Исподволь тема нашего неизжитого прошлого исчезает из школьной программы, а в рядовых российских семьях она и так себя не особо проявляла. Кроме того, в последнее время звучат предложения изъять «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына из школьной программы.
Разговор о «трудной памяти» сам по себе сложен, а беседы о ней с детьми ещё сложнее, учитывая тяжесть темы и юношеский максимализм. Вместе с тем дискуссия о событиях XX столетия в русской истории необходима. И дело не только в том, что эта тема – один из разделов ЕГЭ, а в сохранении исторической и семейной памяти. «Стол» поговорил не просто с теми, кто работает со школьниками, но с теми, кто знает, как подать её, чтобы дети услышали.
Тяжёлая тема в игровом формате
С 30 октября по 7 ноября – это время, когда в России особо вспоминают жертв советских репрессий. Согласно некоторым данным, история примерно каждой восьмой семьи связана с «Большим террором», а если посмотреть на весь советский период с 1917-го по 1990 год, то окажется, что в РФ нет ни одного человека, родни которого эта тема не коснулась. Есть только семьи, в которых об этом не помнят или не знают, потому что те, кто знал, ничего не говорили. Это при том что уже 30 лет прошло после падения СССР, а в 2015 году в нашей стране была принята Концепция государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий. Согласно документу, основными задачами являются в том числе организация свободного доступа людей к архивным материалам, увековечение памяти жертв советских репрессий, а также просвещение и образование молодёжи.
На акцию «Молитва памяти» в этом году многие пришли с детьми. Участники молитвенного поминовения отмечают: трудная память важна не только для просвещения, но для воспитания человечности современного поколения.
Руководитель образовательного центра Музея истории ГУЛАГа Константин Андреев считает, что разговаривать о репрессиях со школьниками необходимо. Однако при беседе не стоит забывать о сложности темы, а значит, отказаться от апеллирования к штампам и домыслам. В силу того, что дети очень чутко чувствуют фальшь и принуждение к принятию той или иной точки зрения, при обсуждении советских репрессий необходима искренность. Андреев уверен, что лучше всего преподносить масштаб трагедии через личные истории. Возможно, даже через рассказы о судьбах родственников подростков, потому что такая подача позволяет не просто продемонстрировать масштаб, но заставляет детей задуматься, представить условия жизни близких, сопереживать. Впрочем, считает эксперт, упрощать ни в коем случае нельзя. Личная история – это только направление, в котором следует двигаться педагогам-историкам. А вот в какой форме или каким методом будет подана эта история – решать учителям.
– Допустим, у нас в музее есть книжечка, которую Ольга Раницкая создала в лагере для своего сына, оставшегося на воле. Это маленький комикс, где она кодирует себя в персонаже – метеочёртике (она трудилась на лагерной метеостанции). Даже в этом маленьком, размером с ладонь, рукописном дневнике видно, как автор переживает срок заключения через этого героя. Поэтому, изучая книжку, мы знакомимся с биографией этой женщины, событиями из её жизни, – отмечает Андреев.
Книга Ольги Раницкой «Метео-чертик. Труды и дни». Фото: Государственный музей истории ГУЛАГаНа основе комикса можно также разыграть театрализованную сценку. Вообще театрализованность в подаче неоднозначной информации – популярный метод. Им решили воспользоваться участники инклюзивной театральной лаборатории «Собиратели опыта». Они поставили спектакль «Свидетельствуя за свидетеля. Как пропеть пустоту». Постановка основана на письмах, дневниках и воспоминаниях заключённых. Одним из героев спектакля стала игрушка, сделанная по аналогии с лагерной куклой Константина Ротова, сделанной в заключении. Это кукла-перевертыш: в один момент – один человек, в следующий миг – другой. Вероятно, это метафора сложившейся в те годы ситуации в обществе. Ведь тогда палачами становились зачастую товарищи и даже родственники.
– И мы вот подумали: классно, у нас есть кукла, почему бы не придумать целую программу на основе взаимодействия с такими игрушками? Например, подобрать для персонажей истории из фондов нашего музея – организовать такой образовательный процесс, где есть посредник в виде куклы, и общаться с детьми на эту сложную тему, – подчёркивает Андреев.
Сложная, неоднозначная тема рассказывается понятным детям языком. По словам руководителя образовательного центра Музея истории ГУЛАГа, важно, чтобы дети своими руками создавали что-то, творили, в процессе обсуждая тяжёлые страницы советской и российской истории. Впрочем, самое главное в любой из форм подачи материала – принципы диалога и честности. Как объясняет Андреев, современных детей обмануть сложнее вдвойне. Привыкшие к бесконечному поиску информации, любой факт они норовят перепроверить в реальном времени. Например, в ходе экскурсии школьники тут же могут ввести сомнительный факт в поисковую систему и подловить на неточности куратора выставки. Поэтому важна осторожность в деталях: датах и оценках.
Спектакль «Свидетельствуя за свидетеля. Как пропеть пустоту». Фото: Государственный музей истории ГУЛАГаИстория не делится на чёрное и белое
Безусловно, в вопросе с подачей материала подросткам есть риск столкнуться с юношеским максимализмом, когда ребёнок рассматривает тему с сугубо положительной или, напротив, отрицательной стороны. Поэтому педагогу важно показать, что в любом историческом процессе присутствует масса оттенков, а не только «белое» и «чёрное».
Несмотря на всю тяжесть и, казалось бы, бесчеловечность происходящих событий в период советских репрессий, о них также нельзя говорить однобоко. Тем более что для современных школьников Сталин, как и Ленин, да и сам Советский Союз, – слишком далекие люди и понятия. Для них это всего лишь упоминание из учебника истории.
Андреев приводит в пример разбор с детьми воспоминаний самих жертв советских репрессий:
– Мы читаем историю пережившей лагерь женщины. После освобождения она возвращается домой, зная, кто написал на неё осведомление, якобы она плохо отзывалась о Сталине. Она отмечает, что много думала об этом поступке в заключении и в результате решила простить доносчика. После выхода на волю она идёт к нему и говорит, что не держит зла. Казалось бы, вполне конкретная ситуация, в которой есть и жертва, и злодей. Однако сама история показывает нам, насколько жизнь сложна и неоднозначна.
Поэтому в преподнесении информации о репрессиях для детей в том числе важна научная постановка вопроса. Например, если кто-то высказывает мнение о нестабильном психическом состоянии Сталина, то это важно подкреплять официальными документами, архивными материалами. Другое дело, что не во всех случаях можно рассчитывать на фактическое наличие подобного рода документов.
В Музее истории ГУЛАГа даже разработали комплекс методических материалов для школьных преподавателей, в которых советуют, как лучше расставить акценты и какими инструментами пользоваться при подаче информации.
Опасный сборник по истории репрессий
Несколько лет назад в Перми Центр гражданского образования, который признан иностранным агентом, издал пособие по преподаванию истории периода советских репрессий. Тогда сборник был подвергнут жёсткой критике со стороны экспертного сообщества. Местные издания писали, что специалисты признали книгу опасной в силу некорректности многих терминов и преобладания личных интересов над государственными.
В экспертизе отмечено, что пропаганда подобного взгляда на общественную жизнь формирует безнравственную личность. Кроме того, некоторые эксперты высказались о том, что при массовом распространении пособие может угрожать государственной безопасности.
Составители сборника были уверены, что в школе стоит говорить о роли насилия в советской политике, а также о жестокости большевистских руководителей.
Историки согласны, что преуменьшать масштаб трагедии репрессированных не стоит. Однако это не значит, что надо крениться в одну или другую сторону.
В Методических рекомендациях по проведению памятных уроков в День памяти жертв политических репрессий, разработанных Академией повышения квалификации и профессиональной переподготовки работников образования, отмечается, что развитие страны в 20–30-е годы носило противоречивый характер. Действительно, с одной стороны – производственная модернизация, развитие просвещения и образования, так называемые социальные лифты, недоступные прежде. С другой – усиление идеологической цензуры, политические репрессии, раскулачивание и гонения на все слои общества. По мнению педагогов, это очень важно демонстрировать школьникам, приглашая их к открытой дискуссии. При этом важной методической и смысловой ошибкой было бы в рассмотрении этого вопроса репрессии и уничтожение личности в человеке рассматривать наравне с промышленными или экономическими достижениями.
Токсичная память
В 2018 году исследовательский центр ВЦИОМ опубликовал результаты опроса, согласно которому половина молодых людей ничего не знала о карательных мерах в политике XX века. Однако, по словам Константина Андреева, школьники недостаточно хорошо знают историю не только репрессий, но также и события Великой Отечественной войны, и Гражданской войны, да и любого другого исторического периода.
Это означает, что говорить о репрессиях со школьниками необходимо ещё и потому, что в большинстве семей прабабушки и прадедушки могут вполне иметь лагерное прошлое. А значит, трудная тема на уроке – настоящий импульс к изучению истории своего рода.
Президент благотворительного фонда «Жить вместе» Алексей Наумов поделился историей своей семьи. После поездки в Казахстан, впечатлившись ужасом женского лагеря жён изменников Родины А.Л.Ж.И.Р., Алексей стал интересоваться, не было ли в истории его семьи репрессированных.
Музейно-мемориальный комплекс памяти жертв политических репрессий и тоталитаризма «А.Л.Ж.И.Р.». Фото: OspreyPL / Wikipedia– Я знал, что дед учился в семинарии, стал искать его среди списков семинаристов, наткнулся на фотографию своего прадеда, который был священником и в 1938 году был расстрелян. Никто в семье об этом не говорил. Вероятнее всего, основной причиной был страх. Известно, что раньше от репрессий страдали не только сами осуждённые, но и близкие. Был даже такой статус как члены семьи изменников Родины. Их лишали прав, у них возникали проблемы с работой. Часто они были вынуждены отказаться от родных, сменить фамилию. Поэтому эта память была токсичной, – отмечает Наумов.
Он считает, что без памяти человек перестаёт быть человеком. Поэтому важно воспитывать и сохранять человечность в душах детей.
Многие из тех, кто приходил 30 октября на молитвенное чтение имён жертв советских репрессий, отмечали, что лишь после смерти близких узнали об их лагерном прошлом.
– Мой отец родился в заключении, однако я никогда не слышала от него про тот период. Сейчас пытаюсь найти в архивах информацию, но пока нет подтверждения истории, – делится ходом поисков истории семьи жительница Москвы.
– Я стараюсь со своими детьми беседовать на тему репрессий, хотя история нашей семьи не связана с этим периодом. Подросткам важно говорить правду. У меня одному ребёнку 18, другому – 21. Жизнь такова, поэтому нужно размышлять вместе со своими детьми, страдать с ними, молиться, – отмечает другая участница.
Получается, быть предельно честным – это основное правило при выстраивании диалога со школьниками на такую сложную тему. Константин Андреев отмечает, что в особенности это важно сейчас, когда все, кто занимается темой репрессий, чувствуют к себе пристальное внимание.
– Простой пример из экскурсии: мы говорим, что это дверь из здания Военной коллегии Верховного суда, которое в простонародье было названо «Расстрельным домом». Мы можем сказать, что в этом здании были расстреляны тысячи людей, но у историков нет доказательств приведения там приговоров в исполнение. Поэтому мы говорим, что специалисты не доказали, что там расстреливали, несмотря на это дом получил подобное название. И связано это с большим количеством вынесенных смертных приговоров, – считает Андреев.
«Расстрельный дом» на ул. Никольская. Фото: Мобильный репортер / АГН "Москва"Впрочем, историки замечают положительную тенденцию увеличения интереса к теме семейной истории как среди школьников, так и среди взрослых. Это видно по количеству запросов в музей. На фоне закрытых архивов такой поток запросов может быть вполне объясним.
