Собравшиеся вспомнили опыт перестройки, когда эта тема впервые вышла на уровень общественного обсуждения, и попытались понять, случился ли акт национального покаяния. И если нет – то почему. Да и что такое покаяние вообще?
– Те настроения и те сложности, которые я отмечаю в трансформации общественного мировоззрения сейчас, побуждают меня обращаться на несколько десятилетий назад, во времена перестройки, – так начала своё выступление на круглом столе Галина Ивановна Зверева, историк, профессор РГГУ. Доклад, с которого начался круглый стол, она назвала «Ответственность и покаяние за советское прошлое в дискуссиях эпохи перестройки», и составила его из высказываний заметных политических и общественных деятелей того времени, которые ярко живописуют представления и чаяния сил, влиявших на процессы в стране.
– Перестройка в СССР в 80-е годы – это сложнейший процесс преобразования советского общества и государства. В этот период разные социальные группы стали заявлять о себе, они включились в политическую жизнь. Участники перестройки – это самые разные люди: и российские государственные деятели, и общественные организации, и люди, которые потом стали называться лидерами мнений; наконец, огромные массы передовых российских граждан с разными идейно-политические взглядами. В начале перестройки, на первом этапе, люди говорили об исправлении отдельных недостатков, существовавших в системе СССР. Тогда же возникла идея обновления социализма, актуальны был лозунги: «Назад – к Ленину!» и «Ускорение – развитие страны». Второй этап – кульминация перестройки, когда доминировали социальный и политический оптимизм. Казалось, всё получается, всё удаётся, развиваются идеи гласности, демократии. Тогда прошли несколько очень важных событий. Наконец, третий этап, выход в финальный период перестройки, когда нарастают противоречия между руководителями политической партии и теми новыми политическими группировками и общественными организациями, которые формируются в конце 80-х годов. Изучение истории перестройки, конечно, связано с обсуждением ответственности, вины и покаяния современников за террор, за массовые репрессии и – шире – за всё то, что случилось в советском прошлом.
Галина Зверева. Фото: vshek.ruИсторик сопоставила три позиции: государственной власти, профессиональных историков и публицистов.
Государственная власть
Основными лозунгами, которые звучали на уровне госвласти, были призывы возвращаться к ленинским нормам жизни, социализму придать новый облик, расширить гласность и открытость. Направлять перестройку должна была партия, а интеллектуалы, представители науки, образования и культуры – только помогать в этом. В том числе такие тезисы звучат в докладе Михаила Горбачёва в июне 1988 года.
Уже через два года члены ЦК КПСС стали указывать, что общество движется не так и не туда, куда наметила партия. Происходящее в стране сравнивали с анархией. Зазвучали призывы навести порядок.
– Александр Яковлев, один из тех, кто продвигал идеи перестройки, на это счёт высказывался более тонко и более сложно: «У нас появился шанс на мирную и созидательную революцию, но получилось так, что перестройка попала под огонь критики справа и слева. Для правых она недопустимо революционна, а для левых невыносимо консервативна и медлительна. И перестройка сейчас натыкается на новые волны людского ожесточения». Так, в финале перестройки наблюдается расхождение между теми направлениями и теми ограничениями, которые установила верховная власть. Творческая энергия массы требует двигать эту самую начавшуюся революцию дальше. Возникает вопрос: куда? В каких направлениях, какие новые лозунги будет выдвигать эта масса? – продолжает Галина Зверева
Профессиональные историки
Историки призывают заново читать произведения Ленина, возвращаться к его завещанию, искать в его трудах способ включения народа в строительство социализма. В ошибках винят Сталина и его политику.
– Когда я впервые заново прочитала работы историков, я была поражена следующим: почему не было других позиций, почему были господствующими именно такие позиции – вернуться к Ленину? Эта идея тогда заражала всё общество: власть – народу, земля – крестьянам, фабрики – рабочим. Почему так много аргументов в пользу того, что нужно исправить просто отдельные ошибки? Я только недавно поняла в чём дело – это всё историки партии, историки КПСС. Других историков, которые бы изучали советский период, просто не было. Потому что история 20 века, история СССР, больше никем не изучалась, кроме как историками партии. Сразу переломить себя они не могли. Их всё ещё занимала идея: где левый уклон, где правый уклон, кто был прав, а кто – нет, по какой линии развития социализма надо было идти. Но надо сказать, что историки во многом определяли тогда направление общественного сознания.
Публицисты
Публицисты оказались куда ближе к людям. Они заметили, что в СССР начался процесс становления гражданского общества, и это «движение снизу» не совпадает с тем, что диктует власть. Общество оказалось более готово к переменам, чем руководство. И стало понятно, что какого-то ясного пути, по которому развивается государство – нет.
Осуждение лично Сталина, его ошибок и ошибок его ближайшего окружения встречалось и в этих кругах. Так же, как и разговоры о переформатировании социализма. Систему считали жизнеспособной. Возникла дискуссия, в которой одна сторона призывала не очернять историю (читай – образ палачей и доносчиков), а другая – вытащить скелеты из шкафов открыто обсудить ответственность за репрессии.
– Не знаю приходилось ли кому-то из вас читать замечательную книгу – сборник публицистических работ, который называется «Если по совести». Александр Гельман говорил в ней о том, что мы несём коллективную ответственность не только за прошлое, мы несём ответственность за настоящее, и каким станет это настоящее, таким будет и будущее. «Если перестройку пресекут, кто будет за это ответственен? Сторонники или противники? Отвечаю однозначно: будут ответственны её сторонники». Звучит парадоксально. Если мы остановимся на улучшенной модели социализма, значит, мы не поймём, что было в прошлом, мы не сможем отвечать за то прошлое, которое определяет наше будущее, – приводит цитату Галина Ивановна.
Обложка книги. Фото: издательство Художественная литератураПублицист Майя Ганина тоже прямо высказывалась о том, что современное ей общество несёт коллективную ответственность и должно испытывать вину за прошлое: «В построении отношений, которые основаны на уговоренной лжи участвовали все. Но не все были равно ответственны за это. Нельзя равнять страдания жертвы и палача. Пусть каждому воздастся по его заслугам. Надо формировать культуру очищения».
Общество хотело говорить о репрессиях
Галина Зверева говорит, что обществу откликались эти призывы. Оно было готово их услышать и принять. В 1987 году появилось общество «Мемориал»*. И при его посредничестве и участии в 20-х числах ноября в Доме культуры электролампового завода провели Неделю совести.
На стенах повесили документы из дел, фотографии и лагерные письма. Специально оставили пустые места, чтобы люди могли разместить фото своих близких, погибших, замученных в лагерях. Очевидцы рассказывали, что там были подлинные документы, и люди не могли удержаться и трогали их руками, хотя можно было прочитать и так.
– К выставке было колоссальное внимание. Был необыкновенный общественный резонанс. И хочу напомнить в развитие темы исторической ответственности: благодаря общественным движениям формируется идея памяти о прошлом. Именно группа Мемориал* начала сбор подписей за создание памятника жертвам репрессий. В Соловках установили камень. Государственная власть тогда чуть-чуть опоздала. Общество, люди, общественные движения её опередили. Задним числом вышло постановление политбюро о сооружении памятника жертвам репрессий. Чтобы не отстать совсем от общества, закрепить как-то своё положение, было принято такое постановление – воздвигнуть в Москве памятник беззаконий и репрессий, имевших место в годы культа личности. Очень важное значение имело это постановление политбюро. Важное прежде всего для самой власти. Она констатировала новые настроения, которые нарастали в советском обществе. Это постановление об увековечении памяти жертв репрессий. Проводится большая работа по поводу реабилитации всех граждан, ставших невинными жертвами массовых репрессий 30-х, 40-х и начала 50-х годов.
Публицисты переводят в программные высказывания общественные настроения. Так, Игорь Виноградов пишет, что репрессии и террор должны восприниматься не как несчастье, а как вина, «потому что вина наших отцов и дедов остаётся до тех пор, пока она остаётся на нас, на детях, на внуках. А она остаётся на нас, пока мы не искупим её хотя бы сегодняшним нашим покаянием». Покаяние осмысляется, как очищение от вины.
Идея покаяния звучит от многих публицистов, как нечто неизбежное, но к чему надо осознанно прийти.
– Но что получилось? Произошло ли это национальное покаяние? Произошло ли то, что публицисты называли нравственным очищением каждого человека? Теперь, по прошествии многих лет, мы понимаем, что этого не произошло. И в кризисный период, в финале перестройки, то, что предполагалось сделать, не было сделано. Вопрос: почему? У меня есть на этот вопрос свой, может быть не очень точный ответ. Я полагаю, что, то что мы называем общественным сознанием, находилось ещё в пределах социалистического мироустройства. Оставалась вера в возможности улучшения социализма: избавиться от тёмного и страшного, но оставить то лучшее, что было при социализме. И эта идея переходит в 90-е и 2000-е, но переходит туда редуцированной. Идея улучшения социализма уходит, а остаётся – оставить лучшее, что было при социализме. К этому приходят последующие поколения при активном участии государственной власти. Видимо, в кризисный период перестройки, в конце 80-х годов, когда стали нарастать экономические, межнациональные трудности, когда было понятно, что Союз начинает распадаться, в этот момент идея покаяния и очищения, как будто уходит в тень и перестаёт воспроизводиться так настойчиво, как в кульминационный период перестройки. А потом она просто забывается. И помогают её забыть те политики, которые пришли в РФ после 91 года, – так закончила выступление Галина Зверева.
– Когда я начал изучать историю Гражданской войны, и читать документы того времени, стало понятно, что была единая цепочка. Ленин не был святым, мягко говоря. И то, что Сталина ему противопоставляли, объясняется тем, что не было других вариантов в ту эпоху. Изначально система советской власти, как и любая власть по марксистским канонам, – это система подавления, принуждения и так далее. Но советская власть – это система полного подавления любого инакомыслия с первых дней. Для меня вопрос о том, кто виноват в этих событиях, так не стоит. Для меня – это система, которая, проходит через разные волны, восходящие и нисходящие, когда репрессии становятся единичными. Самый дискуссионный вопрос для меня – вопрос покаяния. Для меня он стоит так: кто сегодня должен покаяться? Мы с вами, кто понимает тяжесть произошедшего? Что касается людей, у которых нет в сознании такой проблемы, как мы можем от них чего-то требовать? – продолжил дискуссию историк, автор книг о гражданской войне Константин Соколов.
Он считает, что общество в России до сих пор очень атомизировано, и как такового гражданского общества по сей день, так и нет. По его мнению, покаяние уже произошло, и произошло оно во время перестройки, а возможно и раньше, когда стало возможным появление фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние».
– Вина – это такая категория, которая не терпит уравниловки. Мы расшибаем лоб о словосочетание «коллективной вины». У кого-то интуитивно, всё, что связано с коллективизмом вызывает внутреннее сопротивление, у кого-то посредством мысли «нельзя это размазать одинаково на всех», – заявил ведущий круглого стола Андрей Васенёв. – Мне, как христианину тут проще. Потому что я знаю одного человека, который взял на себя вину всех людей. Он не был виноват, но взял на себя все грехи. Да и потом, известная всем молитва «Отче наш» содержит слова «прости нам долги наши». То есть речь идёт именно о просьбе об отпущении грехов от «мы».
Тему покаяния подхватила председатель Мариинского православного братства Ксения Цветкова:
– Сравнивать коллективное и личное, всё равно, что сравнивать деревянное и зелёное. Коллективное – это то, что связано с уравниловкой, то есть, то, что может быть только извне. Покаяться коллективно невозможно. Но если говорить о какой-то группе, которая может понести покаяние вместе, мне кажется, это всё равно будет сумма личных покаяний, а не коллективное покаяние. И ещё важно не забывать, что покаяние – это не раскаяние за соделанное в прошлом, но это решимость исправить ошибки, чтобы изменить будущее.
Константин Соколов при этом заметил, что можно смотреть на этот вопрос в другой системе координат, где есть три уровня покаяния: личный, общественный и, что очень важно, государственный. Если инициатива и энергия покаяния может возникнуть на первых двух, то обеспечение масштаба и поддержка этого процесса в пределах страны возможны лишь с государственным ресурсом.
Иные три типа покаяния показал Васенёв. Он заметил, что в христианстве есть покаяние, как некое изменение жизненного пути человека.
– Грубо говоря, когда я не был христианином, и я им стал, то есть я свернул с пути погибели на путь спасения – это моё покаяние. И когда мы говорим о национальном покаянии – это изменение пути государства. Второй уровень покаяния – это путь возвращения. И здесь есть соблазн вернуться не туда. И третий уровень покаяния – это, когда мы каждый день как-то согрешаем, и иногда просто нужно как-то убраться. Но этот путь мы тут не рассматриваем, – рассказал Андрей.
Кроме того он заметил, что покаяние – это процесс, и покаяние – это акт. И в этом смысле в 1990-х покаяния не произошло, потому что не было акта.
Руководитель дискуссионного клуба «Толк» и участница круглого стола Юля Корпусова ометила проблему, которая всегд затрудняет не только покаяние, но и даже разговор о нём. Это вопрос самоидентификации. Если человек считает себя жертвой каких-то внешних обстоятельств, он ищет виноватых вокруг себя. Но покаяние требует перенос внимания внутрь себя или своего народа, если говорить о покаянии общем. Тогда от позиции жертвы можно будет перейти к позиции действия и покаяние исполнить.
Завершила дискуссию Галина Зверева, которая согласилась, что идея покаяния имеет христианскую основу. Что часто к этой идее мешает прорваться «синдром выученной беспомощности», когда парализовано всякое движение внутреннее и внешнее. Но она может выражать себя в действии, в других формах:
– Джон Остин когда-то сказал: «Слово – есть действие». Розеншток-Хюсси говорил, что общество умирает в отсутствие речи, и оно живо, когда разговаривает. Когда мы об этом говорим, когда мы не просто вспоминаем, но свободно и осознанно говорим в связке с настоящим, мне кажется, с этого начинается покаяние.
