна, но скоро силы восставать иссякли: излишки кончились, изымалось даже семенное зерно, предназначенное для посевов. Засуха 1921 года усугубила положение.
Патриарх и народ готовы были оказывать голодающим системную помощь. Сразу после воззвания патриарха Тихона «К народам мира и к православному человеку» в августе 1921 года во всех храмах России начался сбор пожертвований. Авторитет церкви возрос ещё больше, и тогда советской власти пришлось действовать силой: добровольные пожертвования превратились в принудительное изъятие. 23 февраля 1922 года вышел декрет об изъятии церковных ценностей, который даже не давал возможности откупиться от изъятия равноценной суммой. И это было только начало серьёзного наступления на церковь.
Что случилось в Шуе?
Шуя – зажиточный промышленный городок с грамотным населением и крепкими православными традициями, к тому же место паломничеств к чудотворной иконе – Шуйской-Смоленской Богоматери. Парадоксально, но при всём этом Шуя ещё и город «красной» Иваново-Вознесенской губернии, лояльной, почти сочувствующей коммунистическому режиму. Возможно, поэтому председатель губотдела ГПУ Д.И. Шорохов считал, что «при проведении декрета изъятия ценностей особых волнений среди верующих не произойдёт». А волнения были, и ещё какие! В начале марта приходские советы уже знали о декрете и решали, как поступить, когда придёт Комиссия по изъятию.
Настоятель Воскресенского собора в Шуе священник Павел Светозаров, ознакомившись с декретом, был готов на общем собрании избрать из верующих представителей в Комиссию по изъятию.
Из воспоминаний очевидцев: «Собрание проходило под надзором представителей советских властей – начальника уездной милиции Башенкова, его помощника Ушакова и милицейского агента Капитона Филиппова. Собрание предложило избрать свою комиссию от прихода. Председателем выбрали Николая Николаевича Рябцева, отец Павел сказал, что он сам отдать имеющие богослужебное значение церковные предметы не может, так как это святотатство и нарушение церковных канонов. Но при изъятии ценностей правительственной комиссией сопротивление оказывать не намерен. После ухода комиссии храм будет заново освящён и в нём возобновится служение.
Прихожане, особенно женщины, стали просить обменять церковное имущество на свои личные вещи.
– Ценности церковные, – ответил Рябцев, – пойдут в Америку, а ваши платья и платки сочтут там за простые тряпки.
Один из прихожан, учитель Борисов, предложил ходатайствовать перед властями о выкупе церковных вещей».
Стоит упомянуть, что изъятые по всей России церковные ценности пошли не в Америку. Их стоимость была существенно завышена. Ленин в своём письме Политбюро от 19 марта 1922 года пытался оценить их в несколько миллиардов золотых рублей, тогда как их реальная цена была в пределах 16 млн золотых рублей. По сравнению со всем изъятым, стоимость церковных ценностей была ничтожна. Часть церковного серебра отправили на Монетный двор для чеканки медалей и монет; часть была потрачена на проведение самой кампании по изъятию; часть разворована.
12 марта 1922 года собрания прихожан прошли в Крестовоздвиженской церкви под председательством священника Александра Смельчакова и в Троицкой церкви под председательством священника Иоанна Лаврова. Они также решили ходатайствовать о замене изъятия сбором продовольствия и разных пожертвований.
На следующий день в Воскресенском соборе после окончания богослужения прихожане остались ждать членов Комиссии по изъятию ценностей. Когда в 12 часов те пришли в собор, народ встретил их враждебно. По свидетельствам очевидцев, прихожане выкрикивали: «Зачем пришли?! Что вам надо, ведь Церковь отделена от государства!».
Народ не расходился, и комиссия во главе с пьяным председателем Вициным отступила, заявив, что вернётся 15 марта. В городе было официально установлено военное положение.
15 марта 1922 года часть фабрик встала. Рабочие, хотя их участие в восстании в Шуе пытались скрыть, тоже осуждали изъятие церковных ценностей. Скорее всего, недовольство подогрело усиливающееся неблагополучие в стране – например, непосильное налогообложение.
Из воспоминаний очевидцев: «В среду, 15 марта, на Соборной площади с утра стал собираться народ, в основном женщины. К 10 часам в управление милиции пришёл Вицин и сообщил, что комиссия идёт изымать церковные ценности и милиции надо разогнать собравшуюся у собора толпу. Начальник милиции Башенков отрядил 8 конных милиционеров. Разгоняли нагайками, однако женщины не расходились; кто-то начал выламывать из плетня колья, чтобы обороняться, из толпы полетели в милицию поленья. Начальник милиции послал за подкреплением. Были присланы 14 вооружённых красноармейцев, которые пытались разогнать толпу, но безуспешно. Люди требовали, чтобы милиция и красноармейцы ушли от собора.
Начальник гарнизона распорядился о присылке красноармейцев 146-го полка в полной боевой готовности в количестве 40 человек под командованием Колоколова и Зайцева.
Пока красноармейцы шли к площади, встречные уговаривали их не ходить разгонять народ, но солдаты, рассыпавшись цепью, двинулись на толпу.
Никто из клира и прихожан не посмел подняться на колокольню и зазвонить в колокола. Проникли на колокольню мальчишки. Гимназисты постарше зазвонили в большие колокола, дети 11–12 лет – в маленькие, и вышел довольно громкий перезвон.
Вскоре подъехали автомобили с пулемётами и началась стрельба. Стреляли сначала поверх голов, а потом и по толпе. Только увидев падающих от выстрелов людей, народ потеснился и побежал».
Было убито 5 верующих, пострадало 27 красноармейцев. Вечером того же дня начались аресты. С самого начала следствие пыталось доказать наличие заговора священнослужителей. Развернулась широкая агитационная кампания, целью которой было внушение, что власть всё делала и делает правильно. Протестующие сразу были заклеймены черносотенцами. К суду были привлечены 19 человек, приговорены к расстрелу Пётр Языков, священники Павел Светозаров и Иван Рождественский. Остальные получили по несколько лет тюремного заключения.
Очевидно, что Ленина, Троцкого, Сталина и других уже не волновали голодающие. В письме Политбюро от 19 марта 1922 года Ленин призывает пользоваться моментом: «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь подавлением какого угодно сопротивления. <...> если необходимо для осуществления известной политической цели, пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый краткий срок».
Момент упущен?
Большевики сполна воспользовались возможностью подавить Русскую православную церковь. После Шуйского дела изъятие церковных ценностей превратилось в сплошное насилие и беззаконие. Отныне к кампании подключились штабы армий, армейские политорганы и Реввоентрибуналы.
Репрессии против Русской церкви продолжались до самого распада СССР. Всего пострадало от 500 тысяч до миллиона православных людей. Число пострадавших архиереев – 440 человек, из них казнённых и скончавшихся в заключении – 250 человек. Многие выдающиеся пастыри и богословы были высланы из страны.
При таком раскладе очевидно, что, а вернее, кто есть настоящая церковная ценность. Те, кто не отреклись от Христа и отказались идти на компромисс с советской властью, на самом деле сохранили православную веру на нашей земле. Сохранились и чаши, ризы, храмы, но жива Русская церковь не ими, а именно тем опытом жизни по вере во время нарастания агрессии зла, который был открыт новомучениками и исповедниками веры XX века.
Сегодня дефицита церковной утвари нет, а дефицит настоящего духовного образования и слова о Боге с силой – есть. На строительстве ли храмов нужно делать упор? Или восстанавливать нужно нечто другое? Может быть, стоит восстанавливать именно живые связи между людьми внутри церкви? Ведь именно их являли и за них боролись пострадавшие за Христа. Сейчас очевидно есть большая жажда в слове правды и любви, а значит, в слове о Христе. Исцелить и возродить Русскую церковь и русский народ можно только, как писал священник Георгий Флоровский, «в последнем напряжении огласительного подвига, светом Христова разума, словом искренности и правды, словом Духа и силы».