Продолжение. Предыдущую часть читайте по ссылке.
Советские граждане знали о разгоне Учредительного собрания по кинофильму «Выборгская сторона» 1938 года: какие-то нелепые склочные господа во фраках и манишках, визги и топот в зале, все перебивают друг друга и кричат невесть что. И понятно, почему караул устал слушать этот шум и гам. Непонятно было, зачем вообще большевики разрешили собраться этому обезьяннику.
Советские люди не знали, что знаменитая фраза про уставший караул прозвучала после 11 часов непрерывного заседания.
И Учредительное собрание вовсе не закончилось после угроз матроса Железнякова.
После этого депутаты провели шесть голосований-«баллотировок». В частности, был принят Закон о земле и постановление о государственном устройстве – пролог к Конституции: «Государство российское провозглашается Российской демократической федеративной республикой, объединяющей в неразрывном союзе народы и области в установленных федеральной конституцией пределах, суверенные».
Именно против этой формулировки и выступили большевики.
В январе 1918 года и произошёл настоящий большевистский переворот, когда группа вооружённых фанатиков восстала и против своих же избирателей, и против всего народа. И против самой революции, как это ни парадоксально звучит на первый взгляд.
Вот поэтому они и постарались любыми способами изгадить в истории память о Всероссийском Учредительном собрании.
* * *
В Петрограде выборы в Учредительное собрание начались 25 ноября в 9 часов утра. Приём бюллетеней закончился в 2 часа дня 27 ноября, после чего начался подсчёт голосов.
Причём даже после большевистского переворота продолжавшие работу органы Петроградского городского самоуправления сделали очень много для популяризации выборов. По заказу избиркома – «Столичной по выборам комиссии» – художниками Академии искусств были сделаны художественные плакаты «Да здравствует Учредительное собрание!», «Граждане, идите к урнам!», «Спасите Родину, спасите Россию!».
Эсер Марк Вишняк, председатель Всевыборов (Всероссийской по делам о выборах в Учредительное собрание комиссии), писал: «Во глубине России сами выборы прошли как в странах с прочно установленной демократией, т.е. как национальный и гражданский праздник. В деревнях слышен был церковный благовест и крестьяне опускали конверт с избирательной запиской в ящик, крестясь и с твердой верой, что Всероссийское Учредительное собрание, всемогущее и праведное, удовлетворит их нужды и невзгоды…»
* * *
Итоги выборов довольно объективно продемонстрировали расклад политических сил в России. Большевики победили в Петрограде, где располагался их штаб, в Москве и нескольких промышленных центральных регионах, где имели сильные отделения, на Балтийском флоте и на нескольких фронтах.
Например, в Петрограде на первом месте оказался список большевиков №4 от РСДРП(б), которые забрали половину из 12 депутатских мандатов. На втором месте оказалась Партия народной свободы (ПНС, они же конституционные демократы, или кадеты), которая взяла 4 мандата, оставшиеся 2 мандата отошли эсерам.
Более 42,1% голосов большевики набрали среди действующей армии, что неудивительно: всё-таки не зря Ленин центральным пунктом своей пропаганды сделал обещание скорейшего заключения сепаратного мира с немцами – без аннексий и контрибуций. Это обещание имело успех среди солдат.
– Зачем мне земля и свобода, если меня убьют?! – рассуждали мобилизованные мужики.
– В вопросе о мире мы большевики, во всём остальном – эсеры, – говорили другие.
* * *
Неприятным открытием для кадетов стал проигрыш Партии народной свободы, где наиболее серьёзно отнеслись к предвыборной кампании. Плакатами ПНС с цифрой «2» были заклеены все дома, витрины и заборы. На галереях Александровского, Сенного и других рынков висели афиши с извещением, что средняя и мелкая буржуазия голосует за список №2 (ПНС). Также кадетские листовки разбрасывали по городу из многочисленных автомобилей, в Петрограде действовали целые бригады агитаторов, распространявшие листовки с программными установками партии и призывами к городскому населению голосовать за них. Сильное впечатление производил плакат с изображением чаши, наполненной до краев кровью борцов за свободу, за Учредительное собрание, за землю и волю.
Но Россия на тот момент оставалась на 80% крестьянской страной, и все голоса городских жителей терялись на фоне той мощной поддержки, которую сельский электорат оказал партии эсеров, центральным пунктом программы которых на протяжении многих лет было бесплатное предоставление крестьянам земли, отобранной у помещиков и церкви.
Эсеры и одержали победу на выборах в Учредительное собрание.
Итоги голосования были такими:
из 48,4 миллиона голосов свыше 19 млн голосов, то есть 39,5%, набрали эсеры;
почти 11 млн голосов, или 22,5%, – большевики;
более 2 млн голосов, или 4,5%, – кадеты;
1,5 млн голосов, или 3,2%, – меньшевики.
Ещё почти 15% получили в общей сложности различные национальные, конфессиональные, казачьи и другие региональные списки. Но здесь есть очень важная деталь. Не менее 5 млн голосов, или 11%, были поданы за национальные списки украинских, татарских, чувашских, молдавских и эстонских эсеров, что в итоге принесло эсерам уже более половины мандатов депутатов Учредительного собрания.
* * *
Но в победе эсеров была скрыта и причина нелегитимности самого Учредительного собрания: дело в том, что победившей партии с формальной точки зрения уже не существовало.
Списки кандидатов в Учредительное собрание представлялись во Всевыборы до 16 октября (все даты даны по новому стилю). А уже 2–11 декабря был документально оформлен раскол в партии: левые эсеры провели учредительный съезд и окончательно стали отдельной партией.
Сам раскол в партии социалистов-революционеров произошёл ещё в начале июня 1917 года по причинам, весьма далёким от политики. После Февральского переворота в страну хлынули потоки политических беженцев и релокантов, в своё время бежавших за границу от ужасов режима. И каждому возвращенцу хотелось своей доли почёта, уважения, а также тёплой и сытной должности в аппарате партии – зря они, что ли, с проклятым царизмом боролись?!
Но хлебных мест, сами понимаете, никогда не хватало на всех.
Кстати, с похожей проблемой столкнулась и партия большевиков, но там прибывшие релоканты во главе с Лениным быстро оттёрли от всех рычагов управления «оставшихся» большевиков, благодаря которым все эти годы партия кое-как сохраняла живучесть, а томящиеся в парижах и брюсселлях вожди получали финансирование.
А вот «оставшиеся» эсеры, напротив, сохранили контроль над партией, но зато получили головную боль в виде повышенной активности новоприбывших и оставшихся не у дел однопартийцев, которые были заражены чисто западным максимализмом и радикализмом – дескать, никакие реформы не спасут Россию, которую мы сначала должны разрушить до самого фундамента, а уж затем строить что-то новое.
Впрочем, до февральской революции все эсеры – от правых до левых – по уровню левого радикализма мало в чём уступали большевикам. Но после Февраля многое изменилось. Эсеры вошли во Временное правительство и неожиданно оказались самой мощной и крупной организованной политической силой в стране. Появилось чувство ответственности. И многие эсеры, до революции считавшиеся радикалами, внезапно оказались едва ли не опорой правых сил.
Такой расклад вызвал брожение в партии. Оставшиеся же не у дел релоканты стали выступать против руководства, его соглашательской позиции, требуя немедленного передела земли, выхода из состава буржуазных органов и прекращения войны.
Этот раскол сыграл на руку большевикам и стал большой удачей для них в революционной борьбе за захват власти.
* * *
Инициатором раскола был старейший член партии социалистов-революционеров Марк Андреевич Натансон, уроженец еврейского местечка, получивший приличное образование в Медико-хирургической академии и Земледельческом институте в Санкт-Петербурге. В студенчестве он и увлёкся революционными идеями. Несколько раз сидел, в том числе и в одиночке в Петропавловской крепости, по поддельным документам жил в Баку, который тогда считался столицей революционеров и политических террористов всех мастей, работал бухгалтером в городской управе. В 1904 году он эмигрировал в Европу и поселился в Швейцарии, с началом войны в 1914 году занял пораженческую позицию – дескать, революция в России возможна только после поражения в войне с Германией. И резко критиковал оборонческую позицию Центрального комитета партии эсеров.
Партийная дискуссия вскоре скатилась до откровенного абсурда: основатель партии эсеров призывал насильственным путём свергнуть власть правительства партии эсеров.
Но Натансона поддержали и другие видные партийцы, также оттёртые от хлебных мест в партии, и прежде всего Борис Давидович Камков (настоящая фамилия Кац), убеждённый террорист и член боевой организации эсеров, бежавший за границу в 1907 году из ссылки в Туруханском крае. В число раскольников вошла и известная террористка Мария Александровна Спиридонова, которая в 1906 году лично застрелила советника тамбовского губернатора Г.Н. Луженовского, выпустив в него пять пуль. Выездная сессия Московского военного окружного суда приговорила Спиридонову к смертной казни через повешение, но затем казнь была заменена бессрочной каторгой. После Февральской революции она была освобождена с Нерчинской каторги и вскоре прибыла в столицу, где вошла в редколлегию газеты «Знамя труда», а также была избрана председателем на Чрезвычайном и II Всероссийском крестьянском съездах. Джон Рид называл её в тот момент «самой популярной и влиятельной женщиной в России».
При этом Спиридонова надеялась использовать большевиков в своих целях, понимая, насколько слабы позиции ПСР в крупных городах.
– Как нам ни чужды их грубые шаги, – говорила она, – но мы с ними в тесном контакте, потому что за ними идёт масса…
Впрочем, она считала, что влияние большевиков на массы носит временный характер, поскольку у них «всё дышит ненавистью» и что большевики неизбежно обанкротятся на второй – социальной – стадии революции. Так оно, кстати, и случилось, но, боюсь, Спиридонова не могла даже представить себе, насколько затянется это «банкротство».
В итоге брожение привело к тому, что на июньской конференции эсеров партия раскололась. Сторонники немедленного прекращения войны и прочего радикализма обособились в левую оппозицию, которую возглавили Камков-Кац, Натансон и Спиридонова.
Троица оппозиционеров первоначально вообще попыталась официально оформить создание партийной фракции, создав Оргбюро левых эсеров. За это они были вообще исключены из партии.
Хотя на 7-м Совете ПСР в августе 1917 года состоялось формальное примирение оппозиции с ЦК, левые эсеры всё равно продолжали существовать отдельно от партии. К тому же их активно поддерживали большевики, уверенные, что с помощью левых эсеров им удастся ослабить позиции конкурентов.
* * *
Более того, левые эсеры вступили в союз с большевиками для проведения октябрьского переворота против правительства Керенского и вошли в состав Совнаркома, заменившего собой правительство.
Так, Владимир Алгасов, один из руководителей Оргбюро левых эсеров, был утверждён заместителем председателя СНК РСФСР (напомним, что председателем был видный большевик Яков Свердлов).
Бывший адвокат Исаак Штейнберг из Уфимской губернии возглавил наркомат юстиции. Также он заведовал отделом управлением тюрем и не раз вступал в конфликт с Дзержинским и его ВЧК.
Андрей Колегаев, бывший председатель Казанского совета крестьянских депутатов, одобривший закон о конфискации земли у частных собственников в губернии в пользу волостных комитетов, возглавил наркомат земледелия.
Дворянин Владимир Карелин, один из руководителей организации ПСР Харькова, стал главой Наркомата имуществ.
Журналист и издатель журнала «Современник» Владимир Трутовский получил пост наркома местного самоуправления.
А вот главный редактор газеты «Социалист-революционер» и глава фракции левых эсеров в Гельсингфорсском совете солдатских депутатов Прош Прошьян стал «министром» почты и телеграфа.
Что ж, забегая вперёд, можно сказать, что «полезные идиоты» (по словам Карла Радека, именно своим союзникам из левых эсеров Ленин дал такое меткое определение) в итоге сделали практически всё, чего от них ждали: помогли боевиками для Октябрьского переворота против правительства их партии; способствовали легитимизации большевистского режима от имени «трудового крестьянства»; приняли самое активное участие в разгоне Учредительного собрания, в котором их партия получила большинство.
После всего этого большевики с удовольствием вытерли о них ноги и выбросили на помойку истории.
Достаточно сказать, что все «эсеровские» комиссары СНК были расстреляны в 1937 году (кроме Прошьяна, которым умер от тифа ещё в 1918 году). В подвалах НКВД сгинули и создатели партии Камков-Кац и Мария Спиридонова.
* * *
Но вернёмся в 1917 год. Единственное, чего не получилось добиться «полезным идиотам», – это отменить выборы в Учредительное собрание.
Оказавшись перед фактом поражения на выборах в Учредительное собрание, большевики первоначально попытались отменить итоги выборов на том основании, что вожаки эсеров, скрыв от народа распад своей партии, обманом завладели мандатами депутатов.
4 декабря 1917 года ВЦИК, апеллируя к «основному принципиальному положению истинного демократизма», принял декрет о праве отзыва депутатов Учредительного собрания через Советы и их перевыборов.
В воззвании к делегатам II Съезда Советов крестьянских депутатов, который открылся в Петрограде 9 декабря, Ленин высказался самым откровенным образом:
– Либо честное признание всеми очевидной для всех правды, именно: что противники решений II Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, а также II Всероссийского съезда крестьянских депутатов только обманом могли от крестьян пройти в Учредительное собрание… Либо кровавое истребление богачей, авксентьевцев, черновцев, масловцев (Авксентьев, Чернов, Маслов – лидеры ПСР. – Авт.). Либо их согласие на перевыборы депутатов от крестьянства в Учредительное собрание, как только выступят от крестьян в Учредительном собрании…
Декрет, однако, не сработал: советы на местах отказывались отзывать уже избранных депутатов. Дескать, фракция левых эсеров насчитывает всего-то 40 депутатов, и на расклад политических сил этот раскол нисколько не повлияет. Так стоит ли лишний раз огород городить?!
Ну что ж, раз изменить состав Учредительного собрания в свою пользу с помощью Советов большевикам не удалось, то остался путь «кровавого истребления».
И начать большевики решили с тех, кто непосредственно занимался подготовкой к открытию Учредительного собрания.
* * *
6 декабря 1917 года постановлением СНК над Всероссийской по делам о выборах в Учредительное собрание комиссии был назначен специальный комиссар – будущий глава петроградской ЧК Моисей Соломонович Урицкий.
Председатель Всевыборов Марк Вишняк вспоминал: «В тот же день нас, большинство членов Всероссийской комиссии, арестовали. Произошло это очень просто.
Заседание происходило уже в Таврическом дворце, куда перенесена была канцелярия и всё делопроизводство по выборам. Зал для будущего собрания перестраивался, чтобы вместить большее количество избранников по сравнению с тем, на которое рассчитаны были Государственные думы. Неожиданно явился некто, назвавшийся Урицким. Это был невзрачный, средних лет, коротконогий человечек с пенсне на чёрном шнурке, в широких брюках, из которых он не вынимал рук. Урицкий заявил, что заседания Комиссии могут происходить лишь в его присутствии, так как он является комиссаром “по” выборам. В случае неподчинения этому распоряжению члены Комиссии должны будут покинуть помещение.
Комиссия постановила требование Урицкого отклонить и заседание продолжать. Тогда введён был наряд вооружённых солдат, потребовавший, чтобы собравшиеся разошлись. Когда мы отказались, Урицкий распорядился: “Вывести всех членов Комиссии за ворота”. Он добился этого после того, как командовавший нарядом прапорщик вернулся с подписанной Лениным бумажкой-приказом об аресте “кадетской” комиссии и препровождении её в Смольный. Таким образом,
мы совершенно неожиданно очутились в стане врага, в том самом капище, где творился “Великий Октябрь”.
Правда, нас отвели не туда, где заседали большевистские вожди и нотабли Октября, а в тесную, узкую и низкую комнатку, в которую вела неприглядная лесенка…
Наша камера оказалась чище, чем те, в которых приходилось сидеть при царском режиме. Ни параши, ни решётки. Но воздуха не хватает. Нет коек. Спим как попало, на полу, на столе, на скамейке, носящей знак Таврического дворца.
Большевики обещали всему народу хлеб. Они оказались не в силах дать его даже своим пленникам, в том числе и солдатам из фронтовой комиссии по выборам в Учредительное собрание, социал-революционерам и социал-демократам, делегированным с фронта, которые (добровольно) явились, чтобы разделить судьбу с “кадетско-оборонческим составом” Всероссийской комиссии.
Вечером начался допрос. Допрашивал по очереди присяжный поверенный Красиков – тот самый, о котором Ленин в пору эмиграции говорил: “Не то скверно, что тов. Красиков партийные деньги пропил в весёлом заведении в Львове, а то возмутительно, что он из-за этого транспорта (нелегальной) литературы не наладил”.
Пришел и мой черёд. Я вошёл, не здороваясь. Красиков явно соблюдал “форму” – был предупредителен и любезен до вкрадчивости. Попробовал было именовать “товарищем”, но неуверенно.
– Признаёте ли вы власть народных комиссаров?
– Что за вопрос?.. Какое может быть сомнение: конечно, нет! Как один из редакторов “Дела народа” я неоднократно и публично за своей подписью об этом заявлял.
– Значит, вы признаёте власть Временного правительства?
– Я вообще отказываюсь отвечать на ваши инквизиционные вопросы!..
Красиков перебил:
– Я не смею насиловать вашу волю. Я только спрашиваю, не угодно ли
вам будет...
Теперь перебил уж я:
– Как и царские жандармы, вы...
Диалог скоро закончился. Большевистский Порфирий Порфирьевич занёс в протокол, что от ответов на поставленные ему вопросы имярек отказался. Это были ещё до-чекистские, или идиллические, времена большевистского режима, и можно было безнаказанно говорить то, что думаешь. Закончив допрос, Красиков перешёл к обмену мнениями по “текущему вопросу” с выкриками по адресу “мировой плутократии”, слепым орудием которой, в частности, являются эсеры, и с угрозами, что власть может оказаться бессильной удержать ярость народную против “саботажников”.
Во время допроса и дискуссии вошёл “сам” Урицкий, постоял молча у стола, за которым мы с Красиковым сидели, повертел руками в карманах и, не проронив ни слова, удалился.
Отведённое под арестованных помещение еле-еле вмещало 12–15 человек, и на ночь четверо-пятеро перемещались в другую комнату, где находились другие арестованные, в том числе последний по времени управляющий военным министерством генерал Маниковский, попавший под замок за отказ расформировать с таким трудом добытые военно-промышленные комитеты. Я располагался на ночь на столе. Набоков – на узкой деревянной лавке. Не помню уж кто – на полу. Нольде домашние принесли койку, которую он приставил к стене, создав некое подобие “privacy”. Доставили нам и провиант – сначала близкие, а потом и тюремщики. Жить стало легче, жить стало веселей, хотя по-прежнему было тесно и неуютно…»
Продолжение следует