Галина Ивановна Зверева – это не просто историк. Когда-то она она увлекалась национальными движениями Ирландии, а сейчас это декан факультета культурологии, заведующая кафедрой истории и теории культуры, доктор исторических наук и профессор РГГУ.
В сферу её интересов попадает культура социальных сетей, высказывание человека в тех или иных формах. Но и как историк она смотрит на всё происходящее не только с трагизмом, но и как исследователь. В чём отличие между гражданским и этническим пониманием нации? Как быть историком, если история – это политика, обращённая в прошлое? И случилось ли в 90-е годы покаяние за сталинские репрессии?
Самоидентификация национальности и гражданская национальность
– В городе Улан-Удэ в университете у меня была подруга из западных бурят. Она мне рассказывала такую историю. Когда пришло время получать паспорт, а тогда ещё в паспорте был пункт 5 «Национальность», она, при том что у неё отец и мать – этнические буряты, просила записать себя русской. Когда она пришла домой, у неё были большие сложности, но в паспорте она осталась русской. Имела ли она право получить такую запись в документе? Да, с полным основанием могла. Потому что когда человек сам себя определяет, он идентифицирует себя так, как он себя чувствует, как он соотносит своё мировоззрение, жизненный опыт, ценности с группой людей. Она мне тогда так и сказала: «Что мне делать, если я чувствую себя русской?» – рассказывает Галина Ивановна.
В вопросе национальности нет одной оптики. Например, есть понятия идентификации и самоидентификации. Идентификация внешняя – это когда человека определяют другие, когда тебя вписывают в систему. А самоидентификации, понятно, – это когда человек сам понимает, в какую систему он вписывается, а в какую – нет.
– Особенно это относится к детям из смешанных семей в этническом отношении. Например, у меня отец – украинец, а мама – русская. Когда пришло время получать паспорт, отец очень хотел, чтобы меня записали украинкой, а мама – чтобы русской, и она оказалась более сильной в этом вопросе. Меня записали русской. Мне в то время было всё равно, я равно любила отца и мать и не задумывалась о своей этнической принадлежности. Но теперь я хочу сказать важное: определять масштаб этнической группы, которая характеризуется как русские, можно прежде всего через самоидентификацию, – утверждает историк.
В качестве примера Галина Ивановна приводит Всероссийскую перепись населения в 2010 году. Тогда людям дали возможность указать, как они сами себя определяют. Они могли написать всё, что хотели, и они писали: татаро-башкиры, южно-уральские казаки, сибиряки, поморы, весьегонские и так далее. При этом часто это были не этнические группы, но какие-то субэтнические сообщества или даже как бы этнические, не сложившиеся как этнос.
Галина Зверева. Фото: vshek.ru– Если ты родился и жил всю жизнь в Костроме, ты, наверное, запишешь себя русским. Несмотря на то что в твоём роду были не только русские, но, может быть, украинцы, татары, кто-то ещё. Место постоянного жительства очень обязывает человека к определённой самоидентификации. Но, в сущности, этот вопрос очень сложный и основополагающий сейчас. Как в условиях сложных демократических процессов можно говорить об этнической чистоте русских, татар, кого угодно? И важно ли человеку определиться с выбором этнической принадлежности? – риторически вопрошает Зверева.
При этом на бытовом уровне такое самоопределение безусловно существует. Оно встречается в отношении постоянных жителей какого-то места к приезжим. Ведь часто мы слышим рассуждения не исследователя, но обывателя, о гастарбайтерах: «понаехали», «язык у них противный», «чёрные» и так далее. То есть это не только оценка чужого, но это и самопозиционирование методом отрицания чужого.
Хотя не всем это важно. Во Франции, например, есть представители разных наций, которые давно живут в стране и считают себя французами, независимо от корней. Это происходит потому, что во Франции под нацией понимается гражданский статус. Француз – это не этническая группа, а то, что складывалось из многих этнических составляющих. Может ли такое мировосприятие и самовосприятие сложиться в России? Вопрос открытый.
Войны памяти
Как быть историком, когда прошлое становится не предметом изучения, а инструментом современной политики? И почему политика сейчас обращена в прошлое?
– Много лет назад я была на конференции, где обсуждались проблемы памяти, проблемы того, каким образом формируется память с помощью государственной политики и средств массовых коммуникаций и многое другое. Один коллега из Германии в частной беседе сказал мне: «Удивительный вы народ, у вас всё время голова повёрнута назад». Эту фразу я потом находила в других источниках, – рассказала Галина Ивановна.
Она полагает, что интересоваться своим прошлым, читать книги по истории, обращаться к фольклору, сказкам – вполне естественно и желаемо. Но если это обращение к прошлому используется в политических целях, если происходит манипулирование этим прошлым, мне кажется, это мешает обычным людям понимать, где мы сейчас.
– Историки, социологи и психологи обращали внимание на такое явление в современном российском обществе. В привычном понимании в сознании человека есть то, что связано с личным или социальным прошлым (это опыт), есть представление о настоящем и какое-то представление о будущем. Но в современном нам с вами обществе настоящее сплющено. Его просто нет. Нам бы здесь определиться: кто мы, что делаем, как мы сами себя сейчас воспринимаем. А если нет обсуждения настоящего, то происходит компенсация через прошлое или будущее, – полагает эксперт.
При этом Галина Ивановна говорит, что историкам всегда было непросто. Особенно если их позиция не совпадала с позицией государственной власти. Так было в царской России, так было в СССР, так и сейчас. Поэтому чтобы не пришлось лгать, они занимаются глубоким прошлым. По той же причине сейчас очень мало качественных профессиональных работ о 90-х годах прошлого века и нулевых этого.
Почему в 90-е годы не случилось покаяние и как мы пришли к тому, что есть сейчас
По мнению Галины Ивановны Зверевой, чтобы понять процессы, которые происходили, но так и не завершились в 90-е, нулевые и позже, нужно внимательно посмотреть на последние годы перестройки. Именно тогда было упущены возможности. И речь идёт не о развале Советского Союза – как раз этот процесс был неизбежен, потому что сама формация СССР к тому времени накопила столько проблем на всех уровнях, что распад был необратим. Но в годы перестройки были заложены основания для последующего развития Российской Федерации и всего того, что в дальнейшем только закреплялось.
– Я хорошо помню это время и помню очень достойных людей, которые не колебались в выборе своей позиции. Позднее оказалось, что они вышли по разные стороны баррикад (во время путча 1993 года. – «С»). Было страшно, когда разгорячённые вооружённые люди ехали на грузовиках, когда танки стали стрелять по Белому дому. Можно ли было предотвратить такую острую конфронтацию? Таких критических пунктов было немало. В 96-м году случилось так, как случилась (на выборах президента победил Борис Ельцин. – «С»)). Я могла тогда чего-то не знать или не хотеть знать, но я проголосовала за Ельцина. Правильно ли я поступила или нет? Правильно ли поступили те, кто голосовал тогда? Сейчас трудно говорить об этом. Это были уникальные возможности для изменения нашей современной истории, но мы ими не смогли правильно воспользоваться, – считает историк.
Фото: Валерий Киселев/КоммерсантъВ нашей стране не было десятилетия, в котором мы не зафиксируем никаких проблем – экономических, социальных, межнациональных и так далее. Но в это переломное время было ощущение необыкновенной свободы, когда казалось, что есть силы всё переменить к лучшему.
До сих пор это сложное и противоречивое время не отрефлексировано. Никто не рассказал и не объяснил людям, что случилось. Поэтому сейчас бытуют устойчивые стереотипы, которые успели передаться от одного поколения к другому. Это касается и криминального мира, и причин распада СССР (к примеру, что Советский Союз Горбачёв или Ельцин случайно или нарочно развалили).
– Эти стереотипы передаются от родителей к детям. Сейчас мы почти не находим позитивного отношения к периоду перестройки. Даже когда я общаюсь со своими студентами, я вижу, что здесь есть проблема. Я не могу винить студентов, потому что они выросли в условиях совершенно другой информационной политики, условиях другого семейного воспитания, где были свои акценты и свои приоритеты, – поясняет эксперт.
Галина Ивановна рассказала, как однажды она попросила студентов посмотреть фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние», а потом спросила, что они об этом думают. Педагог с удивлением обнаружила непонимание. При том что студенты проходят курсы по истории кинематографа, могут рассуждать об итальянском и французском кино, они совершенно не поняли контекста этого фильма. У них не было никакой позиции на этот счёт, они не смогли считать культурные коды, не увидели материала за людьми и символами. Оказались не подготовлены к этой теме. Хотя они знают о репрессиях. Корни этого непонимания в том, что тот разговор, который начался в публичном пространстве в годы перестройки и продолжился позже, не пришёл к логическому развитию и завершению.
– Дело в том, что в то время многие люди, начиная от рафинированных интеллектуалов-демократов и до последнего обывателя, всё-таки мыслили в категории улучшения социализма. Там, в прошлом, случилось что-то страшное, что повлияло на жизнь сразу нескольких поколений. Эта идея, к сожалению, не была развернута. Её надо было осознать. Она должна была, как дождь, пролиться, чтобы что-то выросло. Может быть, мы это не успели, – заключила Галина Зверева.
***
Это интервью – текстовая часть подкаста «Днесь». Прослушать подкаст полностью можно на любой удобной платформе.
О том, как идея покаяния появилась, как общество и власть пришли к мысли об установке памятников репрессированным и как трансформировалось общество в годы перестройки в трактовке Галины Зверевой, можно почитать здесь.
