«Нас было мало, – вспоминал генерал Антон Иванович Деникин, главнокомандующий Добровольческой армией России. – Против – 80–100 тысяч большевиков. Но за нами – военное искусство, сознание правоты своего дела, уверенность в силе и надежда на будущее...»
Но ещё меньше у генерала Деникина было свободного времени для манёвра.
Генерал Антон ДеникинВесной 1918 года казалось, что Россия словно зависла в какой-то точке безвременья. Не было ни мира, ни войны. Немцы наступали на севере и на юге, не встречая никакого сопротивления. Страна словно отходила от зимних кошмаров и голодных обмороков, радуясь тёплым солнечным денькам, и все гадали: а ну как обойдётся без большой крови? А вдруг все эти призраки революционных потрясений сами собой растают, и вновь воцарится привычная и нормальная жизнь?
Но затем ткань единой страны разом затрещала: сначала в Малороссии, потом уже на Кубани и на Северном Кавказе прошёл «парад суверенитетов», когда каждая российская губерния решила объявить себя независимой советской республикой. Буквально за месяц таких республик появилось штук десять: Донская, Донецко-Криворожская, Кубанская, Черноморская, Ставропольская, Терская, Закавказская...
И с каждым днём группировка Красной армии на юге становилась всё сильнее.
Генерал Деникин понимал, что рано или поздно, но его Добровольческая армия, исчезнувшая в начале апреля из окружения большевиков, будет обнаружена.
Поэтому он решил прервать отдых и ударить первым.
Причём не по Москве, но по Екатеринодару – столице Кубани, откуда они с таким трудом вырвались.
Для выдвижения на юг было три причины.
Во-первых, Добровольческая армия просто не могла отправиться в поход на Москву, оставив в тылу крупные соединения Красной армии – прежде всего так называемую «армию Северо-Кавказской советской республики» под командованием красного латыша Карлиса Калниньша. Разгромив же красных на Кубани, Деникин обеспечивал себе крепкий тыл для наступления на Москву.
Во-вторых, Деникин был уверен, что, стоит Добровольческой армии показаться под Москвой, как в войну вступят и немецкие войска, занявшие к тому времени Ростов-на-Дону, ведь большевики в то время считались ставленниками немцев. Однако, имея в тылу юг России и Поволжье, можно было бы бросить вызов и немецким оккупантам.
Наконец, сама Кубань к тому времени уже была сыта по горло «военным коммунизмом».
«Унижаемые, разоряемые материально и истребляемые физически, кубанские казаки стряхнули с себя всякий налёт большевизма и начали подниматься, – писал генерал Деникин. – История казачьих восстаний трагична и однообразна. Возникавшие стихийно, разрозненно, без серьёзной подготовки, почти безоружными массами, они сопровождались первоначально некоторым успехом; но через 2–3 дня казаки платились кроваво, погибая и в бою, и от рук палачей в своих станицах... С Кубани шёл стон, болезненно отзывавшийся в сердцах кубанцев, находившихся в рядах Добровольческой армии. Там ждали нас со страстным нетерпением».
Станица Торговая
Новый поход генерал Деникин начал с отвлекающего удара, когда Добровольческая армия устремилась не на юг, а на восток. И первый удар пришёлся на узловую станцию Торговую (ныне это город Сальск), которую добровольцы взяли в окружение.
Дроздовский полкС запада атаковала дивизия Дроздовского. С юга на штурм пошла дивизия генерала Боровского, с востока – лихая конница генерала Ивана Эрдели. Остался единственный свободный путь – на север, к станции Шаблиевка. И красные побежали туда, бросив артиллерию и огромные обозы. Но там их уже ждала дивизия генерала Маркова.
Генерал Деникин вспоминал: «Прошло уже более пяти лет с того дня, когда я первый раз увидел дроздовцев в бою, но я помню живо каждую деталь. Их хмурого, нервного, озабоченного начальника дивизии... Суетливо, как наседка, собиравшего своих офицеров и бродившего, прихрамывая (старая рана), под огнём по открытому полю Жебрака... Перераненных артиллеристов, продолжавших огонь из орудия, с изрешечённым пулями щитом... И бросившуюся на глазах командующего через речку вброд роту во главе со своим командиром штабс-капитаном Туркулом – со смехом, шутками и криками «ура»...»
Захватив Торговую, Добровольческая армия не только обеспечила себя провизией и боеприпасами, но и на два года перерезала железную дорогу, связывавшую Кубань и Ставрополье с Центральной Россией.
Смерть Маркова
Но первая победа дорого далась добровольцам: на станции Шаблиевка был смертельно ранен генерал Сергей Леонидович Марков. Это произошло уже в самые последние минуты боя, когда красные, уже покидая Шаблиевку на бронепоезде, наугад выпустили несколько снарядов по наступающим добровольцам. Один из снарядов и взорвался рядом с генералом.
Тяжело раненого генерала перенесли в избу, но было уже поздно.
– Вы умирали за меня, – прохрипел Марков. – Теперь я умираю за вас...
Генерал-лейтенант Сергей Леонидович МарковО судьбе этого блестящего офицера хочется сказать особо. Родился он в дворянской семье, его мать – Марианна Павловна, урождённая княжна Путятина – принадлежала к древнему боярскому роду. Мировая война застала Сергея Леонидовича преподавателем Академии Генштаба. Сослуживцы звали его «профессором», хотя в тот момент ему исполнилось только 36 лет.
Во время войны он служил в штабе генерала Алексеева, а в декабре 14-го судьба навсегда связала его с Деникиным: он был назначен начальником штаба 4-й «Железной» бригады и в первый же день, не дрогнув под непрерывными обстрелами, заслужил всеобщую симпатию.
О его подвигах в русской армии ходили легенды. В тяжелейшей ситуации он принял 13-й полк – когда там были выбиты все старшие офицеры. При отступлении из Галиции он шёл последним, прикрывая отход войск. На переправе через реку Стырь он должен был взорвать мост, но, увидев, как за армией шла масса беженцев, Марков на свой страх и риск остался оборонять переправу. Он вместе с солдатами дрался почти 6 часов, пока через мост не прошла последняя повозка.
В 1915-м, прорывая фронт австрийцев, его полк попал в окружение. Но Марков, приказав оркестру играть марш, собрал музыкой рассеявшихся солдат и разгромил врага, взяв 2 тысячи пленных австрийцев.
С 1916 года он – уже в чине генерал-майора – принял командование штабом 2-й Кавказской казачьей дивизии, действовавшей на Кавказском фронте. Затем был отозван в Могилёв – на должность генерал-квартирмейстера Ставки Верховного главнокомандующего. Активно поддержал Корниловское выступление, за что по приказу Временного правительства был отстранён от должности и арестован. Сидел в Бердичевской и Быховской тюрьмах.
Освободился он лишь в ноябре 1917 года, когда сочувствующие офицеры тюремной охраны, узнав о приближении к Могилёву поезда с большевистскими комиссарами, подделали документы об эвакуации «изменников».
В Добровольческой армии Сергей Леонидович был с самого первого дня, командуя 1-м Офицерским полком, который был укомплектован только из офицеров.
После гибели командира полк сменил название: приказом по армии Деникина он был переименован в 1-й Офицерский генерала Маркова полк.
Станица Великокняжеская
Победа под Торговой имела важное стратегическое значение: Деникину удалось окончательно дезориентировать противника. Ленин в те дни писал Троцкому: «Получил известие, что Алексеев (бывший начальник штаба Верховного главнокомандующего Российской империи Михаил Алексеев считался Верховным главнокомандующим Добровольческой армией – авт.) на Кубани, имея до 60 тысяч, идёт на Царицын».
В Москве началась лёгкая паника – именно в Царицыне сходились все водные и железнодорожные пути, снабжавшие центр России. На спасение Царицына были брошены все боеспособные силы красных с Дона и Кубани.
Между тем генерал Деникин, удостоверившись, что дорога на юг открыта, развернул Добровольческую армию и устремился на Кубань.
Народ приветствует Деникина после взятия Царицына, июнь 1919 годаИ первой на пути добровольцев оказалась станица Великокняжеская (ныне город Пролетарск), где была сосредоточена «Красная карательная конная бригада», которой командовал бывший вахмистр Борис Думенко и его заместитель бывший унтер-офицер Семён Будённый.
«Красные каратели» были наголову разбиты, после чего остатки воинства Думенко, преследуемые донскими казаками, бежали до самого Царицына.
Станица Песчанокопская
Следом – в ночь на 4 июля – части Добровольческой армии атаковали станицу Песчанокопскую, которую обороняли части «Железной» пехотной бригады бывшего унтер-офицера русской армии Дмитрия Жлобы, перешедшего на сторону большевиков.
Офицер-доброволец Борис Прянишников из Партизанского полка вспоминал: «Солнце склонялось к западу, когда полк подошёл на расстояние одной версты до Песчанокопской. На окраине этого большого села закрепились красные, обильно снабжённые пулемётами и поддерживаемые огнём десятка орудий.
Стало смеркаться, когда полковник Писарев отдал приказ атаковать село. Первый батальон ударил во фланг противника, наш второй – в лоб. И тут оправдались сказанные генералом Деникиным слова: «Полк – несравненный таран для ударов». Атака была стремительной, хотя от огня красных мы несли чувствительные потери. Со стоном упал молодой доброволец. Я задержался на несколько минут, перевязывая его рану. А за это время цепь батальона продвинулась вперед и, полуоборотом вправо, стала примыкать к левому флангу 1-го батальона.
Ушёл вперед и мой взвод. В сумерках я быстро догнал цепь. Но, присмотревшись к ней, увидел, что она была слишком густая и на нашу не похожая. Это были не наши, а отступавшие красные. Взволнованный неожиданным открытием, я сперва остановился, а затем повернул назад, провожаемый выстрелами отступавших красных.
Наступила полная темнота. Ориентируясь по звёздам, я шёл примерно в том направлении, где можно было найти своих. Вдруг раздался грозный окрик: "Стой! Кто идет?"
Голос показался знакомым, и я ответил: "Свои".
Подойдя ближе, увидел поручика, командира нашего взвода, и остатки взвода, залегшие полукругом, с пулемётной тачанкой в центре. Оказалось, что в темноте наш взвод оторвался от батальона и поручик, не зная складывавшейся обстановки, приказал взводу залечь в открытом поле. Я рассказал поручику о только что виденном и пережитом. Я считал, что красные отошли от Песчанокопской, но полной уверенности в этом не было.
В это время на окраине села, примерно там, где у меня произошла неожиданная встреча с красными, запылал пожар.
Немного подумав, поручик отправил юнкера Терещенко и меня на разведку в этом направлении. Осторожно двигаясь, часто приседая, чтобы лучше рассмотреть лежавшую перед нами местность, мы минут через двадцать пять добрались до удобного укрытия по соседству с пожаром. Вблизи ходили вооружённые люди. По их говору и повадкам мы определили, что это были свои. Осмелев, мы вышли из укрытия и натолкнулись на командира своего батальона. Часть села была занята нашим батальоном, и капитан Бузун обрадовался, узнав о том, что взвод наш цел. Он приказал нам немедленно привести в село наш взвод на ночлег...»
В селе было взято в плен около 5 тысяч красных. Часть пленных – из тех, что были насильно мобилизованы коммунистами – сами вступили в Добровольческую армию, а большинство по приказу Деникина было отпущено по домам. Такой необычный поступок вызвал удивление и у красных, и у белых, которые уже привыкли расстреливать пленных.
Станица Тихорецкая
В начале июля Добровольческая армия вступила в пределы Кубанской области, где деникинцев уже ждала 30-тысячная «армия Северо-Кавказской республики» Карлиса Калниньша. Штаб красноармейцев располагался в станице Тихорецкой.
И Деникин снова развернулся: для ослабления позиций красных он послал дивизию генерала Боровского в рейд по тылам противника. За двое суток добровольцы прошли более сотни километров, очищая станицы от мелких отрядов.
Навстречу им двигался полк корниловцев.
Утром 14 июня кольцо вокруг Тихорецкой сомкнулось.
После короткого, но яростного штурма Тихорецкая была захвачена. Причём красный командир Калниньш сбежал из окружения в самый последний момент, бросив даже личную охрану – верных латышей и китайцев. Его начальник штаба – некто Зверев – застрелил жену и застрелился сам.
В Тихорецкой Добровольческая армия захватила невиданные ею доселе трофеи: 3 бронепоезда, 50 орудий, броневики, аэроплан, вагоны винтовок, пулемётов, боеприпасов и имущества.
Интересно, что за три недели боёв добровольцы потеряли четверть своего первоначального состава, но при этом общая численность Добровольческой армии выросла с 9 до 13 тысяч человек – за счёт непрерывного притока добровольцев, усиливающегося с каждой победой. Так, в Тихорецкой Деникин начал формировать первые подразделении из пленных, мобилизуя рядовых солдат-красноармейцев в свои войска. Уже и беднейшее казачество (те самые фронтовики, которые притащили на Кубань большевизм) начало склоняться к белым. Они видели, что добровольцы в станицах аккуратно расплачивались за фураж и продовольствие, а красные – грабили, реквизировали скот и лошадей.
Станица Кореновская
После взятия Тихорецкой дорога на Екатеринодар, казалось, была открыта. Но не успели добровольцы приготовиться к штурму столицы Кубани, как сами получили чувствительный удар в спину – от нового командующего «армии Северо-Кавказской республики» кубанского казака Ивана Сорокина, сменившего на этом посту латыша Калниньша.
Как и его противники генералы-белогвардейцы, Иван Сорокин начал свою военную биографию с Японской войны – правда, в те годы он был обычным фельдшером из санитарного отряда. Во время Первой мировой войны он также служил фельдшером – в 1-м Лабинском полку Кубанского казачьего войска, сражавшемся на Кавказском фронте. За храбрость был награждён Георгиевскими крестами 3-й и 4-й степени.
Деникин и Врангель на параде в Царицыне, 1919 годВ 1915 году он был командирован в Тифлисскую школу прапорщиков, после окончания которой в 1916-м был произведён в чин хорунжего и направлен уже в 1-й Линейный полк Кубанского казачьего войска, который также воевал на Кавказе.
Вернувшись после революции на Кубань, он организовал первый красный казачий отряд, больше напоминавший банду анархистов. Но красные высоко оценили его боевой опыт, и уже через несколько месяцев Иван Сорокин стал помощником командующего Юго-Восточной Красной Армией.
К Деникину (вернее, ко всей Добровольческой армии) у бывшего фельдшера были личные счёты. Во время Первого – «Ледяного» – похода Добровольческой армии именно Сорокин фактически руководил всеми красными полками, которые противостояли белым во время похода на Екатеринодар. Именно Сорокин был ответственным за провал всех операций, когда добровольцы без боя выскользнули из кольца окружения красных.
Теперь Сорокин жаждал реванша.
Узнав о том, что белые заняли Кореновскую, он всеми силами обрушился на станицу и истребил оставленный белый гарнизон. Дроздовцы и марковцы двинулись было назад, но красные сумели отбить две попытки штурма.
Вдохновлённый победой Сорокин развернул наступление на Тихорецкую. И сам не заметил, как оказался в ловушке, приготовленной для него Деникиным.
Оказавшись в окружении, армия Сорокина моментально превратилась в беспорядочную толпу, метавшуюся под огнем добровольцев.
Генерал Деникин писал: «Большевики понесли весьма тяжёлые потери – добровольцы пощады не давали. Но и Добровольческая армия была сильно обескровлена, 1-я и 3-я дивизии потеряли 25–30 процентов своего состава.
Не один день потом в Тихорецкой провожал я в могилу прах своих старых соратников, со скорбью в душе и с больной неотвязчивой думой:
– Уходят, уходят... один за другим...
Проклятая русская действительность! Что, если бы вместо того, чтобы уничтожать друг друга, все эти отряды Сорокина, Жлобы, Думенко и других, войдя в состав единой Добровольческой армии, повернули на север, обрушились на германские войска генерала фон Кнерцера, вторгнувшиеся в глубь России...»
Екатеринодар
После победы над армией Сорокина против большевиков и их политики «военного коммунизма» поднялась вся Кубань. Красные, где могли, отвечали на террор террором, и по всем станицам пошла безудержная резня: уничтожались целые отряды, обозы, населённые пункты.
Возможно, именно поэтому большевикам так и не удалось организовать оборону Екатеринодара. Более того, при приближении Добровольческой армии началось массовое дезертирство красноармейцев. Вскоре паника передалась и горожанам, бросившимся искать спасения на востоке.
16 августа 1918 года Добровольческая армия вошла в брошенный Екатеринодар.
Впереди в автомобиле ехал сам Антон Иванович Деникин. Для него, как и для всех офицеров-первопоходников, возвращение в Екатеринодар имело важное символическое значение: именно здесь закончился Первый поход Белой армии, когда русские офицеры, преследуемые по пятам большевиками, только чудом смогли вырваться из окружения. Теперь они вернулись, окрылённые надеждой на победу...
Вступление Добровольческой армии в ЕкатеринодарОднако вскоре надежда померкла, уступив место политическим дрязгам.
Выяснилось, что первыми в освобождённый город планировали войти депутаты так называемой «Кубанской законодательной рады» во главе с неким Николаем Рябоволом, бывшим директором одного из департаментов правления кооперативной Кубанско-Черноморской железной дороги. Во время революции он сумел быстро сориентироваться и был избран спикером «парламента» Кубани.
Когда стало ясно, что Добровольческая армия со дня на день сметёт сопротивление большевиков, люди Рябовола развили необычайную активность. Они даже посылали делегацию депутатов к тяжело больному генералу Алексееву, чтобы тот повлиял на Деникина – дескать, пусть добровольцы постоят возле Екатеринодара, чтобы первыми в город вошли депутаты, которые бы смогли подготовить «достойную встречу» освободителям Кубани.
Генерал Деникин с сарказмом писал: «Тонкие политики! Если бы я знал, что наш совместный въезд в «столицу» так огорчит их чувство суверенности, я отказался бы вовсе от торжеств. И притом никто не препятствовал ведь депутатам Рады войти в Екатеринодар хотя бы... с конницей Эрдели, атаковавшей город...
Первые часы омрачились маленьким инцидентом: добровольцы принесли мне глубоко возмутивший их экземпляр воззвания, расклеенного по всем екатеринодарским улицам. Оно было подписано генералом Букретовым – председателем тайной военной организации, проявившей признаки жизни только в момент вступления в город добровольцев. Начиналось оно следующими словами: "Долгожданные хозяева Кубани, казаки и с ними часть иногородцев, неся с собою справедливость и свободу, прибыли в столицу Кубани... " Добровольческая армия – "часть иногородцев"!
Генерал Букретов пришёл представиться и не был принят. Долго ждал на вокзале и, когда я вышел на перрон, подошёл ко мне. Я сказал ему:
– Вы в своём воззвании отнеслись с таким неуважением к Добровольческой армии, что говорить мне с вами не пристало.
Повернулся от него и ушёл...
Этот ничтожный по существу случай имел, однако, весьма важные последствия. Букретов затаил враждебное чувство. Пройдёт с небольшим год... Кубанская рада, весьма ревниво относившаяся всегда к чистоте казачьей крови своих атаманов, изменит конституцию края и вручит атаманскую булаву генералу Букретову... Человеку "чужому", не имевшему никаких заслуг в отношении кубанского казачества, состоявшему под следствием по обвинению во взяточничестве, по происхождению еврею, приписанному в полковничьем чине к казачьей станице, но зато... "несомненному врагу главнокомандующего"... Букретов приложит все усилия, чтобы углубить и ускорить разрыв между Кубанью и главным командованием, потом вероломно сдаст остатки Кубанской армии большевикам и исчезнет».
* * *
P.s. Поучительна и судьба фельдшера-командарма Сорокина, также разочаровавшегося в большевиках.
В октябре 1918 года после конфликта Сорокина с реввоенсоветом Северного Кавказа мятежный командарм приказал арестовать и расстрелять группу руководителей Северо-Кавказской республики, включая и председателя ЦИК Абрама Рубина. В ответ 2-й Чрезвычайный съезд советов Северного Кавказа объявил Сорокина вне закона. Командарм попытался бежать, но в Ставрополе он был арестован солдатами 1-й Таманской пехотной дивизии. И в тот же день командир «таманцев» лично расстрелял Сорокина во дворе тюрьмы.
Он подвёл командарма к краю ямы, заполненной телами казнённых. Сорокину заломили руки так, что он упал на колени, подставив затылок.
– Именем пролетарской большевистской революции...
– К чёрту вашу революцию! – захрипел Сорокин. – К чёрту ваших большевиков!
– Поздно спохватились, ваше благородие, – коротко ответил палач и нажал на спусковой крючок.
