Карнук Манукович Гарибян– Отец из-под Эрзерума, село Каривак, а мама жила в Байбурте. Спаслась она чудом – её и ещё триста человек армян укрыл один турецкий бай. Родители вспоминали, что армяне и турки очень дружно жили, считали, что это была немецкая затея их столкнуть: «Как же так: у вас в Турецком парламенте армяне командуют, а не вы?». И началось кровопролитие.
Манук Аврамович ГарибянОтец Карнука – Манук Аврамович Гарибян – знал пять языков: армянский, персидский, арабский, турецкий и русский – и наизусть цитировал Коран. Вместе со своей женой Ноемзар Хачатуровной они пережили две депортации – турецкую и советскую, смерть двоих из четверых своих детей, дождались с фронта старшего сына Эрванта и из лагеря младшего – Карнука. Эрвант в 41-м ушёл на войну и в должности командира батальона участвовал в самых страшных боях за Смоленск, Орёл, Курск, Брянск, Сталинград. Карнуку досталась другая доля.
– В Крыму до войны я окончил два класса армянской школы, а когда её закрыли – перешёл в русскую. 6 ноября 1941 года немцы вошли в Ялту – какая тут учёба, надо было как-то выживать.
16 апреля 1944 года советские войска освободили Ялту от фашистов, а затем стали «освобождать» от пережившего оккупацию местного населения. 11 мая И. Сталин подписал указ о выселении крымских татар, а 2 июня дополнил его постановлением № 5984, которое предписывало «выселить с территории Крымской АССР 37 000 человек немецких пособников из числа болгар, греков и армян, ... которых направить для расселения в сельском хозяйстве, в подсобных хозяйствах и на промышленных предприятиях…» В результате войны и депортации население Крыма уменьшилось втрое – с 1 126 000 человек в 1939 году до 379 000 к октябрю 1944 года.
Семья Гарибян была выселена в Башкирию, где Карнук закончил школу-семилетку и поступил в Юматовский пчеловодный техникум.
– Всё, больше голодать не придётся, подумал я тогда. Вскоре старший брат, Эрвант, вернулся с фронта и забрал меня к себе в Молдавию. Там я закончил 8-й класс и пошёл в 9-й. Помню, три урока отсидел, началась контрольная по тригонометрии, вдруг меня срочно вызывают в паспортный стол. Я сумку в классе оставил, захожу к паспортистке, и меня сразу арестовали. Это было 21 декабря 1948-го – в день рождения Сталина. Брат Эрвант – специалист по табакам, фронтовик, член бюро райкома – был в тот день в командировке. Когда он вернулся и узнал, то побежал к секретарю райкома: «Отпусти, отправлю его снова в Уфу». Тот отвечает: «Не могу, есть санкция прокурора».
Так 18-летний девятиклассник Карнук Гарибян попал в Кишинёвскую пересыльную тюрьму, в 54-ю камеру, где некогда сидел легендарный бандит и красный командир Григорий Котовский. Суда не было, особое совещание – «тройка» – вынесло приговор: 20 лет каторжных работ за самовольный побег с места поселения. При том что в 1948-м каторга, введённая специально для изменников родины и предателей указом от 22 апреля 1943 г., была повсеместно отменена.
Эрвант Манукович Гарибян, старший брат Карнука Мануковича Гарибяна– Я представления не имел, что такое каторга. Только в книгах читал про кандалы, в которых работают каторжане. И вдруг получил 20 лет этой самой каторги за переезд из Башкирии в Молдавию... А рядом власовцы и бандеровцы, получившие по 15 лет за то, что воевали против советской власти.
Кишинёв–Одесса–Киев–Ленинград–Вологда–Котлас–Ухта–Инта – все 70 лет он помнит маршрут, которым столыпинский вагон вёз его в Воркуту на шахту № 27. Там, в воркутинском лагере, он и сам стал «номером 2Н95». Каторжанам его нашивали на телогрейку, на правую штанину и на шапку без козырька. Прибыли, всех переодели в лагерное засаленное обмундирование, чуни – всё, снятое с мертвецов. И сразу погнали на шахту.
№ 2Н95 – один из трёх тысяч, работавших в шахте № 27, и из более чем шестидесяти двух тысяч воркутлаговцев. Один из самых молодых и впечатлительных.
– Коми – интереснейшая страна! Заполярье! Северное сияние! Олени! Такое только в кино можно было увидеть, а тут – наяву. Но это интересно, когда ты в нормальном состоянии, а когда ты доходишь – это страшно.
Ещё до сияния и оленей за отказ работать в опасной шахте Карнук увидел БУР – барак усиленного режима, где дают 200 граммов хлеба и кружку кипятка в сутки. Он должен был умереть от истощения, уже впал в голодное забытьё, но товарищ поднял шум – его откачали и отправили в санчасть.
– Я был как бухенвальдский узник – кожа и кости. Потом, в лагере, я ещё дважды умирал от голода и дважды выкарабкивался.
В шахте режим работы – круглосуточный. Заготовка леса, чтобы крепить проходы, собственно добыча и подъём угля. Обычно слой угля составляет 2,0–2,3 метра. Сначала проходит врубовая машина, затем вольнонаёмные запальщики взрывают, заключённые лопатами грузят уголь на транспортёр, с транспортёра на вагонетки, которые электровоз везёт к главному стволу. Там качают на поверхность, на гора. Везут на обогатительную фабрику, а оттуда эшелоны один за другим отправляют по стране.
Карнук Манукович Гарибян– Я стал горняком, мастером 1-го класса. Держались мы вчетвером земляки-крымчане: два армянина – Бабаян и я, Петя Кудряков – бывший в плену лейтенант – и Мамаджян Назаров, узбек. Девять дней мы работали, на десятый тот, у кого выходной, шёл в магазин, покупал консервы – треску, фасоль – и конфеты-подушечки, которые мы прожаривали и бросали в кипяток, он от этого становился цветом как чай, и мы пировали.
От лагеря до шахты заключённые шли под конвоем автоматчиков. Однажды в утренней тьме Карнук перепутал и встал в строй с чужой бригадой – лишним. Тут же налетели охранники, завалили его и начали избивать ногами. Тогда из строя выбежал один каторжник, упал на лежачего сверху, прикрывая своим телом, и закричал: «Что вы делаете? Вы пацана сейчас убьёте. Он же просто перепутал».
– В шахте ты должен нагнуться и пахать. Сделал норму или нет, только разогнулся – начинают избивать и мужчин, и женщин. Но не только с охраной так – и между собой все всегда были на ножах: и беспредельные, и всякие блатные, и воры в законе, и суки. Но было и такое, когда чужой человек тебя закрывал собой, своей жизнью.
Эрвант Манукович ГарибянОднажды в лагерь привели женский этап – все со свежими нашитыми номерами. Конвой – четверо автоматчиков. Карнук поинтересовался, есть ли армянки или кто-то из Крыма. Есть! «Аня, Аня», – пронеслось по рядам.
– Выходит, смотрю – моя родственница. Не узнала меня в этой замусоленной робе. Я говорю ей: «Анаит, это Карнук». Что тут началось! Она как закричит, как бросилась ко мне. И сразу автоматчики начали стрельбу. Женщины такой вопль устроили: «Прекратите! Брат сестру свою встретил!» И я им кричу: «Расстреляйте-расстреляйте меня!» И стрельба прекратилась. Два раза передавала Анаит мне в зону сало и ещё еду. Это, наверное, самое страшное, что там со мной случилось. Она выжила, освободилась, но после лагеря так и не встретились – это я виноват, не приехал к ней в Пермь.
Освободился Карнук Манукович в 1953-м по амнистии после смерти Сталина, отбыв 5 лет из 20 назначенных. Последняя ночь в поезде – бессонная. До вокзала не доехал, вылез на окраине Уфы в Черниковке и пошёл пешком. Дальше рассказывает почти поминутно, шаг за шагом.
– Иду пешочком по Первомайской мимо кинотеатра «Победа», дохожу до барака. Захожу, смотрю – дядя Ваня в туалет пошёл, а там мой отец, у него бритва опасная была немецкой фирмы «Золинген», он как раз одну сторону только сбрил, и тут я появляюсь! Мамы не было – ушла через дорогу на ламповый завод, она там уборщицей работала. Тут же весь барак всполошился! А рано было: 6–7 утра. Все на дыбы! «Карнук освободился!» И потоком целую неделю – гости, гости, гости! В нашу десятиметровку с таким маленьким-маленьким столиком.
Карнук Манукович достаёт семейные фото и на целую минуту умолкает.
– Потом я уехал к брату в Молдавию, там работал токарем, грузчиком, там окончил школу и вернулся в Уфу, поступил в институт на заочное, женился на Аршалуй. В партию звали, я отмалчивался: не скажу же, что я каторжанин и знаю, какой партия «наш рулевой».
О своей каторжной биографии он никому не рассказывал, растил дочерей, много работал: инженером-механиком, главным инженером, техническим руководителем. Заслуженный строитель Башкортостана, кавалер ордена «Знак почёта». Партия бесстыдно сама пришла за тем, чью жизнь исковеркать с юности не получилось.
– Что вы думаете? Они меня затолкали в партию в 1987 году, когда ей самой недолго осталось. Позвонили из Сельхозинститута: «Вы же наш студент». Стали меня звать вступить в партию. Я говорю: «Какая мне партия? Я бывший каторжанин». А мне говорят: «Вот такие люди нам и нужны. Только вы не пишите, что каторжанин». «Как же не писать, – говорю я, – вы сами меня завтра осудите, что я это скрыл». Первый секретарь Орджоникидзевского райкома стал настойчиво звать. Я говорю: «Я не начальник, зачем это мне, я каторжанин». Слушать не хотят. Говорят: «Нам начальник не нужен – ты нужен. Ты к людям с уважением относишься».
Мы молчим и вместе смотрим фото. Отец Карнука, мама, жена, брат, дочери: старшая – Анаит и младшая – Карина. Внучки. У всех-всех красивые лица, хорошие и грустные, как будто грусть передаётся по наследству.
Жена Аршалуй и дочь Анаит Гарибян. Фото: Олег Глаголев– Скажите, Карнук Манукович, после освобождения с 1953 года как вы смотрели на происходящее, слушали слова о заботливой компартии и её единстве с народом?
– Я человек доброты. Всегда старался людям доброе делать. Недавно идет мой бульдозерист Талгат, который у нас работал, так обрадовался, схватил меня: «Карнук Манукович, вы столько сделали для меня!» У меня аж слёзы пошли...
– Я верно понял, в вас какое-то противление к советской системе не жило?
– Олег, дорогой мой. Это было время такое, когда им нужен был наш дешёвый труд, бесплатный. Построили Беломоро-Балтийский канал, Волго-Донской канал, Магнитогорский металлургический комбинат, Уралмаш и т.д., и т.п. За чашку баланды.
– Это ведь подло так строить. Хребет сломали народу коммунисты и чекисты.
– Это подло. Сломали, Олег, милый. Лупили нас, страшно били. Не смотрели, выживет человек или нет. Ломали позвонки. Надевали «рубашки». Голова доходит до попы, позвоночник хрясь – и всё. И стоит врач, держит за пульс. А ты теряешь сознание. Не дай Бог, чтобы вы такое испытали или видели. Этого, ребята, допустить нельзя, что мы пережили, наш народ пережил. Миллионы погибли – больше, чем на войне.
– Чтобы этого не повторилось, нужно большое покаяние в нашей стране. Надо назвать коммунистический, советский, кэгэбэшный проект – дурным, злом, то есть своим именем.
– Именно поэтому я каждый год в День памяти жертв политических репрессий 30 октября иду к памятнику и всё время даю и даю интервью. Вот, родненькие мои, если будут вопросы, звоните, пока я живой.
