Таблички «Последний адрес» на свои деньги устанавливают добровольцы на тех домах, где человек был арестован советской властью, чтобы сгинуть во чреве ГУЛАГа. В Екатеринбурге этот гражданский проект имеет свою историю: здесь их ставили, срывали, возвращали обратно. 7 мая на доме 13 по улице Тверитина появилась двадцать третья в нашем городе табличка – с именем Франца Мали.
Пекарь Франц Францевич Мали прожил почти вдвое меньше, чем его дочь Нина. Он родился в Чехословакии в 1894 году, двадцатилетним ушёл на Первую мировую, воевал в Австро-Венгерской армии на Сербском фронте, затем в Карпатах – на Русском, в 1915 году попал в русский плен. Сначала работал на шахте в Верхнеудинске, нынешнем Улан-Удэ, затем на Калатинском заводе, откуда после Февральской революции в 1917-м был переведён в Екатеринбург, где пёк хлеб в гарнизонной пекарне. Из плена он освободился только в 1920-м, вскоре женился на екатеринбурженке Марии Романовой. Первая дочь Валентина у них появилась в 1925 году, а в 1932-м родилась Нина. В 1931 году пекарь Франц Мали вступил в компартию, в 1936-м принял советское гражданство и в феврале 1938 был арестован.
Тверитина, 13 – панельная девятиэтажка начала восьмидесятых, она стоит на месте деревянного двухэтажного домика № 233 по бывшей Обсерваторской – последнего адреса Франца Мали. Табличка, которую мы сегодня прикрутим, как будто делает этот дом наследником того деревянного, что стоял здесь раньше. Со всем его трудным прошлым. Передаёт это наследие Нина Францевна Гарелышева, девяностолетняя младшая дочь Франца Мали.
«Всем-всем добрый день! Я так давно вас не видела. Скучаю. Леночка пришла, Боже мой! Все знакомые, милые лица. Как хорошо, что я долго живу, дожила и до этого дня. Можно я расскажу немного о нашем доме? Улица Обсерваторская вся состояла из деревянных домиков, вдоль которых были деревянные дощатые тротуары. Так что мы никогда по грязи не ходили. Я любила бегать по этому тротуару, потому что в некоторых местах доски проваливались слегка, и это было весело. Если от нас пересечь улицу Большакова (она была на горе) и спуститься на один квартал – там жила моя бабушка и мои тётушки. Так что этот район был для меня родным.
Двор наш был большой, в него часто приезжали машины в кузницу, которая стояла за нашим домом. На углу был большой красный кирпичный дом на высоком фундаменте, окружённый красивыми чугунными решётками. Там жили люди богатые… Военный жил, у которого была такая пышная, вальяжная жена. А под ними, в подвале, тоже жили люди. Во дворе у нас было весело. По выходным дням появлялся, не знаю откуда, большой стол, соседи садились, играли в лото. То и дело раздавалось: то “бабушка”, то “барабанные палочки”, то “дедушка” (так называют разные числа, нарисованные на бочонках лото: 80, 11, 90. – “Стол”). Но всё было хорошо до тридцать восьмого года».
Солнечно и ветрено. Нина Францевна подготовилась к установке памятной таблички отцу основательно – она всё делает основательно и с душой. Сама напекла пирожки, принесла свою новую книжку «Эта удивительная жизнь» – итоговую – раздать друзьям. Здоровье уже два года не позволяет Нине Францевне выходить из дому – но сегодня особый случай. Для отца, с которым она навсегда рассталась в шесть лет, Нина Францевна сделала всё возможное и даже больше. Восстановила по крупицам его биографию, нашла родню в Чехословакии, нашла место последних месяцев и дней его жизни в глухих костромских лесах.
«Там очень много рек. Иван Сусанин именно в такие гиблые болотистые леса и завёл врагов-поляков. Как они жили? Работали на лесоповале, ходили в лаптях. В пять часов утра их поднимали, наскоро кормили баландой, и они шли на свои делянки. Нормы были большие. Если норму не выработали, паёк снижали. По дороге, пока они шли на делянку и с делянки, многие умирали – трупы увозили машинами. Однажды в лагерь привезли несколько бочек солёной рыбы и выдали больше обычной нормы. Люди наелись этой селёдки, обпивались водой и тут же погибали. Вот то, что я узнала там, на месте, о лагере».
Ветер настойчиво сдувает всё солнечное тепло с нас, но Нина Францевна не замечает холода. В шляпке и светлом клетчатом пальто – в ней, как кто-то заметил, есть что-то от английской королевы.
«1938-й, зима, холодно. Я маленькая была, но чувствовала, что в воздухе, что-то возникало: то соседи вдруг шепчутся, то к маме приходит встревоженная сестра Нина. В это время многих друзей отца уже арестовали. За ним пришли ночью. Папы дома не было – он работал на хлебозаводе-автомате во вторую смену. Раздался очень громкий стук, двери распахнулись, и вошли трое. Они были в чёрных сапогах и во всём чёрном. Всё стало мрачно, и они начали обыск. Всё выкидывали из комода, из шкафов, даже мои детские книги. Я боялась за любимый “Мойдодыр”, потому что он валялся на полу, а они сапогами ходили. Мы с сестрой сидели на кровати. Мне хотелось встать и скорее взять, но нельзя. И всё-таки на нём остался отпечаток сапога…
Папы всё не было, они уже начали возмущаться: где твой муж, не сбежал ли?! А я думаю: хоть бы папа не пришёл. Но он зашёл. И вот лицо его я только в этот момент запомнила. Раньше я его лицо не помнила. Я только ощущала, что он всегда рядом: видимо, он очень любил меня, сажал на колени, рисовал смешных человечков. И когда он вошёл – вот это лицо я запомнила: оно было грустным-грустным, вы понимаете, ужасным. И мы заплакали с сестрой. А они сказали ему: “Не раздевайся”. Мама что-то ему уже собрала, и его увели. Вот и всё. И мы остались одни».
«С тех пор целых 20 лет мы ничего не знали об отце, – вспоминает Нина Францевна. – Только в 1958 году, когда он был реабилитирован за отсутствием состава преступления, нам выдали справку о его смерти.
Когда открыли архивы, в деле моего отца я прочла слова следователя Кравцова: «Ты должен подписать протокол допроса о не совершённых тобой шпионско-диверсионных актах потому, что партии и правительству необходимо изгнать из СССР консульства вражеских государств, являющихся очагами шпионажа против нашей страны. Тем самым ты поможешь предотвратить угрозу Второй мировой войны».
По этом сфабрикованному уральскими чекистами обвинению Франц Францевич получил 10 лет лагерей по статье 58-6 за шпионаж и диверсионную деятельность. 6 ноября 1940 года он скончался в лагере от воспаления лёгких.
«Позднее в архиве на Пушкинской я нашла, с чего началось. Папина помощница, которая заводила тесто, попросила отпустить её на день рождения мужа. Они договорились, что в десять часов вечера она замесит тесто, но она опоздала – тесто замесили в двенадцать. И директор хлебозавода по фамилии Сивков написал донос на отца. Папа был человек добрый, его очень любили, и на партийном собрании большинство были за выговор, но директор гнул свою линию: “Товарищ Мали задержал выпечку хлеба на два часа в канун праздника Октябрьской революции”».
Вот и всё. Потом мы ели испечённые Ниной Францевной красивые и вкусные пирожки. Ведь поминальная христианская трапеза – а Франц Мали был верующий католик – это угощение, на которое покойный собирает живых через тех, кто его любит.