Афиши в городе были расклеены заранее, да и какие это были афиши!
«Русские люди» – как будто впервые за много лет красные комиссары вспомнили, что в городе-колыбели трёх революций живут именно русские люди, а не безликий советский гибрид сталинской селекционной политики «дружбы народов». В умирающем от голода городе эти слова казались то ли горячечным воспоминанием из полузабытого прошлого, то ли обещанием какой-то новой жизни.
Но немцы как с цепи сорвались. С самого утра были три воздушные тревоги – одна за другой.
Последняя как раз закончилась без четверти пять, а премьеру назначили на пять часов вечера, чтобы зрители успели вернуться домой до комендантского часа.
– Пришёл кто-нибудь? – без особой надежды спросил у вахтёра худрук нового театра Сергей Морщихин. Ясно же, что никто не успеет прийти, но вдруг…
Сергей Морщихин. Фото: общественное достояние– Полный зал!
И в зале были тоже русские люди в ватниках, шинелях, с автоматами – прямо с фронта или прямо на фронт. А также рабочие, высохшие школьные учительницы, девушки из частей ПВО – казалось, все ленинградцы собрались здесь, чтобы вновь и вновь повторять про себя слова капитана Васина, главного героя новой пьесы военкора Константина Симонова:
– Слава русскому оружию! Вы слышите?! Слава русскому оружию!
* * *
Железнодорожное сообщение с Ленинградом было прервано ещё в конце августа 1941 года, а 8 сентября немцы вышли к побережью Ладожского озера, взяли Шлиссельбург и окружили Северную столицу с суши. Жители города ещё не знали, что город взяли в блокаду, да и само это слово появилось в сводках информбюро значительно позднее.
Но в том же сентябре вся творческая интеллигенция разделилась на две части: на тех, кого эвакуировали, и на тех, кто решил остаться. Причём в полном составе остались лишь два коллектива, отказавшиеся покинуть осаждённый город: Симфонический оркестр Радиокомитета и Театр музыкальной комедии.
Остальные ленинградские театры были эвакуированы с большей частью актёров, хотя некоторые пожелали остаться на свой страх и риск. И несмотря на то что все оставшиеся в городе артисты отправились в бессрочный отпуск и были вынуждены кормиться случайными заработками, кто-то устроился в агитбригады, разъезжающие по фронту, другие шли в бригады ПВО, где давали пайки.
* * *
В декабре в Ленинграде наступила пора, которую выжившие горожане потом назовут «смертным временем». У людей закончились все домашние запасы продовольствия, нормы дневной выдачи хлеба снизились до 250 граммов по рабочей карточке и до 125 граммов для иждивенцев. Голод тысячами косил ленинградцев. Свирепствовали тридцатиградусные морозы, остановился транспорт, не работал водопровод и в домах не было света.
С 1 января в гостинице «Астория» был организован стационар для учёных и творческих работников, куда помещали ослабевших людей, чтобы хоть как-то поддержать их. Среди них был и дирижёр Симфонического оркестра Радиокомитета Карл Элиасберг с женой – пианисткой Надеждой Бронниковой, сотрудники Радиокомитета, актёры и музыканты.
Карл Элиасберг. Фото: Архив Санкт-Петербургской филармонии им. Д. Д. ШостаковичаАртистка балета Ольга Иордан вспоминала: «В угловом номере “люкс” был устроен красный уголок – там помещалась библиотечка и стояло пианино, и после ужина мы собирались там. Человек тридцать-сорок, все в пальто и в валенках. В эти дни даже радио не работало. В один из таких вечеров в темноте послышались звуки пианино. Кто-то играл тихо, медленно, но с большим мастерством и чувством. Трудно описать волнение, охватившее меня, когда я за столько времени услышала музыку… Это играл Владимир Софроницкий – знаменитый на весь мир пианист, профессор Ленинградской консерватории. Играл минут пятнадцать, на большее не хватило сил…»
В эти дни в осаждённом Ленинграде были прекращены все концерты и спектакли, музыка не звучала даже в эфире.
Но потом вмешался Жданов – секретарь Ленинградского горкома ВКП(б). Писатель Александр Фадеев, побывавший в Ленинграде в феврале 1943 года, приводит в своём очерке слова, сказанные председателем Радиокомитета Яковом Бабушкиным: «Мы думали, что музыка не уместна в такие дни. И агитировали с утра до вечера. Но агитаторов тоже не хватало. Выпадали целые часы молчания, когда в эфире звучал только один метроном: тук… тук… тук… тук… Представляешь себе? Эдак всю ночь да ещё и днём. Вдруг Жданов нам говорит: “Что вы такое уныние разводите? Хот сыграйте что-нибудь!” Тут я и стал искать по городу музыкантов и артистов».
«В Радиокомитет приходили заявки на чтение классической и советской литературы, – писала Ольга Берггольц, работавшая в Радиокомитете. – В январе были особые передачи – “Чтения с продолжением”. Был прочитан ряд отрывков из “Илиады” Гомера, а артист Александр Янкевский читал несколько дней подряд “Педагогическую поэму”. Янкевский был очень плох, он почернел, еле дышал, но артисту страстно хотелось дочитать цикл. Из этих передач постепенно родился “Театр у микрофона”. У микрофона артисты Радиокомитета стали разыгрывать целые пьесы, преодолевая голод, слабость, быструю утомляемость».
* * *
1 марта 1943 года в Ленинградском горкоме партии было принято постановление «по организации концертной работы по обслуживанию частей Красной Армии и Флота», благодаря которому актёры и музыканты получили возможность получать по карточкам паёк работающих людей.
– Мы почти ежедневно, а иногда и по несколько раз в день выступали перед фронтовиками, – вспоминала певица Тамара Сальникова. – Поёшь и видишь, как теплеют глаза бойцов, чувствуешь, что им нужно твоё искусство. Нередко бойцы делились с нами скромным фронтовым пайком. Тот, кто провёл в Ленинграде блокаду, знает, чем была для нас ложка горячей пшённой каши.
– Ехали мы в грузовике, обтянутом брезентом, – вспоминала артистка театра Зинаида Габриэльянц. – Мороз был за тридцать градусов. В центре кузова стояла печурка, которая всё время топилась. Ехали часов пять, прижавшись друг к другу. А когда добрались до места и вышли из машины, то буквально замерли от неожиданности. Десятки машин с грузом шли вереницей по ладожскому льду к Ленинграду. Некоторые из них проваливались. Их вытаскивали, и они вновь продолжали путь. Восхищённые, мы старались хотя бы немного порадовать героев трассы. Два дня, забыв об усталости, выступали на площадках, автомашинах – всюду, где только было можно.
Зинаида Габриэлянц перед выходом на сцену пытается согреть концертные туфли. Фото: Мемориальный музей обороны и блокады Ленинграда* * *
3 марта в здании Пушкинского (или Александринского) театра возобновил свои спектакли Театр музкомедии, лишившийся своего здания: в самом начале ноября упавшая фугасная бомба сильно повредила здание театра.
Уже 4-го числа показали оперетту «Сильва», 5-го – «Баядеру», 6-го и 7-го – «Три мушкетёра».
– Ежедневно у театрального подъезда вывешивалась афиша, которую в те дни писали от руки, – вспоминал директор театра Георгий Максимов. – Спектакли давали дважды в день, чтобы наверстать вынужденный простой в феврале. Билеты были нарасхват. Каждый день в зрительном зале, кроме фронтовиков, – большие группы рабочих.
Актриса Алла Кузнецова вспоминала:
– За спиной стояла смерть: зритель не знал, будет ли в его жизни ещё такая радость, а актёр – сможет ли ещё выйти на сцену, поэтому играли как в последний раз. Только в зале стояла необычная тишина: из-за холода и голода зрители не могли хлопать. По окончании каждого спектакля зал вставал и благодарил актёров молча.
* * *
Мировой сенсацией стало и исполнение 9 августа 1942 года в блокадном Ленинграде Седьмой симфонии Дмитрия Шостаковича, которую он посвятил родному городу.
Сам Шостакович встретил войну в Ленинграде и уже в первые недели стал писать Седьмую симфонию, но в середине октября, ослабевший от голода, с двумя малолетними детьми композитор был эвакуирован в Куйбышев, где закончил симфонию.
Дмитрий Шостакович на репетиции Седьмой симфонии в Новосибирске. Фото: Архив Санкт-Петербургской филармонии им. Д. Д. ШостаковичаВ июле 1942 года партитуру специальным самолётом доставили в Ленинград. Лётчик Литвинов прорвался сквозь огонь вражеских зениток, но когда нёс партитуру в Радиокомитет, попал под обстрел и был ранен. Однако задание выполнил.
К тому времени в оркестре Радиокомитета оставалось 15 человек. А требовалось более 80. Дали объявление по радио, дирижёр Карл Элиасберг обходил госпитали, даже отозвали музыкантов с фронта. Собрали 79 человек. Первая репетиция продолжалась всего 15 минут – на большее не хватило сил. Тогда музыканты стали получать дополнительные горячие обеды.
Премьера была назначена на 9 августа: именно в этот день, по плану фашистского командования, в погибшем Ленинграде должен состояться парад вермахта и их союзников. Но вместо немецких маршей по громкоговорителям транслировали Ленинградскую симфонию, и все 80 минут, пока звучала симфония, по немецким позициям вёлся шквальный огонь нашей артиллерии.
* * *
Возник вопрос о дальнейшем трудоустройстве всех выживших в Ленинграде актёров и музыкантов.
Так и было принято решение о создании нового театра – не музыкального и не драматического, а «всежанрового». Новый театр назвали просто Городским, но с первого же дня его окрестили «Блокадным». Потому что городских театров много, а Блокадный – он один такой.
Художественным руководителем нового театра стал режиссёр Сергей Морщихин, который и предложил первым поставить спектакль «Русские люди» по пьесе Константина Симонова.
Сама пьеса была напечатана в газете «Правда», затем она звучала на Ленинградском радио в передаче «Театр у микрофона».
Премьера была назначена на 18 октября 1942 года – в зале Театра комедии на Невском проспекте. Однако здесь не было бомбоубежища, поэтому вскоре театр переехал в здание Малого оперного театра (сейчас это Михайловский театр).
После громадного успеха «Русских людей» Блокадный театр буквально за месяц поставил ещё пять спектаклей: «Жди меня» Симонова, «Фронт» Корнейчука, «Нашествие» Леонова, «Женитьба Белугина» Островского, «Олеко Дундич» Ржешевского и Каца. Потом появились классические «Женитьба Бальзаминова» и «Вечер водевилей» – специально для фронтовиков, которым хотелось хоть на секунду отвлечься от мировой мясорубки.
* * *
Журнал «Огонёк» писал в 1943 году: «Городской театр – театр военного города, театр-агитатор, театр-воспитатель. События, происходящие на сцене, отражают события сегодняшних дней, и зрители, слыша канонаду, часто не знают, на сцене это или за стенами театра».
Артист театра Владимир Серафимович Ярмагаев вспоминал:
– Зрители шли к нам охотно, хотя никто не мог быть уверен, что вернётся домой. Но даже в самые тяжёлые дни наши зрители не теряли чувства юмора. И всякий раз, когда мой герой солдат Остапенко объяснял соседу по окопу, почему мороз производит разное впечатление на советских солдат и на фашистов, в зале раздавались хохот и аплодисменты.
А это строки из воспоминаний Тамары Чистяковой, которая много лет работала в театре осветителем: «Мы были молодые, голодные, холодные, не топили, репетировали в пальто, курили самосад, чтобы заглушить голод… Утром все вместе – и артисты, и технические работники – занимались ремонтом, а вечером шли репетиции. Работали и не думали о смерти. В домах электроэнергии не было, а в театре давали».
Однажды во время первого акта начался артиллерийский обстрел района. Поблизости ухнул снаряд и погас свет. Сцена и зрительный зал погрузились во тьму. Но не произошло никакой паники. Только небольшое замешательство на сцене: что делать, ак играть дальше?». И вдруг из тьмы зрительного зала на сцену прорезался яркий лучик карманного фонарика, за ним второй, третий... Они возникали, как звезды на небе. Свет массы карманных и аккумуляторных фонарей дал возможность доиграть акт до конца.
Спектакль «Русские люди». Фото: teatrvfk.ru– Декорации мы делали сами, – вспоминал актер Александр Янкевский. – Весь коллектив, вооружившись столярными, малярными и плотницкими инструментами, по ночам трудился над оформлением спектакля.
Еще запомнилось, что те из актеров из актеров, кто был занят в радиопередачах, едва отыграв в театре, бежали в Радиокомитет прямо в костюме и гриме, благо бежать было близко.
– Отчитаешь у микрофона сводку с фронтов, передачу для партизан, стихи, очерк – и опять в театр.
* * *
В день снятия блокады Ленинграда многие артисты Городского театра были на сцене.
Актриса Валентина Назарова писала: «Не забыть счастливый день 27 января 1944 года. Мы играли спектакль «Олеко Дундич», когда раздались первые залпы салюта… Все артисты, не занятые в этот момент на сцене, выбежали на улицу прямо в гриме и костюмах. Мы кричали, прыгали, обнимались, плакали от радости. Как это было замечательно – слышать залпы орудий и не прятаться от них в подворотни! Как было радостно сознавать, что никогда больше не будет жестоких обстрелов!».
P.S. В 1959 театру присвоили имя Академического драматического театра имени В.Ф. Комиссаржевской.
