«Нормальный советский человек не мыслил о том, что Советский Союз может развалиться, и Хрущёв не мог себе этого представить, – говорит Архангельский. – Люди, прошедшие иной путь, смотрели на ход исторических событий иначе».
Ещё подростком Аверинцев очертил круг вокруг своей комнаты в коммунальной квартире и сказал: «Здесь граница моего мира, и живу здесь я». С подросткового возраста он выстраивал свой мир как отдельный от мира тотальной идеологии, в который был помещён «нормальный советский человек».
Сергей АверинцевВеликий русский читатель
(Из доклада поэтессы Ольги Седаковой на конференции памяти Сергея Аверинцева)
Сразу после кончины Аверинцева Нина Брагинская сказала о нём удивительные слова: «Умер великий русский читатель». Удивительные своей неожиданной правдой. Ведь это совсем не первое, что видели в Аверинцеве современники. В нём видели сказочного эрудита и блестящего ритора, учёного, учителя и проповедника. Однако сам Сергей Сергеевич в разговорах выражал желание, чтобы на его могиле было написано: «Сергей Аверинцев, чтец». Этот «чтец» – анагност – конечно, не читатель в обычном смысле. Это церковное служение, Сергей Сергеевич был посвящён в чтецы. Но интересно, что эту самую скромную в иерархии клира ступень Аверинцев предпочитал считать последним словом о себе, не вспоминая других своих чинов и званий – таких как доктор, академик (многих академий), лауреат (многих премий), сенатор, наконец.
Тем не менее от «чтеца» не так далеко до «читателя» (можно вспомнить в связи с Аверинцевым и о «чтеце» в другом, светском смысле, чтеце-декламаторе: у него был почти неизвестный русской актёрской традиции дар читать стихи вслух: как помнят все, кто знал его, он мог читать на память часами – по-русски, по-немецки, по-французски, на латыни и греческом). Чтец и читатель. Античный читатель (о чём любил вспоминать Сергей Сергеевич) читал вслух. Значит, его всегда могли слышать другие, даже если читал он не для них. Для верного чтения стихов необходимы не какие-то актёрские навыки, а глубина этого – своего – читательства. Поэтому так увлекательно и утешительно было слушать в чтении Аверинцева, например, Мандельштама – и поэтому так стыдно слушать стихи, заземлённые, разыгранные и домысленные актёрами и декламаторами. Слушая этот непристойный психологизм, мы слышим, что наши декламаторы явно не читатели того, что они читают вслух. Чтение Сергея Сергеевича было не «интерпретацией» словесного произведения, а процессом понимания, происходившего на наших глазах, то есть процессом общения с текстом, собеседования с ним.
Идеальный читатель противоположен «читателю современному» в характерном смысле этого слова. Но он никак не читатель «вневременной», читающий sub specie aeternitatis. Он читатель своего времени. Можно сказать, в его чтении читает само его время и место: читает то, что ему особенно нужно здесь и сейчас. Именно так Аверинцев читал Аристотеля – исходя из актуальнейшего чувства момента в отечественной истории, в которой «роковым образом не хватало Аристотеля». Это не сужает чтения, наоборот, расширяет его. Внятным становится текст, который глубоко и неотложно нужен. Аверинцев – великий читатель и потому, что он в другом, серьёзном смысле современен своему времени; его словами: «времени нужны не те, кто ему, времени, поддакивает, а совсем другие собеседники». Парадокс великого читателя в том, что он читает «не для себя» и не по причине собственных персональных нужд: так читает обывательский читатель (он совершенно вправе читать так, но никто не назовет его «великим читателем»). Великий читатель – чтец, который в акте своего понимания оглашает текст своему времени, своей стране – всей истории, наконец. Аверинцев не только изучал историю – он к ней обращался, он её вразумлял. Одно из последних его выступлений, в Римском сенате, содержало среди другого и напоминание депутатам Парламента о том, что Европа начинается в Греции, которую Европейские Штаты теперь если и включают в свою общность, то где-то на окраине, в приграничной области.
«Великий русский читатель» – этот второй эпитет тоже нуждается в комментарии. Однако для такого комментария нужно ясно представлять себе, что такое русский читатель (а это явно особый род читателя, как заметил Гёте по письмам к нему русских читателей «Фауста»: «Они тебя совершенно присваивают и заглатывают» – чем отличаются от французских или немецких читателей – корреспондентов Гете). Я не готова набросать портрет «русского читателя», но могу предположить, что русским читателем Аверинцев был в том же роде, что и современным: он отлично знал русское – и «не поддакивал ему», как он не поддакивал и своему времени. Он хотел приучить русское к точности и тонкости различений. «Святое слово схоластики: «Distinguo!» – восклицал он, поднимая руку к небу.
Переводы Сергея АверинцеваДиверсия по-христиански
Если полистать Философскую энциклопедию, выходившую в 1960-е годы в СССР, можно заметить, что примерно с середины третьего тома, а к пятому все чаще, в ней начинают появляться статьи, которые советская цензура не имела права пропускать. И тем не менее они напечатаны. Это статьи обо всех ключевых философах-идеалистах и христианских мыслителях.
Так случилось, что в начале 1960-х годов в редакции Философской энциклопедии собираются выпускники филологического и философского факультетов МГУ. Обычная советская редакция, редактор, как и положено, – академик и бывший чекист. Всё под контролем, железобетонно.
Но молодые редакторы начинают искать обходные пути, чтобы поговорить о том, что волновало их, – и находят. А их волновала метафизическая проблематика.
Одну из ключевых ролей в этой диверсии сыграл Сергей Аверинцев, на тот момент молодой филолог-классик, переводчик, пока ещё не религиозный человек. Но статьи о христианстве, написанные им для энциклопедии, – на грани с богословием. И это в атеистической стране, которой управляет пламенеющий революционер и богоборец Хрущёв.
«В пятом томе молодые авторы так обнаглели, – отмечает Архангельский, – что после его выхода было устроено специальное обсуждение и предлагалось считать этот том невышедшим, а вместо него издать новый пятый том, без статей, которые удалось продавить». Но было уже поздно.
Как же удалось в условиях цензуры «продавить» эти статьи? Просто люди отказались подчиняться «мудрому» жизненному правилу «плетью обуха не перешибёшь». Как они действовали? Отсылали членам редколлегии вёрстку, исчёрканную до умопомрачения – невозможно было ничего разобрать. Зато создавалось впечатление, что они, редакторы, правили текст до изнеможения, что всё идеологически неверное из текста убрано. И члены редколлегии, видя такую старательную идеологическую работу, подмахивали, не вчитываясь.
Был ещё один приём. Статьи можно было писать двум авторам: один автор писал основную часть, другой дописывал кусочек, и ставились две фамилии – под основной частью и под дополнительной. К статье Аверинцева о православии попросили дописать кусочек директора Института научного атеизма по фамилии Курочкин. И он дописал. Из вёрстки вымарали фамилию Аверинцева и отправили членам редколлегии. Какие могли быть возражения? Курочкин есть Курочкин. Так вышла в свет скандальная статья о христианстве, написанная изнутри христианского сознания.
Сергей Аверинцев в молодостиБыло ещё одно обстоятельство, сыгравшее на руку «диверсантам». В 1967 году диссертация Аверинцева об идеологически «безопасном» Плутархе получила премию Ленинского комсомола (филологов такого уровня в Советском Союзе действительно было мало). В позднесоветской системе это было равносильно охранной грамоте. Недаром Солженицын так боролся за Ленинскую премию, но не получил её. Возникала шизофреническая реакция: с одной стороны, Аверинцева, автора богословских статей, печатать нельзя, а с другой, его, лауреата Ленинской премии, нельзя было запрещать.
При подготовке публикации использовались материалы газеты «Кифа», сайта «Арзамас» и интернет-издания «Православие и мир».
