И такая спичка нашлась в Москве, где против диктатуры большевиков взбунтовались их самые первые союзники – левые эсеры.
* * *
Партия левых социалистов-революционеров выделилась как оппозиционное политическое крыло партии эсеров ещё в годы Первой мировой войны и окончательно оформилась в ноябре 1917 года – после того как левые эсеры вошли в Военно-революционный комитет Петроградского совета и приняли участие в большевистском перевороте. К примеру, секретарь ЦК ПЛСР Мария Спиридонова, по сути, была вторым человеком во ВЦИК Советов после Якова Свердлова, а эсер Вячеслав Александрович – вторым человеком в ВЧК после Дзержинского.
Разногласия левых эсеров с большевиками начались после подписания «похабного» Брестского мира в марте 1918 года. Другой причиной конфликта стал поворот к антикрестьянской политике: ВЦИК утвердил декреты Совнаркома о продовольственной диктатуре и комбедах вопреки возражениям ПЛСР. В знак протеста левые эсеры покинули органы советского правительства, а некоторые (например, Сергей Мстиславский, член делегации на переговорах о мире в Брест-Литовске) и вовсе призвали общественность к мятежу против большевиков.
И мятеж вспыхнул 5 июля на V Всероссийском съезде Советов в Большом театре, на котором Мария Спиридонова назвала большевиков «предателями революции». Главной же мишенью для левоэсеровских ораторов стал специальный гость съезда, которого многие воспринимали как подлинного нового хозяина России, – германский посол граф Вильгельм фон Мирбах. Как писал потом освещавший работу съезда репортёр Константин Паустовский, «один из лидеров эсеров Камков подошёл почти вплотную к ложе, где сидел Мирбах, и крикнул ему в лицо:
– Долой немецких оккупантов! Долой Мирбаха!
...Мирбах сидел невозмутимо, не вынув даже монокля из глаза, и читал газету».
Уйдя из театра, левые эсеры провели демонстрацию, скандируя: «Долой империалистов и соглашателей!», «Долой Мирбаха!», «Да здравствует мировая революция!».
Вильгельм фон МирбахУже на следующий день левые эсеры Яков Блюмкин и Николай Андреев, явившись на приём в Германское посольство в Денежном переулке, застрелили графа фон Мирбаха. Отстреливаясь от охраны посла (при этом Блюмкин был ранен в ногу), убийцы выбежали из посольства, сели в ожидавший их автомобиль и скрылись в штабе отряда ВЧК, которым командовал эсер Дмитрий Попов.
Узнав о случившемся, Ленин и Свердлов приказали арестовать убийц, а также руководство ЦК ПЛСР, находившееся в Большом театре на заседании V Всероссийского съезда Советов. В штаб левых эсеров, расположенный в особняке Саввы Морозова в Трехсвятительском переулке, отправился сам Феликс Дзержинский, но восставшие чекисты отряда Попова арестовали самого «рыцаря революции». Также в заложниках оказалось ещё 27 большевистских деятелей.
Народный комиссар имуществ РСФСР эсер Владимир Карелин в газете «Борьба» подчёркивал оборонительный характер «мятежа левых эсеров»: «После ареста всей фракции левых эсеров V съезда было отпущено несколько десятков большевиков – делегатов съезда, задержанных нашими патрулями на улицах. Было задержано только несколько видных большевиков для обеспечения неприкосновенности наших арестованных товарищей».
Уже в ночь на 7 июля Ленин поднял по тревоге красных латышских стрелков – 9-й Латышский полк, которым командовал бывший подполковник царской армии латыш Иоганн Вацетис. В помощь латышам придали отряд интернационалистов, сформированный из немецких и венгерских военнопленных, которыми командовал социалист Бела Кун – бывший солдат Австро-венгерской армии, который в 1916 году оказался в русском плену и был отправлен на Урал.
Латышский стрелковый полкВсего за несколько часов латыши с немцами разгромили мятежников. Особняк Морозова был обстрелян из артиллерийских орудий. Большевик Склянский писал: «было выпущено 16 снарядов с замедлителями, которые великолепно пробивали стены и разрывались внутри».
Уже к вечеру сопротивление эсеров по всему городу было сломлено. Полтора десятка активных участников мятежа были расстреляны, остальные – осуждены. Сроки, впрочем, оказались довольно мягкими: от 1 до 3 лет. Так, Спиридонова получила всего год тюрьмы, но ещё до окончания срока бежала. Блюмкин в мае 1919 раскаялся и был принят в Коммунистическую партию, после чего служил в охране Троцкого.
* * *
Мятеж в Москве эхом отозвался по стране. Так, в Симбирске поднял восстание эсер Михаил Муравьёв, командующий Восточным фронтом Красной армии.
Арестовав большевиков (в том числе и командующего 1-й армией Михаила Тухачевского), он объявил о создании так называемой Поволжской Советской республики и призвал всех под знамена для борьбы с немцами и их прислужниками большевиками.
Однако мятеж быстро подавили: председателю губернского парткома Иосифу Варейкису удалось тайно призвать на помощь латышских стрелков и специальный отряд из Московского ВЧК. Бывший генерал Михаил Бонч-Бруевич, состоявший при штабе армии военспецом, вспоминал:
«В зал, расположенный рядом с комнатой, где по требованию Муравьёва должно было состояться совместное с ним заседание губисполкома, ввели несколько десятков красноармейцев – латышей из Московского отряда. Против двери поставили пулемёт. Варейкис приказал пулемётчикам:
– Если Муравьёв окажет сопротивление при аресте и будет заметен перевес на стороне главкома и его сообщников, то стрелять прямо в комнату и косить направо и налево, не разбирая, кто там, – свои или чужие...»
Во время перерыва в заседании губернского Совета Муравьёв при попытке ареста и был застрелен.
* * *
Но вот в Ярославле вооружённое выступление было подготовлено вовсе не левыми эсерами, а «Союзом защиты родины и свободы», который возглавлял известный в те годы революционер Борис Савинков, порвавший с эсерами ещё в сентябре 1917 года. И в начале 1918 года «Союз защиты» был организацией не столько политической, сколько боевой и даже монархической: если эсеры и меньшевики хотели восстановить дооктябрьскую власть, то савинковцы собирались вернуться к состоянию дофевральскому. Они сумели создать наиболее сильное антибольшевистское объединение в Центральной России. Отделения «Союза защиты» открывались во всех крупных верхневолжских городах.
Борис СавинковНо именно Ярославлю предстояло стать центром будущего сопротивления большевистской диктатуре.
Почему именно Ярославль?
Старинный купеческий город, сказочно разбогатевший на торговле хлебом, Ярославль в начале ХХ века стал настоящим флагманом индустриализации российской провинции. Здесь росли новые заводы и крупнейшие предприятия. К 1917-му Ярославская губерния входила в число самых развитых территорий страны. Итоги выборов в Учредительное собрание в ноябре 1917 года говорили сами за себя: 60 % получила партия кадетов, а вот большевики всего 4 %.
При этом большевиками в Ярославле были как раз больше всего недовольны именно рабочие: предприятия, пережившие смену трёх моделей жизни только за один 1917 год, были остановлены, собственники заводов бежали за границу, а у рабочих семей не было средств для пропитания. Поэтому в 1918 году именно пролетарии и были основными противниками «диктатуры пролетариата», тогда как сельские жители по отношению к новому режиму проявляли апатию или даже одобрение, ведь большевики дали крестьянам возможность разделить господскую землю.
Улица Большая Рождественская* * *
Для организации восстания в Ярославль был послан полковник Александр Петрович Перхуров – потомственный дворянин, выпускник Академии Генерального штаба, который накануне Первой мировой войны служил на Дальнем Востоке. Как только стало известно о начале войны, он попросился на фронт и перевёз семью из Владивостока к Екатеринослав (нынешний Днепропетровск): полковник очень опасался японской интервенции. Что ж, он как в воду глядел: 5 апреля 1918 года японцы высадили десант для захвата Владивостока. Правда, в это же самое время и Екатеринослав на другом конце бывшей империи оказался в руках украинских националистов и немецких оккупантов.
«Невеселую картину застал я дома, – писал он в книге своих воспоминаний. – Больная жена, дочь, лишившаяся места учительницы только потому, что у неё отец – офицер, и маленький сын, ютящиеся в одной только комнате. Полное отсутствие денежных средств и сколько-нибудь ценного имущества. Найти работу бывшему офицеру в маленьком уездном городке почти на линии фронта оказалось невозможным.
Я решил вернуться обратно в Москву, проездом через которую слышал о каких-то рабочих артелях из бывших офицеров, союзах и т. п.
Однако в Москве оказалось, что «бывшему офицеру» трудно найти не только работу, но даже и пристанище. Время шло. Постоянной работы не находилось, остаток денег от дороги приходил к концу...»
Александр Петрович ПерхуровВ конце марта 1918 года знакомые офицеры свели его с Борисом Савинковым, который тогда набирал боевую дружину для «Союза защиты».
«Знакомство это меня не привлекало, – вспоминал Перхуров. – Эсер, террорист, комиссар в армии при Керенском – все это не располагало в пользу знакомства».
Но постепенно Савинкову удалость убедить полковника Перхурова в том, что он жалеет о содеянной революции, а больше всего о том, что плодами Февральского переворота воспользовались большевики – наймиты германского Генштаба. Благодаря Брестскому миру, убеждал Савинков, большевики смогут вычеркнуть Россию из числа держав-победительниц в мировой войне. Поэтому нам нужно как можно скорее если не свергнуть режим большевиков, то хотя бы показать союзникам по Антанте, что старая Россия ещё жива и сопротивляется революционному террору.
Для этого Савинков решил организовать ряд восстаний в российских городах – Рыбинске, Ярославле, Костроме, Нижнем Новгороде, Ростове Великом, Муроме, где из числа бывших офицеров формировались подпольные ячейки, готовые по сигналу взять в руки оружие.
В итоге решили, что первым начнётся выступление в Ярославле, затем подключится Рыбинск, а далее восстанет всё Поволжье.
Правда, как писал Савинкову отправившийся в инспекционную поездку Перхуров, с организацией мятежа пока не следует торопиться: доверенные лица Савинкова часто выдавали желаемое за действительное, всячески завышая численность своих боевых отрядов и демобилизованных офицеров, готовых выступить с оружием в руках против большевиков.
Но Савинков и слушать ничего не хотел. Его агентурные источники в ЦК ПЛСР говорили, что партия левых эсеров вот-вот порвёт с большевиками и устроит в Москве переворот. Благоприятнее же момента для восстания и сыскать было бы трудно: пока большевики и эсеры будут рвать друг другу глотки в столицах, «савинковцы» без лишнего шума возьмут власть в провинции. А там посмотрим, кто кого!
Ярославль. Берег реки Волги* * *
Первоначально Перхуров спланировал выступление на 4 июля 1918 года – в день открытия V Всероссийского съезда Советов в Москве. По его расчётам, для захвата всех губернских стратегических объектов вполне хватит 200 вооружённых офицеров. И это только в том случае, если 1-й Советский полк, на который опирались большевики в Ярославле, сохранит нейтралитет, как и обещали некоторые подкупленные командиры красных.
Но рано утром 4 июля в условленном месте на Леонтьевском кладбище недалеко от вокзала собралось только 70 человек заговорщиков. И это при том, что «Офицерский союз» в самом Ярославле насчитывал 120 человек.
И Перхуров дал отбой. Начинать мятеж с такими силами не имело смысла.
Новый срок выступления он назначил на 6 июля. При этом он заявил своим помощникам, он даст сигнал к восстанию, если придёт хотя бы 100 человек.
В итоге явилось 105 офицеров, вооружённых 12 револьверами.
И Перхуров решил: будь что будет.
* * *
Первым делом восставшие захватили артиллерийские склады у городского вокзала.
Часовые складов беспрекословно сдались и отдали винтовки. Тотчас же склады были вскрыты, и ополченцы разобрали оружие. В это же время назначенные люди перерезали все телефонные провода в городе.
Уже к рассвету были заняты почта, телеграф, радиостанция и казначейство. Также был полностью разоружён и арестован коммунистический отряд.
«До гимназии Корсунской дошли без дальнейших задержек, – вспоминал полковник Перхуров. – Там нас ждало донесение, что взяты без выстрела дом Лопатина и другие пункты, занятые советскими войсками и учреждениям, представлявшие для нас наибольшую опасность.
Захват города продолжался.
Вскоре раздался один орудийный выстрел, а затем пришло донесение, что стреляли по гостинице Кокуева, после чего находящиеся там сдались. Убитых и раненых ни с одной стороны нет.
Гимназия Корсунской, которую я наметил для занятия штабом, оказалась загромождённой обстановкой, вынесенной из классов в коридоры и на лестницу, а также обстановкой советского учреждения, занимавшего до этого гимназию. Многие комнаты были заперты. Пришлось временно расположиться в сенях.
Скоро сени были переполнены толпой обывателей всех видов и возрастов. Добровольцев записывали, тут же они получали оружие и шли на укомплектование полков».
В тот же день на сторону восставших перешло 200 человек из городской милиции, включая и самого начальника милиции – бывшего прапорщика и губернского комиссара Временного правительства Фалалеева, а также автоброневой дивизион под командованием поручика Супонина (25 офицеров и 2 бронеавтомобиля «Путилов-Гарфорд»).
Не обошлось без самочинного террора. На своих квартирах были захвачены и убиты председатель исполкома городского совета Семён Нахимсон и комиссар Ярославского военного округа Давид Закгейм. Оба этих человека никакого отношения к Ярославлю не имели: это были присланные из Москвы большевики, призванные на месте показать товарищам, как необходимо устраивать «революционный террор».
Оборонительные рубежи ярославских повстанцевТакже было схвачено в плен около 200 советских и партийных работников. Все они были арестованы и помещены на баржу, которую отвели от берега, поставив на якорь.
* * *
Вскоре после начала восстания стало ясно, что силами одних офицерско-добровольческих частей удержать город не удастся. И Перхуров начал рассылать по заводам и окрестным деревням агитаторов, рассчитывая привлечь на свою сторону крестьян и рабочих.
Примечательно «Обращение к гражданам города Ярославля», подписанное полковником Перхуровым. В нём отменялись не только все распоряжения советской власти, но и ликвидировались те органы управления, что были созданы ещё при Временном правительстве: волостное земство, волостные земельные комитеты и гражданская милиция. В самом Ярославле их заменяла власть «управления главноначальствующего по гражданской части», а в «прочих городах губернии – власть начальников уездов», восстанавливались полномочия волостных старшин. Возрождались также окружные суды, а функции общей полиции передавались «уездной и городской страже».
Но самое главное – Перхуров всячески подчёркивал тот факт, что своё благословение на восстание дал лично митрополит Ярославский и Ростовский Агафангел (Преображенский), который в те дни находился в Москве, на Поместном соборе Православной церкви.
Следует отметить, что Ярославская епархия в то время занимала одно из ведущих мест в России по числу служителей культа и прихожан: до 1917 года на территории, ныне занимаемой Ярославской областью, действовало 1 064 православные церкви и 28 монастырей. И духовенство оказало огромную поддержку восставшим.
Большевик Дмитрий Малинин писал: «Ярославское духовенство было настроено активно, контрреволюционно... Попы в июльские дни призывали православных христиан покаяться и причаститься перед вступлением в бой с большевиками. И всё время мятежа служили господу богу молебны – о победе и одолении ненавистных большевиков».
Разрушенная в ходе обстрела церковь Покрова Богоматери на Борисоглебской улицеТем не менее поддержка духовенства не дала желаемого результата в виде крестьян, готовых воевать.
По воспоминаниям самого Перхурова, накануне восстания в местное отделение Союза неоднократно являлись «ходоки» не только из окрестных сел, но даже и из Тверской и Костромской губерний, заявляя, что они готовы «выступить даже с голыми руками» против большевиков в любой момент. Для крестьянства, указывали они, наступает голод и отсутствие полной возможности купить хлеба, потому что куда ни поедут, повсюду рискуют, что у них хлеб отберут и даже арестуют или побьют... Одни просто высказывались против существующей власти, другие поддерживали идею Учредительного собрания. Однако как только доходило до дела, большинство крестьян держали нейтралитет, отвечая эмиссарам восставших: «Вам надо, вы и воюйте!».
Показателен пример крестьянских отрядов Диево-Городищенской волости, выступивших на помощь восставшему Ярославлю. Собравшись по звону колокола и отслужив молебен о даровании победы «в борьбе с безбожной властью», волостной сход села Диево-Городищево принял решение идти на помощь ярославским повстанцам.
Церковь Никола Рубленый после восстания«В 6 часов вечера собрались около Пожарного депо, – позже вспоминал один из крестьян. – Немного после от Смоленской принесли икону и стали служить молебен. Служил священник отец Константин и диакон Витальский».
Однако до Ярославля из 300 дружинников дошли только 50 крестьян-добровольцев, многие их которых в прошлом были фронтовиками. В самом же городе от отряда Диево-Городищенской волости осталось и вовсе одно воспоминание: многие «добровольцы», получив вооружение и боеприпасы, тут же уходили обратно в свои сёла.
Впрочем, были и примеры иного рода. Так, часть крестьян-добровольцев организовала на станции Уроч (или Филино) импровизированный броневой поезд, благодаря которому можно было простреливать переправы на обоих берегах Волги. Другие же крестьяне сооружали баррикады из старых барж и кораблей, чтобы не пропускать пароходы красных к городу.
Также Перхурову неожиданно помогли рабочие железнодорожных мастерских, которые считались опорой большевистского режима. В состав отрядов повстанцев влилось 140 человек, остальные рабочие ремонтировали броневики в мастерских, готовили бронепоезд для контратак на позиции красных.
Но даже и с такими силами восставшие не смогли взять всего города под свой контроль. Линия фронта между белыми и красными прошла почти через центр тогдашнего города, отсекая городские районы за рекой Которослью.
Ярославль. Депо* * *
Между тем лидеры большевиков Ленин и Троцкий, едва узнав о восстании в Ярославле, создали в городе специальный Коммунистический отряд для борьбы с мятежниками, куда вошли следующие части: 3-й Венгерский интернациональный полк из бывших военнопленных, 1-й Варшавский революционный полк, три латышских полка, бригада китайских наёмников-интернационалистов. Всего 7 тысяч человек. Против тысячи повстанцев.
Но даже сотня повстанцев была для большевиков смертельно опасной. Ленин с Троцким могли сквозь пальцы смотреть на мятежи национальных провинций, но вот восстание русского центра они потерпеть не могли. Именно русский народ был главным врагом большевистской диктатуры, поэтому большевики и не жалели сил, чтобы растоптать в прах любой рост национального самосознания русских, натравливая на русский народ всех украинских и прочих местечковых националистов.
«Дело не в России, – цитировал слова Ленина меньшевик Георгий Соломон, – на неё, господа хорошие, мне наплевать, – это только этап, через который мы проходим к мировой революции...»
В кратчайшие сроки был образован Ярославский фронт, в город начали прибывать эшелоны с воинскими частями, артиллерией, бронемобилями и пулемётными бронеплощадками. Также для бомбардировок города власть направила аэропланы.
Газета «Правда» призывала к мщению: «В Ярославле убиты восставшими белогвардейцами Закгейм… Нахимсон… Убиты самые стойкие, испытанные борцы пролетарской армии… Товарищи ярославцы! Мы ждём от вас ответа: сколько сотен гадов и паразитов истребили вы за эти три драгоценные жизни наших друзей? Поп, офицер, банкир, фабрикант, монах, купеческий сынок – все равно. Ни ряса, ни мундир, ни диплом не могут им быть защитой. Никакой пощады белогвардейцам!»
Начало военных действий подробно описал сам полковник Перхуров: «С утра 7 июля бои разгорелись с большей силой, так как за ночь к советским войскам подошли подкрепления и с тех пор прибывали безостановочно.
Железное кольцо охватывало Ярославль всё крепче и крепче. Против двух лёгких орудий в Ярославле, с количеством снарядов не более 180 штук на каждое орудие – всего запаса, которым мы могли располагать – и около 300 трехдюймовых шрапнелей и гранат быстро выдвигались и новые батареи, преимущественно крупных калибров, до шестидюймовых включительно.
По моему расчёту, против Ярославля работало, в конце концов, не меньше десяти батарей».
Ярославль после мятежа* * *
В то же время все попытки поднять восстания в Рыбинске и Муроме были подавлены в крови при помощи венгерских и китайских «интернационалистов», ставших самой надёжной опорой большевистского режима.
В ожидании помощи со стороны восставших Рыбинска полковник Перхуров был вынужден перенести свой штаб в здание государственного банка – в помещении гимназии из-за постоянного артиллерийского обстрела начался пожар.
Затем красные нанесли новый удар.
Перхуров вспоминал: «Среди крестьян, занимавших Заволжский участок, вражеские лазутчики пустили провокационный слух, что красные жгут деревни. В результате крестьяне без всякого предупреждения с позиции снялись ночью и разошлись по домам, чтобы спасать своё имущество. После их ухода с позиции в освободившиеся места продвинулись войска красных и сильно потеснили весь участок...
Позднее я получил известие, что крестьяне, убедившись в целости своих деревень, вновь собрались в отряды, но пробиться в Ярославль не могли. Крестьянские отряды стали действовать, как партизаны, но, не имея руководства и пополнения патронами, большой пользы принести не могли».
Между тем и в самом городе продолжались пожары, город со всех сторон обстреливался орудиями карателей.
«Положение на береговых участках ухудшалось, – писал Перхуров. – На правом берегу боевой участок был оттеснен от моста через Волгу и от водокачки, а некоторое время спустя потерпел крушение броневой поезд на левом берегу.
С потерей водокачки город остался без воды, тушение пожаров прекратилось.
Боевые запасы в нашем распоряжении оставались только те, которые были в арсенале. Запасов этих было немного, в особенности трёхлинейных патронов, по артиллерии снарядов не было вовсе.
Были винтовки старых образцов однозарядные и магазинки образца «Витерли». К этим винтовкам запас патронов был значительный, но винтовки «Витерли» были без штыков.
Поэтому, кажется, на десятый день боевых действий, когда пришлось выдать на фронт винтовки «Витерли», чтобы сохранить оставшийся запас трёхлинейных патронов для пулемётов, у каждого бойца оказалось две винтовки – русская со штыком для штыкового боя и «Витерли» без штыка, но с патронами для стрельбы.
Из Рыбинска же не было никаких сведений. Выяснить положение дел в Рыбинске по радио не удалось. Посланные туда люди для связи не возвращались».
Ярославское отделение Государственного банка* * *
Надо, впрочем, отдать должное полковнику Перхурову. Располагая совершенно ничтожными силами, он сумел так организовать оборону, что на две недели сковал многочисленные силы противника.
И красные отряды решили бомбить непокорный город с аэропланов. Ярославль стал первым городом в русской истории, который был разбомблен практически полностью авиацией.
Только по официальным данным Чрезвычайного штаба по ликвидации мятежа: «за два полёта сброшено более 12 пудов динамитных бомб, большая часть которых, по полученным сведениям, попала в район расположения штаба противника около бывшего губернаторского дома… Лётчиками замечены сильные повреждения зданий и возникшие пожары… Артиллерийский огонь противник не открывал, ограничившись одним или двумя выстрелами из малокалиберных орудий, по-видимому, с броневиков. В настоящее время, ввиду упорства противника, решено усилить бомбардировку, применяя для этой цели наиболее разрушительной силы бомбы».
Участники подавления восстания позируют на фоне разрушенного бомбардировками городаОднако защитники города держались, отбивая атаки противника. Отчаявшись сломить сопротивление ярославцев, командир сводного Коммунистического отряда краском Юрий Гузарский телеграммой потребовал от Москвы поставки химических снарядов, обосновав свои планы предельно откровенно: «Если не удастся ликвидировать дело иначе, придётся уничтожить город до основания со всем его населением». Требование краскома было выполнено, химические снаряды подвезли. И только поднявшийся в последние дни восстания сильный ветер и проливные дожди не дали пустить газы в ход.
«Мы были отрезаны от всего мира, – вспоминал Перхуров. – Я решил пробиться со всеми силами из окружавшего нас в городе кольца и, оставив город, уйти в леса, а потом двигаться на восток, к более хлебным районам. В этом направлении был разработан план перевозки оставшихся запасов и раненых и приступлено к разработке боевой диспозиции.
Но в это время ко мне явились вновь появившиеся в Ярославле Супонин и гардемарин Ермаков и заявили, что они присланы делегатами от находящихся на фронте, которые не хотят покидать Ярославль.
П.А. ПерхуровЯ поехал на боевые участки, позондировал настроение и взгляды бойцов и вынес впечатление, что люди исполнят любой мой приказ.
Вернувшись в штаб, я получил донесение о крайне тяжёлом положении Заволжского участка.
Убиты один за другим два начальника этого участка; общее управление нарушено, противник сильно теснит этот участок... Пришлось бросить все резервы и так парализовать нажимы...»
* * *
20 июля 1918 года бывший прапорщик, а ныне краском Юрий Гузарский издал совершенно людоедский приказ: «Чрезвычайный штаб Ярославского фронта объявляет населению города Ярославля. Всем, кому дорога жизнь, предлагается в течение 24 часов со дня объявления сего ОСТАВИТЬ ГОРОД И ВЫЙТИ К АМЕРИКАНСКОМУ МОСТУ. Оставшиеся после указанного срока в городе будут считаться участниками мятежников. По истечении 24 часов пощады никому не будет, по городу будет открыт самый беспощадный ураганный артиллерийский огонь из тяжёлых орудий, а также химическими снарядами. Все оставшиеся погибнут под развалинами города вместе с мятежниками, предателями и врагами революции, рабочих и беднейших крестьян».
Город после обстрелаНо в это время самого полковника Перхурова в осаждённом городе уже не было: буквально накануне он принял решение прорваться из кольца блокады.
Александр Петрович вспоминал: «Я собрал военный совет, объяснил положение на всех участках и то, что патронов у нас хватит по среднему расчету не более как на неделю. Значит, в этот срок должно быть принято и приведено в исполнение определенное боевое решение со всеми вытекающими из него последствиями.
На совете присутствовал генерал Карпов, ярославский старожил, пользовавшийся большим авторитетом среди ярославцев. Он предложил перейти исключительно к инженерной обороне, заплестись в городе проволокой, устроить ряд опорных пунктов и держаться в Яpocлавле, отнюдь не оставляя его.
На моё возражение, что без патронов не поможет никакая проволока, а на подкрепление извне надежды вполне определённой нет, генерал Карпов продолжал настаивать на своей идее.
Других предложений сделано не было.
Только один голос высказался за необходимость выкинуть белый флаг. Остальные же были склонны к мнению генерала Карпова, что Ярославля оставлять нельзя, хотя не знали, каким путём устранить недостаток патронов.
Тогда я высказал своё решение: во что бы то ни стало прорваться частью наших сил через линию обложения, там соединиться с партизанскими отрядами, которые, по сведениям, были ближе всего к Ярославлю в юго-восточном направлении, и вместе с ними действовать в тылу противника, чтобы заставить его хоть местами отодвинуться от города и тем облегчить положение. Кроме того, при успехе таких действий отбить запас патронов в свою пользу».
Участники подавления мятежа* * *
Прорываться из города решили на пароходах, на которые по приказу Перхурова был загружен трёхдневный запас продовольствия по расчёту на двести человек, а также 100 берданок с патронами, 10 000 трёхлинейных патронов, считая в том числе и набитые ленты для пулемётов, два пулемёта «Максим», один «Лима», несколько разных гранат (в Ярославле их было самое незначительное количество) и запас спасательных кругов, собранных с других пароходов.
Расчёт оказался точным: пароход с беглецами благополучно прошёл все блок-посты на реке.
Однако все попытки собрать партизанские отряды из крестьян оказались тщетными.
Несколько дней Перхуров со своими людьми бродил по окрестным лесам, а когда наконец вышли к какой-то деревне, то узнали, что торопиться бессмысленно: Ярославль пал.
* * *
Не дождавшись ответа на свой ультиматум, краском Юрий Гузарский приказал подвергнуть город ещё более интенсивной бомбардировке.
И красивейший из городов России за несколько дней оказался в руинах. Очевидец писал: «Былого, красивого Ярославля более нет. Нельзя сказать: нет Ильинской улицы или погибла в огне Владимирская улица. Нужно сказать: погибло всё, кроме куска центра и вокзальной части города. Торчат одинокие трубы домов, куски кирпичных закопчённых стен, остовы обгорелых деревьев. Пожарная вышка разрушена. Телеграфные столбы свалены и обгорели. В уцелевших домах выбиты все стёкла».
Население сократилось на 44 тысячи человек – со 120 до 76 тысяч человек. Без крыши над головой остались 28 тысяч ярославцев.
Из 76 промышленных предприятий полностью было разрушено 55. Из 8 тысяч зданий и сооружений уцелело лишь около 2 тысяч.
Ярославль 1918 годаОгромные разрушения были в Афанасиевском монастыре (бывшем Спасо-Преображенском), основанном ещё в начале XIII века ростовским князем Константином Всеволодовичем.
«Спасибо тебе за соболезнование о гибели Спасского монастыря, – писал митрополит Агафангел в письме к племяннице. – Да, можно сказать, его уже не существует, он в развалинах. Слава Богу, чудотворная Печёрская икона и святые мощи благоверных князей сохранились невредимыми. Всё остальное разрушено и погибло в огне...»
Сам же владыка Агафангел избежал расстрела только потому, что все эти дни он был в Москве.
Но против оставшегося в городе духовенства начался массовый террор. Число бессудно казнённых в первые часы после подавления восстания уже никогда не станет известно. Расстрелы продолжались и позднее: в сентябре в советской прессе фиксируется более 60 случаев казни участников восстания. Всего же в Ярославской губернии при подавлении мятежа, по официальным спискам ВЧК, было расстреляно более 5 тысяч человек, не считая тех, кого австрийцы и китайцы расстреливали без суда и следствия.
Самая печальная судьба ожидала женский монастырь Казанской иконы Божьей Матери, расположенный в центре Ярославля. В дни мятежа монастырь наполнился раненными при обстреле горожанами. Монахини ухаживали за больными, варили им щи и кашу, стирали бельё. При штурме города все найденные в монастырских кельях люди были объявлены мятежниками и расстреляны без суда и следствия вместе с монахинями. После подавления восстания Казанский монастырь был упразднён и превращён в тюрьму для заложников.
Ярославль после мятежаНо даже и демонстративная жестокость большевиков в Ярославле не смогла остановить восстания в других русских городах.
Продолжение следует
