«Это не просто позор, это приговор всей России, – мрачно думал атаман Алексей Каледин, сидя на каком-то дурацком совещании, на котором вот уже который час обсуждался вопрос, что делать с наступавшими на город большевиками. – Сил у нас нет, сопротивление бессмысленно, и положение наше безнадёжно...»
Наконец нервы у атамана не выдержали.
– Хватит болтать! – крикнул он. – От болтовни Россия погибла!
Каледин решительно встал из-за стола и, отшвырнув от себя кресло, направился к неприметной двери, ведущей в личные покои атамана. Присутствующие, уже привыкшие к нервическим эскападам атамана, недоуменно переглядывались: совещание закончено или нет?
Но только Каледин вышел из кабинета, как из-за двери раздался треск револьверного выстрела.
– Господа, он застрелился! – выскочил из личных покоев атамана его «правая рука» Митрофан Богаевский. – Он мертв!
На этом же совещании новым атаманом Войска Донского был избран генерал Лавр Корнилов – несостоявшийся военный диктатор России.
* * *
Суперагент военной разведки
Лавр Георгиевич Корнилов появился на свет 18 августа 1870 года в семье отставного хорунжего Сибирского казачьего войска в станице Каракалинской. Воспитание он получил тоже казачье, помогая с ранних лет отцу ухаживать за табунами лошадей. Затем отец с большим трудом определил его в Омский кадетский корпус, который Корнилов закончил с наивысшим баллом. В 1889 году он был зачислен юнкером в Михайловское артиллерийское училище. Через три года, получив чин подпоручика, Лавр Корнилов был направлен для прохождения службы в Туркестанскую артиллерийскую бригаду.
Молодой Лавр КорниловТяжёлая служба в дальнем гарнизоне ломала судьбы и души многих молодых офицеров. Но Корнилов никогда не отличался малодушием: отслужив положенный срок до звания поручика, он поступил в Академию Генерального штаба, где снова оказался в числе первых учеников, получив малую серебряную медаль и чин капитана досрочно.
Как один из лучших выпускников капитан Корнилов имел право выбора дальнейшего места службы. И он поразил всех, попросив отправить его снова в Туркестан, причём в самый отдаленный район – на границу с Афганистаном.
И Корнилов становится суперагентом военной разведки. Переодевшись дервишем, он с отрядом верных казаков-пластунов объездил всю Персию, Афганистан, Индию и Китай, составляя подробные карты местности. Позже штаб Туркестанского военного округа издал научные работы Корнилова «Кашгария, или Восточный Туркестан» и «Сведения, касающиеся стран, сопредельных с Туркестаном», которые заслужили самые лестные отзывы ученых-географов из Академии наук.
В 1904 году Корнилов получил чин подполковника и в качестве начальника штаба 1-й стрелковой бригады отбыл на войну с Японией. Участвовал в боях под Сандепу и Мукденом, за храбрость был удостоен ордена Св. Георгия 4-й степени и чина полковника.
Затем Корнилов служил в управлении Генштаба, был дипломатом в Китае, выполняя поручения русской военной разведки.
* * *
Из плена в революцию
В Первой мировой войне генерал-майор Корнилов участвовал с самого первого дня, став командиром 2-й бригады 49-й пехотной дивизии, а вскоре – командиром 48-й пехотной дивизии, которая получила название «стальной». За бои на Юго-Западном фронте генерал Корнилов получил свой второй орден Св. Георгия – уже 3-й степени.
Во время отхода из Карпат в 1915 году дивизия Корнилова попала в окружение.
Пленного русского генерала австрийцы поместили в замок Нейгенбах под Веной, затем перевели в Венгрию, в замок князя Эстергази.
Едва оправившись от ран, он стал готовить побег. Первая попытка провалилась: пленные офицеры попытались подкупить дворецкого замка, чтобы он снабдил их гражданской одеждой и пропусками, однако тот доложил начальству. Вторая попытка оказалась более удачной: фельдшер-чех за большие деньги снабдил генерала документами и солдатской формой. Проблуждав почти месяц по румынским лесам, Лавр Георгиевич всё же смог выйти к Дунаю и перебраться на другой берег, оказавшись в расположении русской армии.
Побег из плена сделал генерала Корнилова знаменитым. Его портреты печатались во всех иллюстрированных журналах России, а когда генерал прибыл в Петроград, Михайловское артиллерийское училище устроило своему выпускнику торжественное чествование.
В сентябре 1916 года генерал, получив назначение на пост командира 25-го армейского корпуса Особой армии, снова уезжает на Юго-Западный фронт.
На этот раз воевать пришлось недолго: накануне февраля 1917 года он был назначен командующим Петроградским военным округом. Уже на третий день пребывания в новой должности Корнилов поддержал Февральскую революцию и лично арестовал императрицу Александру Фёдоровну с семьёй в Царском селе.
И Корнилов сразу же был назначен Верховным главнокомандующим Русской армии.
Генерал Л.Г. Корнилов* * *
Товарищ главнокомандующий
Время было критическим: русская армия на глазах рассыпалась и теряла боеспособность. И тогда Корнилов приказал создавать новую «гвардию» – так называемые «ударные» части и подразделения, которые могли бы стать образцом для подражания.
Первой такой частью стал 1-го Ударный полк, сформированный на Юго-Западном фронте из офицеров и юнкеров-добровольцев. Первым «ударникам» Корнилов приказал выдать новую форму, пошитую специально для гусар Александрийского 5-го гусарского полка, названного в честь благоверного князя Александра Невского. Отличительным знаком гусар-александрийцев были кокарды с «Адамовой головой» – черепа со скрещенными костями, который во все времена был символом самопожертвования и готовности отдать жизнь за Родину, за что гусар часто звали «бессмертными». Также их именовали и «чёрными гусарами»: у александрийцев были шикарные чёрные мундиры с серебряным шитьём и чёрно-красные погоны.
«Бессмертные» гусары были очень известны в России: в этом полку служил и поэт Николай Гумилёв, и будущий маршал Финляндии Карл Маннергейм, и писатель Михаил Булгаков – последний был полковым врачом. «Бессмертным» был и сам наследник русского престола царевич Алексей, зачисленный в гусарский полк с трёхлетнего возраста.
Именно дух «бессмертных гусар» и должен был вдохнуть новую жизнь в агонизирующую армию.
Эксперимент показал блестящие результаты. Боевое крещение «ударников» состоялось 26 июня 1917 года, когда офицеры под командованием капитана Митрофана Неженцева быстрой штыковой атакой захватили австрийские позиции у деревни Ямшицы.
Приказом Корнилова отряд был переформирован в «Корниловский» ударный полк. А вскоре отряды «корниловцев» стали появляться и в каждой армии – правда, все прочие генералы весьма неодобрительно относились к такой саморекламе командующего, а генерал А.И. Деникин так и вовсе считал эти отряды ряжеными клоунами и «суррогатами армии».
* * *
Изменник и мятежник
Растущая популярность Корнилова вызвала сильнейшую зависть у главы Временного правительства Александра Керенского, который видел в новом главковерхе потенциального военного диктатора. Александр Фёдорович был эсером – то есть членом партии социалистов-революционеров, и он прекрасно знал, что все революции рано или поздно заканчиваются установлением диктатуры.
Впрочем, Александр Фёдорович был не так уж и не прав в своих подозрениях. Разуверившись в пустой болтовне Временного правительства, Корнилов действительно стал склоняться к тому, что в тот момент, когда страна гибнет, нужно не говорить, а действовать.
Он предложил ввести в Петроград 3-й конный корпус генерала Крымова: «для наведения порядка». И попался в расставленную ловушку Керенского: уже на следующий день все столичные газеты объявили верховного главнокомандующего страны государственным изменником, задумавшим утопить революцию и сам Петроград в реках крови.
В ответ Лавр Георгиевич опубликовал заявление, в котором говорилось: «Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ путём победы над врагом до Учредительного собрания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад своей новой государственной жизни. Предать же Россию в руки её исконного врага – германского племени – и сделать русский народ рабами немцев я не в силах и предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли…»
Тогда Керенский обратился к большевикам с призывом «встать на защиту революции». Ленинцы откликнулись незамедлительно, и навстречу войскам были высланы сотни большевистских агитаторов, которые и сыграли основную роль в срыве «корниловского мятежа». В итоге Корнилов был арестован и до самого Октябрьского переворота содержался в тюрьме в Быхове, в 50 километрах от Могилёва.
На свободу он вышел на следующий день после захвата большевиками Зимнего дворца. Дело в том, что большевики, едва захватив власть, решили тут же уничтожить самого опасного политического противника. С этой целью в могилевскую Ставку с отрядом революционных матросов был направлен бывший прапорщик Николай Крыленко. Но накануне его приезда бойцы Текинского конного полка, обеспечивающие охрану тюрьмы, освободили всех арестованных.
И Корнилов отправился в Новочеркасск, где, как ходили слухи, атаман донских казаков Каледин собирает новую Добровольческую русскую армию
Лавр Корнилов и офицеры* * *
Оставить город
Впрочем, если не считать громкого названия, самой армии, по сути, ещё не было. К январю в составе Добровольческой армии насчитывалось не более 4 тысяч человек: в основном это были офицеры-фронтовики, и их от бегства по домам удерживали только слухи о массовых казнях «золотопогонников», которые устраивали большевики. Не хотели сражаться и донские казаки, больше озабоченные слухами о скором переделе земли. Между тем Новочеркасск уже взял в клещи экспедиционный корпус «Красной гвардии» Рудольфа Сиверса от Южного революционного фронта – 10 тысяч штыков. И времени на размышление практически не было.
В тот же день после самоубийства атамана Каледина Лавр Корнилов принял единственно возможное решение – оставить город и, сохранив костяк будущей армии, скрытно просочиться в Ростов и выйти на оперативный простор.
И вот в ночь на 9 февраля из Новочеркасска вышли 3 700 добровольцев, из них 2 350 офицеров (включая 36 генералов). Зато вот солдат было мало и совсем не было артиллерии – всего 8 полевых «трёхдюймовых» пушек с ничтожным запасом снарядов, и всё.
Также с отрядом выступил большой обоз гражданских лиц, среди которых было немало известных персон: бывший начальник штаба Его Императорского Величества генерал Михаил Алексеев, бывший председатель Государственной думы Михаил Родзянко, бывший депутат Государственной думы князь Николай Львов, либеральный журналист Борис Суворин.
Историк и офицер Роман Гуль вспоминал:
«Тихий, синий вечер. Идём городом. Мигают жёлтые фонари. На улицах – ни души. Негромко отбивается нога. Приказано не произносить ни звука.
Попадаются тёмные фигуры, спрашивают: «Кто это?» – Молчание. – «Кто это идёт?» – Молчание. – «Давно заждались вас, товарищи, – говорит кто-то из тёмных ворот...
Город кончился – свернули по железной дороге. Впереди главных сил, с мешком за плечами, прошёл Корнилов. Быстро прошли строевые части, но обоз бесконечен. Едут подводы с женщинами, с какими-то вещами. На одной везут ножную швейную машину, на другой торчит граммофонный рупор, чемоданы, ящики, узлы. Все торопятся, говорят вполголоса, погоняют друг друга. Одни подводы застревают, другие с удовольствием обгоняют их.
Арьергард волнуется. Хочется скорее уйти от Ростова: рассветёт, большевики займут город, бросятся в погоню... Наконец обоз кончился, и мы отходим на станицу Александровскую. В Ростове слышна стрельба, раз долетело громовое «ура». И не успели мы остановиться, как от станичного атамана принесли бумагу: немедленно уходите, казаки не хотят подвергать станицу бою...»
* * *
Ледяной поход
Ровно через сутки Добровольческая армия оставила и Ростов-на-Дону. К тому времени отряды Рудольфа Сиверса уже обложили город практически со всех сторон. Оставался лишь узенький коридорчик – по замёрзшему Дону, и Корнилов приказал как можно скорее выступить в поход.
Так начался Ледяной поход, ставший рождением Белого сопротивления в России.
Первой остановкой армии стала станица Ольгинская. Сюда же подошёл и офицерский отряд генерала Сергея Маркова, тайно пробившийся мимо занятого красными Батайска. Присоединились и несколько казачьих отрядов – прежде нейтральные казаки массово бежали из Ростова и Новочеркасска после начала красного террора.
Именно в Ольгинской и возникли первые управленческие структуры Добровольческой армии: Корнилов создал штаб, управление снабжения и тыла, сапёрные и инженерные подразделения. Своим заместителем он назначил генерала Антона Деникина – на тот случай, если с ним самим что-то случится. Правда, первым из строя выбыл как раз Антон Иванович: в суматохе эвакуации генерал остался без вещей и был вынужден идти в гражданском костюме и дырявых сапогах, после чего свалился с тяжёлой формой бронхита.
Ледяной походУже через неделю в штабе новой армии случился и первый раскол. Казачий генерал Попов предлагал уйти в Сальские степи, где на зимовниках (то есть на становищах племенных табунов) имелись большие запасы продовольствия и фуража. Там можно было отсидеться и начать партизанскую войну. Но генерал Алексеев возражал: зимовники, вполне подходящие для мелких отрядов, были разбросаны на значительных расстояниях друг от друга. Армию пришлось бы распылить, и в итоге красным было бы легче разбить мелкие отряды по частям.
В свою очередь, Алексеев предлагал идти к Екатеринодару. В то время в столице Кубани власть взял в свои руки полковник Виктор Покровский, настоящая легенда русский армии, первый лётчик, взявший в плен вражеского пилота вместе с самолётом. Объединив усилия, можно было бы взять под свой контроль значительные территории Причерноморья.
Однако и этот путь таил в себе немало опасностей. Посланные на разведку опытные офицеры рассказывали, что на Кубани с каждым днём накапливались огромные массы солдат, возвращавшихся домой с Закавказского фронта. Среди солдат искусно работали большевистские агитаторы. Например, они рассказывали, что дорогу в Центральную Россию перекрыли «золотопогонники», а поэтому, чтобы попасть домой, надо разбить всех белых. Впрочем, хватало и тех, кто шёл к красным по собственной воле: ходили слухи, что всем солдатам Красной армии после победы будут бесплатно давать на Кубани наделы отобранной у местных буржуев земли.
В итоге промедление сыграло злую шутку с Добровольческой армией: разведчики красных, искавшие растворившуюся в степях армию Корнилова, в конце концов узнали о её местоположении. И надо было вновь срочно уходить в степи.
И Корнилов решил: будем пробиваться к Екатеринодару!
* * *
Первый бой
Боевое крещение Добровольческой армии состоялось 21 февраля 1918 года, когда передовая колона офицерского полка «марковцев» вышла к селу Лежанки на самой границе Ставропольской губернии, где расположился крупный отряд красных вместе с дивизионом пехотных пушек.
Бой был коротким. После первых выстрелов Корнилов приказал атаковать село с марша, бросив в атаку офицеров-«марковцев». С флангов село атаковали «Корниловский» и Партизанский полки.
– В штыковую! – грянуло с трёх сторон. – Ура, братцы!
Красногвардейцы, привыкшие безнаказанно грабить безоружных крестьян, были застигнуты врасплох и, побросав оружие, бросились бежать наутёк.
В итоге корниловцы потеряли убитыми 3 человека, красные – свыше 250.
Ещё несколько десятков человек было выловлено в окрестностях села – их без лишних разговоров поставили к стенке. В 1918 году пленных старались не брать. Офицеры, выжившие после революционной резни 1917 года, слишком хорошо помнили, как красногвардейцы, прежде чем расстрелять пойманных офицеров, вырезали на телах жертв «кокарды» и «погоны» – куски плоти на лбу и плечах. Поэтому пойманных красногвардейцев расстреливали без всякой жалости.
Роман Гуль вспоминал: «Нежинцев, скачет к нам, остановился – под ним танцует мышиного цвета кобыла.
– Желающие на расправу! – кричит он.
«Что такое? – думаю я.– Расстрел? Неужели?» Да, я понял: расстрел, вот этих 50–60 человек, с опущенными головами и руками.
Я оглянулся на своих офицеров. «Вдруг никто не пойдёт?» – пронеслось у меня.
Нет, выходят из рядов. Некоторые – смущённо улыбаясь, некоторые – с ожесточёнными лицами.
Вышли человек пятнадцать. Идут к стоящим кучкой незнакомым людям и щелкают затворами.
Прошла минута.
Долетело: пли!.. Сухой треск выстрелов, крики, стоны...
Некоторые добивали штыками и прикладами ещё живых.
Вот она, подлинная гражданская война...
Около меня – кадровый капитан, лицо у него как у побитого. «Ну, если так будем, на нас все встанут», – тихо бормочет он.
Расстреливавшие офицеры подошли.
Лица у них – бледны. «А почём я знаю! Может быть, эта сволочь моих близких в Ростове перестреляла!» – кричит, отвечая кому-то, офицер...»
Первая победа добавила уверенности войскам, которые теперь бодро шли по богатым кубанским станицам. Она же добавила неуверенности красным, которые предпочитали не вступать в столкновения без явного численного перевеса: без боя были заняты несколько станиц, из которых бежали красногвардейцы. Кубанское казачество, измученное большевистским террором, встречало корниловцев хлебом-солью.
Кстати, в Лежанке Корнилов приказал для отличия своей армии, особенно в ночном бою, нашить на папахи и фуражки белую полосу – так Белая армия обрела и свою символику.
Лавр Корнилов* * *
Патронов не жалеть!
Но потом полоса везения закончилась. Добровольческую армию нагнали войска Сиверса, и боевые столкновения продолжались каждый день.
Наконец 4 марта красные решили встретить корниловцев у станицы Кореновской, которую заняла армия Ивана Сорокина – бывшего казачьего есаула, перешедшего на службу к большевикам. Под ружьём у Сорокина было 14 000 бойцов, то есть почти трое красных на одного белогвардейца. Серьёзная сила!
Тем не менее Корнилову удалось разгромить и Сорокина, бросив в бой всех до единого солдат.
– Патронов и снарядов не жалеть! – приказал Корнилов.
В бой вступили даже раненые и врачи санитарного обоза, которым Корнилов приказал раздать пулемёты – полевой госпиталь прикрывал тыл наступающих войск. Так что, когда красные попытались было обойти наступающих добровольцев и ударить в спину, их встретили обозники шквальным пулемётным огнём.
Это и определило исход боя: Сорокин с остатками своей армии бежал из станицы.
Уже в Кореновской от пленных красногвардейцев Корнилов узнал, что войска Сорокина ещё неделю назад взяли Екатеринодар. Правительство полковника Покровского бежало, скрывшись в черкесских аулах, а в городе начались неслыханные бесчинства, шли грабежи и массовые расстрелы.
В итоге Корнилов изменил свой приказ – он решил идти в горные станицы на соединение с войсками Покровского.
* * *
Левый берег Кубани
Сорокин с остатками своей армии ждал корниловцев у станицы Усть-Лабинской: он планировал прижать белогвардейцев к берегу Кубани и методично расстрелять их из артиллерийских орудий.
Но Корнилов без труда разгадал бесхитростный план есаула. «Ударники» стремительным натиском овладели мостом через Кубань, и Добровольческая армия переправилась на левый берег реки, который в то время считался уже советским.
Подобно катку, корниловцы прошлись по селам и станицам, выбивая врага.
В ответ большевики, осознав, что остановить Добровольческую армию уже не получится, стали применять тактику «выжженной земли», сжигая все деревни на пути следования белогвардейцев.
Только через несколько дней пути корниловцы вновь встретились лицом к лицу с противником. Произошло это 10 марта при переправе через реку Белую.
Генерал Деникин писал: «За корниловцами успели переправиться только партизаны и чехословаки. Именно они и приняли на себя основной удар противника. С тыла накрыла артиллерия, разрывом снаряда опрокинута повозка генерала Алексеева, убит его кучер. Обоз переправляется, но не знает, что идёт как раз навстречу наступающим большевистским цепям. Чехословаки расстреляли все патроны и постепенно ударяются в бега. Их командир капитан Немечек сначала пытался образумить земляков уговорами, затем кулаками, а потом просто сел на землю:
– Дальше я не могу отступать. Останусь здесь хотя бы один...»
Положение спас Юнкерский батальон – вчерашние гимназисты бесстрашно бросились в штыковую атаку на превосходящие силы противника. В итоге большевики, испугавшись, что не оценили численности противника, решили отступить.
Наконец 14 марта Добровольческая армия достигли аула Шенджи, где корниловцев ждал полковник Покровский со своим войском.
Уже на следующий день, объединив усилия, белые взяли штурмом станицу Новодмитриевскую. Затем добровольцы атаковали станицу Георгие-Афипскую, где находились склады вооружения Красной армии под охраной 5 тысяч солдат.
Бой был тяжёлым, но станицу взяли.
И путь на Екатеринодар был открыт.
Знак за 1-й Кубанский (Ледяной) поход* * *
Смерть Корнилова
27 марта начался штурм города. И сразу же корниловцы попали под шквальный огонь. Погиб командир Корниловского полка подполковник Неженцев.
Три дня добровольцы днём и ночью упорно продвигались вперёд, очищая дом за домом. Но отчаянно дрались и красные.
Наконец через три дня боев на военном совете у генерала Корнилова были оглашены потери: в Партизанском полку осталось менее 300 штыков, в Офицерском – ещё меньше, раненых – более полутора тысяч. Армия сражается уже на пределе своих возможностей, казаки разбредаются по домам, боеприпасов практически нет.
В итоге Корнилов принял решение дать войскам день отдыха, перегруппировать силы, а 1-го апреля идти в последнюю отчаянную атаку. И решил сам вести армию на штурм:
– Наденьте чистое бельё, у кого есть. Екатеринодара не возьмём, а если и возьмём, то погибнем.
Но штурм так и не начался. При очередном артиллерийском обстреле фермы, где расположился штаб Корнилова, один из снарядов влетел в комнату генерала. Корнилов погиб практически мгновенно.
Деникин писал, что смерть командующего хотели скрыть от армии хотя бы до вечера. Тщетно – весть о смерти Корнилова моментально распространилась среди бойцов. Солдаты и офицеры, прошедшие огонь и воду, плакали навзрыд...
На следующий день тела генерала Корнилова и его друга полковника Митрофана Неженцева отвезли в станицу Елизаветинскую. Похороны прошли тайно: чтобы уберечь останки от глумления, на могилах не стали ставить крестов, более того – сами могилы сровняли с землей.
Но все усилия оказались напрасными. Уже на следующий день в Елизаветинскую ворвались солдаты красного Темрюкского полка. В станице красные обнаружили полевой госпиталь с тяжелоранеными: уходя, белые оставили 64 «лежачих» раненых, которые не смогли бы пережить эвакуацию, дав врачу солидную сумму денег на подкуп большевиков. Но деньги не помогли – большевики забили прикладами одного больного за другим, допытываясь о «зарытых буржуями сокровищах». Вскоре могила генерала была найдена.
Труп генерала выкопали и перевезли в Екатеринодар. На соборной площади сбросили тело с повозки на мостовую. Пьяная солдатская толпа била и топтала его ногами. С трупа сорвали одежду, голое тело покойника повесили на дереве. Веревка оборвалась, и толпа снова глумилась над уже бесформенной массой. Наконец труп перевезли на городскую бойню, где останки сожгли.
Лавр Корнилов* * *
Отступление
Гибель Корнилова довершила моральный надлом белых. Генерал Деникин, приняв командование Добровольческой армией, принял решение уводить армию из-под удара.
После захода солнца войска скрытно снялись с позиций и пошли на север – в полную неизвестность. Как позже писал сам Деникин, это был один из самых трудных дней. После неудачного штурма, отступления, потерь люди теряли самообладание. Впервые у офицеров появилась паника.
С рассветом колонна вышла к железной дороге, которую охранял полк красноармейцев. По дороге курсировал бронепоезд.
И вновь ситуацию спас генерал Марков, шедший во главе колонны. Он заметил отдалённый огонёк в степи – это было окно в будке стрелочника. С тремя опытными разведчиками генерал отправился на разведку. Узнав от дорожного сторожа, что на станции находятся два эшелона красногвардейцев с бронированным поездом, Марков, выдав себя за сторожа, позвонил большевикам, дежурившим на станции Медведовской, и заверил, что на посту все спокойно. Тем не менее кто-то из красных комиссаров, удивлённый неожиданным ночным звонком, решил для верности послать к переезду бронепоезд.
Колонны с остатками Добровольческой армии уже подходили к переезду, когда из рассветного тумана показалась громада бронепоезда.
Марков с нагайкой в руке бросился к паровозу:
– Поезд, стоять! Раздавишь, сукин сын! Разве не видишь, что свои?!
Ошеломлённый машинист затормозил, и Марков тотчас зашвырнул в кабину паровоза гранату. Сидевшие в бронепоезде солдаты, почуяв неладное, забаррикадировались изнутри и приготовились отстреливаться, но было уже поздно: опытные марковцы, моментально вычислив «слепые секторы» бронепоезда, пошли на штурм вагонов. Большевики упорно защищались, но были перебиты.
Тем временем Кубанский стрелковый полк атаковал станцию, выбив отряд красных.
Это был последний бой Ледяного похода.
Н. Самокиш. Ледяной походПока большевистские газеты захлебывалась восторгом по поводу «разгрома и ликвидации белогвардейских банд, рассеянных по Северному Кавказу», Добровольческая армия, петляя между дорогами и железнодорожными ветками, уходила прочь, запутывая следы. В армию потекли кубанцы, пополняя ряды выбывших. В станицах их встречали уже как старых знакомых.
Роман Гуль писал: «В Успенской встречаем мы Вербное воскресенье. В большой церкви – служба. Все – с вербами и свечами. Храм полон, больше раненых. Впереди, к алтарю – Деникин с белым Георгием на шее, Марков, Романовский, Родзянко... В разговорах на паперти узнаём, что приехала с Дону делегация, зовут туда, что донские казаки восстали против большевиков и уже очистили часть области.
Все радостны. Неожиданный просвет! Едем на Дон, а там теперь сами казаки поднялись! Какая сила!»
* * *
В середине апреля Добровольческая армия, прорвавшись через неприятельское кольцо, расположились в двух больших станицах Донской области - в Мечетинской и Егорлыкской к юго-востоку от Ростова. Здесь Деникин решил дать армии временный отдых и, разобравшись в создавшейся обстановке, принять решение о дальнейших действиях. Уже в эмиграции он вспоминал, что во второй половине 1918 года белые так и не смогли воспользоваться благоприятной ситуацией для решительного наступления на красных.
Виной этому была германская армия.
Пока добровольцы воевали на Кубани, практически оторванные от внешнего мира, они и не знали, что после заключения Брест-Литовского мира немцы заняли Украину, Крым и вплотную подошли к Донской области.
Известие о продвижении немцев в глубь страны ошеломило Деникина.
«Малочисленная армия, почти лишённая боевых припасов, становилась лицом к лицу одновременно с двумя враждующими факторами – советской властью и немецким нашествием, – писал он. – Должен сказать откровенно, что серьёзный удар в тыл большевистских войск, которые преграждали путь нашествию немцев на Кавказ, не входил тогда в мои намерения. Извращенная донельзя русская действительность рядила иной раз разбойников и предателей в покровы русской национальной идеи…»
