Охота на фельдмаршала 

80 лет назад – 2 февраля 1943 года – немецкие войска капитулировали в Сталинграде. Приказ о сдаче в плен подписал сам генерал-фельдмаршал Фридрих Паулюс, о чём немецкие обыватели не узнали до самого конца войны, как и о разгроме самого вермахта в России

Центральная площадь Сталинграда. Боец держит флаг над освобожденным городом. Фото: Яков Рюмкин/РИА Новости

Центральная площадь Сталинграда. Боец держит флаг над освобожденным городом. Фото: Яков Рюмкин/РИА Новости

2 февраля 1943 года Гитлер объявил по всей Германии четырёхдневный национальный траур. Не по проигранной в Сталинграде битве и не по погибшим солдатам – нет, о сдаче города не могло быть и речи.

Траур был объявлен по фельдмаршалу Фридриху Паулюсу, которого фюрер объявил геройски погибшим в бою в центре города. 

Берлинская пресса сообщала красочные подробности: «Раненый фельдмаршал был завален под развалинами здания ГПУ в Сталинграде. Сам фельдмаршал вёл бой до победного конца, вдохновляя своим личным примером других офицеров и простых немецких гренадёров, которые сражались и страдали как незабываемые образцы для подражания для нас и для тех, кто придёт после нас».

По немецкому радио этому сообщению предшествовала приглушённая барабанная дробь и вторая часть Пятой симфонии Бетховена. На четыре дня были закрыты все кино, театры и варьете.

Гибель фельдмаршала стала неожиданностью для немцев: до этого вся печать и радио в Берлине вот уже который месяц подряд убеждали читателей, что событиям на Восточном фронте не следует придавать большого значения – дескать, позиционные бои и стихийные попытки контрнаступления русских никак не могут остановить победоносного наступления вермахта.

Фридрих Паулюс. Фото: Федеральный архив Германии
Фридрих Паулюс. Фото: Федеральный архив Германии

Основное же внимание нацистской прессы было приковано к южной части Тихого океана, где с начала 1943 года разворачивалось наступление американцев на острова, захваченные японцами. 

Но и здесь немецкие газеты безбожно врали: «Успешные действия наших японских союзников говорят о существенном усилении японских ВВС в южной части Тихого океана, к которому сейчас приковано внимание всего мира…»

* * *

Советская же печать, напротив, сообщала о битве за Сталинград все подробности, и хотя в самом городе всё ещё шли ожесточённые бои, все понимали, что судьба окружённой 6-й армии уже предрешена. 

«Среди многочисленных трофеев, захваченных Красной Армией в районе Сталинграда, найдены в огромных количествах эрзацваленки, – писал корресподент “Огонька” с линии фронта. – Громоздкие, неуклюжие, на грубой деревянной подошве – они служат “зимней обувью” фашистским горе-солдатам…» 

Душа требовала праздника, и специально для всех фронтовиков Сталинграда столичный Театр эстрады и миниатюр поставил новую программу «Москвичи-земляки». «Удачен новый номер артиста А. Менакера “Вова приспособился”…

– Я хочу работать на фашистов двадцать четыре часа в сутки! – под свист зала заявляет какой-то странный субъект.

– А кто вы такой?

– Я? Могильщик!»

* * *

Правда, окончательно же Сталинградский котел замкнулся только 24 декабря 1942 года, когда 24-й танковый корпус захватил аэродром Тацинская (казачья станица в 300 километрах от Сталинграда). Именно в Тацинской была ключевая база «воздушного моста», при помощи которого силы армии «Дон» фельдмаршала Манштейна поддердживали 6-ю армию генерала Фридриха Паулюса. Ежедневно транспортные самолёты, взлетавшие из Тацинской, доставляли боеприпасы и  продовольствие, забирали раненых. 

Эрих фон Манштейн. Фото: Федеральный архив Германии
Эрих фон Манштейн. Фото: Федеральный архив Германии

Когда об этом стало известно советской разведке, командующий фронтом Николай Ватутин отдал приказ генералу Василию Баданову, командиру 24-го танкового корпуса, совершить рейд по тылам противника на Тацинскую для захвата аэродрома и уничтожения базы.

В ночь на 19 декабря 24-й танковый корпус – 5 тысяч солдат, батарея «катюш» и 144 танка – тайно пересёк линию фронта в районе Богучарского плацдарма за Доном. Танки шли с потушенными фарами, чтобы не демаскировать себя. 

Уже утром 19 декабря наши танкисты обрушились на ничего не подозревающих итальянцев, стоявших в станице Маньково-Калитвенская. Битва напоминала истребление: практически все итальянцы, захваченные врасплох, были убиты. Пополнив запасы топлива за счёт трофейного бензина, танки Баданова вновь растворились в степи, по дороге уничтожая мелкие части немцев и итальянцев.

Лишь через пять дней – утром 24 декабря – корпус Баданова подошёл к Тацинской.

Атака началась с залпов восьми «катюш», которые оказались на редкость результативны: ракеты накрыли узел связи, и немцы не сумели вызвать подкрепления. Сопротивление охраны было быстро сломлено. Танки, на ходу расстреливая укрепления, ворвались на авиабазу, после чего пошли на таран и самих самолётов-бомбардировщиков, подготовившихся к взлёту. В итоге танкисты смяли почти 50 самолётов, ещё сотню наши солдаты захватили на земле. Немцы смогли эвакуировать только 108 машин.

В ярости Манштейн бросил к Тацинской 6-ю и 11-ю танковые дивизии – самые свежие и боеспособные соединения, которым отводилась роль тарана для прорыва окружения армии Паулюса. Разворот же этих дивизий по сути означал отказ Манштейна от попыток прорвать Сталинградский котёл.

Сталин приказал Баданову держать захваченную авиабазу во что бы то ни стало.

Однако силы были неравны, к тому же после рейда по тылам армии Манштейна у наших танкистов закончились боеприпасы и топливо. Наладить же снабжение корпуса Баданова по «воздушному мосту» наши лётчики не смогли из-за плотного огня ПВО.

В ночь на 28 декабря Баданов пошёл на прорыв. На авиабазе осталось 300 добровольцев, которые нанесли отвлекающий удар по наступающим немцам – пока основные силы шли в другом направлении.

Василий Михайлович Баданов. Фото: общественное достояние
Василий Михайлович Баданов. Фото: общественное достояние

В итоге из 5 тысяч солдат рейдовой группы из Тацинской прорвалось к нашим 927 человек. Баданов же вместо звезды Героя Советского Союза получил орден Суворова 2-й степени: Сталин так и не простил ему то, что жизни солдат для генерала оказались важнее приказа удерживать станицу до самого конца.

* * *

Тем не менее захват аэродрома имел самые катастрофические последствия для немцев. 

Узнав, что «воздушный мост» уничтожен, командующий 6-й армией Фридрих Паулюс оставил Сталинград и перенёс ставку в станицу Голубинскую, откуда он начал слать панические телеграммы в Берлин: «Русские продвигаются по ширине в шесть километров с обеих сторон. Закрыть прорыв больше нет возможности». 

В ответ Гитлер телеграфировал: «Командующему армией со штабом направиться в Сталинград, 6-й армии занять круговую оборону и ждать дальнейших указаний».

Однако возвращаться в уничтоженный город Паулюс не спешил. Спасаясь от наступления Красной Армии, он сначала перенёс свой штаб в станицу Нижний Чир, затем в Тормосин, оттуда в Морозовск, после чего на аэродром Питомник, что был в 10 километрах от тогдашней границы города.  

15 января 1943 года части Красной Армии захватили Питомник.

* * *

Личный адъютант Паулюса полковник Вильгельм Адам вспоминал: 

– Паника началась неожиданно и переросла в невообразимый хаос. Кто-то крикнул: «Русские идут!» В мгновение ока здоровые, больные и раненые – все выскочили из палаток и блиндажей. Каждый пытался как можно скорее выбраться наружу. Кое-кто в панике был растоптан. Раненые цеплялись за товарищей, опирались на палки или винтовки и ковыляли так на ледяном ветру по направлению к Сталинграду. Обессилев в пути, они тут же падали, и никто не обращал на них внимания. Через несколько часов это были трупы. Ожесточённая борьба завязалась из-за мест на автомашинах. Наземный персонал аэродрома, санитары и легкораненые первыми бросились к уцелевшим легковым автомашинам на краю аэродрома Питомник, завели моторы и устремились на шоссе, ведущее в город. Те, кто ещё был способен передвигаться, удирали, остальные взывали о помощи. Но это длилось недолго. Мороз делал своё дело, и вопли стихали. Действовал лишь один девиз: “Спасайся, кто может!”».

Фото: Олег Кнорринг/РИА Новости
Фото: Олег Кнорринг/РИА Новости

В тот же день генерал Паулюс добрался до Сталинграда, где и скрылся в подвале бывшего Центрального универмага, превращённого в настоящую крепость.

* * *

30 января 1943 года командующий 6-й армией вермахта генерал Фридрих Паулюс радировал Гитлеру из самого центра Сталинграда: «Окончательное поражение невозможно оттянуть более чем на двадцать четыре часа».

Тогда Гитлер распорядился провести целую серию присвоений внеочередных званий офицерам и солдатам 6-й армии. И прежде всего фюрер приказал вручить Паулюсу жезл фельдмаршала – атрибут высшего воинского звания. 

– В военной истории не зафиксировано ни одного случая пленения немецкого фельдмаршала, – заметил Гитлер Йодлю, рассчитывая, очевидно, что почести стимулируют решимость немецких генералов погибнуть в этой кровавой мясорубке.

Но фюрер просчитался: запертым в Сталинграде немецким воякам было уже всё равно. Многие из них, напротив, уже меняли форму с шитыми золотом погонами на простые офицерские шинели, рассчитывая попасть в плен под видом простых солдат.

Утром 1 февраля радист штаба Паулюса направил последнюю радиограмму в ставку Гитлера: «6-я армия, верная своей клятве и осознавая огромную важность своей миссии, держалась на занятых позициях до последнего солдата... Русские в дверях нашего бункера. Мы уничтожаем оборудование».

Телеграмма заканчивалась двумя буквами – CL. Это международный радиошифр, означающий, что данная станция больше в эфир выходить не будет. 

* * *

Полковник Вильгельм Адам записал: «Конец был близок. Сплошной линии обороны больше не существовало. Имелись лишь отдельные опорные пункты, оборонявшиеся боевыми группами. Один из таких опорных пунктов был напротив универмага, в направлении реки Царицы, которая была уже форсирована Красной Армией. Его обороняла боевая группа полковника Людвига...

Советские войска уже обстреливали универмаг. К западу от нас, всего в нескольких кварталах, стояли танки с красными звёздами на броне. Действительно, конец приближался.

Надо было решать: самоубийство или плен? До сих пор Паулюс был против самоубийства, теперь же он начал колебаться. После долгих размышлений он сказал с огорчением:

– Несомненно, Гитлер ожидает, что я покончу с собой. Что вы думаете об этом, Адам?

Я был возмущён:

– До сих пор мы пытались препятствовать самоубийствам в армии. И мы правильно поступали. Вы тоже должны разделить судьбу своих солдат. Если в наш подвал будет прямое попадание, все мы погибнем. Однако я считал бы позорным и трусливым кончить жизнь самоубийством.

Казалось, будто мои слова освободили Паулюса от тяжёлого груза. По сути дела, он придерживался той же точки зрения, что и я, но хотел на моих аргументах перепроверить свои выводы. Это было в его манере...»

* * *

Между тем с тех пор, как 6-я армия вермахта была взята в котёл под Сталинградом, наши разведчики стали охотиться за командованием немецкой армии. Был отдан приказ: немецкие генералы и Паулюс лично не должны были исчезнуть из котла. Но такой приказ легче отдать, чем выполнить. Советские разведчики ничего не знали о местонахождении командующего армией. 

Заместитель начальника штаба 38-й отдельной мотострелковой бригады Фёдор Ильченко вспоминал:

– Пленение фельдмаршала Паулюса – это случайность, стечение обстоятельств. Ведь до последнего момента никто не знал, остался ли он в Сталинграде или, бросив армию, улетел в тыл. Даже когда к немцам был отправлен ультиматум с предложениями о капитуляции за подписью Рокоссовского и Воронова, то обращение звучало так: “Командующему 6-й армией или его заместителю”.

Тем не менее советские разведчики пытались у каждого пленного немецкого офицера получить сведения, где находится командующий армией и откуда немецкие войска получают приказы. И вот в одной из операций солдаты 38-й бригады захватили несколько тысяч немецких солдат и офицеров. Среди пленных оказался переводчик штаба немецкого армейского корпуса, который отлично владел русским, румынским, польским, несколькими наречиями немецкого языка. К тому же знал в лицо многих офицеров, вплоть до командиров батальонов.

Это был ценный пленный. Так как наш штабной переводчик немецкий знал не очень хорошо, то я решил переводчика-немца оставить при себе. Причём сам немец этому очень обрадовался, ведь после холодных сталинградских подвалов и полуголодного существования жизнь при штабе ему казалась раем. Вместе с моим ординарцем немец ходил на кухню и получал пищу наравне со всеми солдатами. Правда, за этого немца особисты мне не раз грозили кулаком, но командир бригады меня защищал. А немец за эту добродетель выслуживался перед нами как мог…

Именно немец-переводчик и вывел нашу разведку на последнее убежище  Паулюса. В последние дни января 38-я бригада наступала в направлении железнодорожного вокзала, захватывая один подвал за другим. В одном из таких подвалов взяли в плен группу измождённых немецких солдат. В подвал пришёл и Фёдор Ильченко вместе с переводчиком, чтобы допросить пленных. И тут переводчик, возмущённо тыкая пальцем то в одного пленного, то в другого, начал кричать: “Это офицер, командир батальона! И это офицер!” Оказалось, что несколько офицеров переоделись в солдатскую форму, чтобы избежать допросов.

Пленные немцы в Сталинграде. Фото: Георгий Зельма/РИА Новости
Пленные немцы в Сталинграде. Фото: Георгий Зельма/РИА Новости

Разоблачённые немцы признались, что приказы они получают от командующего корпусом, который находится в большом здании универмага. Причём о Паулюсе пленные не сказали ни слова. Может, не знали, а может, скрыли. В итоге командующий 64-й армией генерал-лейтенант Степан Шумилов отдал приказ наступать на площадь Павших Борцов, где находился Центральный универмаг, и захватить здания, где по предположениям может находиться высшее немецкое командование».

***

Полковник Вильгельм Адам вспоминал, что в этот момент Паулюс и решился капитулировать.  

«Вскоре разъярённый Шмидт пришёл к Паулюсу.

– Только что мне доложили, – сказал он, – что полковник Людвиг ведёт переговоры с русскими. Я вызвал его для доклада.

Моей первой мыслью было: бедный Людвиг, нелегко тебе придётся. Когда начальник штаба ушёл, я высказал свои опасения генерал-полковнику. Однако Паулюс успокоил меня:

– Я не потерплю, чтобы Людвиг был наказан из-за своих самовольных действий.

За Людвигом был послан офицер в стальной каске, с автоматом. Это было весьма похоже на наказание, а также полностью отвечало применявшейся до сих пор Шмидтом формуле: кто самовольно установит связь с врагом, тот будет расстрелян.

Как позднее рассказывал мне Людвиг, он ждал, что начальник штаба привлечёт его к ответственности. Однако вышло иначе. Шмидт спросил сначала, как обеспечен южный участок котла, за который отвечал Людвиг. Затем он всё же попросил его сесть. Последовал ожидавшийся Людвигом вопрос, прямой и холодный: “Я только что слышал, что вы вели сегодня переговоры с русскими; правда ли это?”

Полковник доложил, как и почему дошло до переговоров. Он обосновывал свой шаг, ссылаясь на потерю войсками боеспособности и на наличие десятков тысяч лишённых помощи раненых и больных. Докладывая, он всё время внимательно наблюдал за Шмидтом. Однако тот не прерывал его ни единым словом и только расхаживал взад и вперёд по своему подвалу. Через несколько минут после того, как Людвиг кончил, он неожиданно остановился перед ним.

– Вы запросто ни с того ни с сего общаетесь с русскими, ведёте переговоры о капитуляции, а мы в штабе армии остаёмся в стороне.

Людвиг сначала не понял. Он был готов ко всему, но не к этому. Генерал, упрямо приказывавший держаться, неожиданно проявил интерес к капитуляции. Хотел ли он теперь спасти свою жизнь, после того как многие недели отличался точнейшим повиновением приказам Гитлера и Манштейна, и тем самым содействовал гибели 6-й армии?

– Если дело только в этом, господин генерал, – ответил Людвиг, – то, думаю, я могу обещать вам, что завтра утром, примерно около 9 часов, здесь, перед подвалом, появится парламентёр.

Разрушенная площадь Павших борцов в Сталинграде. Фото: Эммануил Евзерихин/РИА Новости
Разрушенная площадь Павших борцов в Сталинграде. Фото: Эммануил Евзерихин/РИА Новости

– Хорошо, Людвиг, займитесь этим, а теперь спокойной ночи.

Никогда в жизни полковник Людвиг не был так озадачен, как этим примечательным разговором со Шмидтом. А тот после своей беседы с полковником пришёл к Паулюсу, однако ничего не рассказал о ходе разговора, а только доложил, что поручил Людвигу посредничать в переговорах о капитуляции штаба армии.

Этот факт дорисовывал последний штрих в образе генерал-лейтенанта Шмидта. Ещё накануне он грозил расстрелом; теперь он был готов сдаться в плен. Его жизнь была ему, очевидно, слишком дорога, чтобы у него могло появиться желание сражаться с винтовкой в руках. Конечно, противоречие в поведении генералов и старших штабных офицеров, которые требовали от солдат сражаться до последнего патрона, а сами сдавались в плен без борьбы, было свойственно не только Шмидту. Но у него оно проявлялось особенно резко, поскольку никто другой не выступал так фанатично и непреклонно против всякой разумной мысли, как этот злой дух армии....» 

***

Парламентёром и стал замначальника штаба 38-й отдельной мотострелковой бригады Фёдор Ильченко.  

Сам он вспоминал: «Бой начали утром, и к вечеру 30 января бойцы 38-й бригады, выбив немцев из близлежащих зданий, вышли к южной окраине площади Павших Борцов.

Мы заняли позиции, а атаку на главные здания площади решили начать с утра: за день солдаты вымотались, да и боеприпасы надо было пополнить. Не успел я доложить в штаб бригады, как бойцы с переднего края сообщили, что с немецких позиций возле универмага кто-то подаёт сигналы фонариком и кричит, что хочет встретиться с советскими парламентёрами. Я отдал приказ прекратить беспорядочную стрельбу, которая не затихала даже в сумерках. На нашем участке наступило затишье. Но соседи-то стреляли. А немец всё кричал и кричал, звал представителей русского командования. Посовещавшись с офицерами, решили пойти туда…

Вместе со мной вызвались пойти ещё четверо – трое автоматчиков и немец-переводчик.  

Самым трудным оказалось заставить себя подняться в полный рост и пойти по направлению к немцам: было известно, что ещё месяц назад Паулюс отдал приказ: “Парламентёров не принимать”.

Но не успели мы с товарищами пройти и двадцати шагов, как с немецкой стороны раздалась автоматная очередь. Все залегли, и командир бригады тут же отдал приказ батарее гаубиц ответить немцам за обман. И уже через несколько минут на площадь обрушились первые залпы.

Утюжили немцев минут двадцать. Когда пыль и дым рассеялись, советские разведчики вновь увидели, как из подвала ЦУМа вновь кто-то подаёт сигналы фонариком. На этот раз наша делегация добралась до универмага благополучно.

Нас встретил немецкий капитан и сообщил, что немецкие офицеры хотят поговорить с представителями русского командования. Я же ответил, что, прежде чем докладывать в штаб, я должен знать и видеть, кто уполномочен вести переговоры с немецкой стороны. Немец согласился провести нас в подвал универмага.

Когда металлические двери распахнулись, внутри всё похолодело: в длинном широком коридоре по обе стороны стояли сотни две немецких солдат и офицеров. Правда, немцы уже тогда не казались нам врагами. Мы прекрасно знали, что они нас стали бояться. Немецкие солдаты вели себя спокойно, переговаривались, перешёптывались. Некоторые с завистью смотрели на наши тёплые полушубки. Они ведь в тот 36-градусный мороз были в летнем обмундировании: шинели, гимнастёрки. То, что позже показывали в хронике, когда толпы пленных немцев идут в соломенных обмотках и женских платках, – всё это было правдой. Они надевали на себя всё – любую женскую одежду, снимали одежду с убитых, только бы спастись от страшного холода. 

Сопровождающий офицер привёл нас в большую комнату, где делегацию уже ждал генерал-майор Фриц Роске – после того как Красная Армия рассекла 6-ю армию вермахта на две части, Паулюс сложил с себя полномочия командующего, передав все полномочия по управлению войсками в южном котле генерал-майору Роске, командиру 71-й пехотной дивизии».

***

Полковник Вильгельм Адам: «Советские и немецкие солдаты, ещё несколько часов назад стрелявшие друг в друга, во дворе мирно стояли рядом, держа оружие в руках или на ремне. Но как потрясающе разнился их внешний облик!

Немецкие солдаты – ободранные, в тонких шинелях поверх обветшалой форменной одежды, худые, как скелеты, истощённые до полусмерти фигуры с запавшими, небритыми лицами. Солдаты Красной Армии – сытые, полные сил, в прекрасном зимнем обмундировании. Я вспомнил о цепях счастья и несчастья, которые не давали мне покоя прошлой ночью.

Внешний облик солдат Красной Армии казался мне символичным, это был облик победителя. Глубоко взволнован был я и другим обстоятельством. Наших солдат не били и тем более не расстреливали. Советские солдаты среди развалин своего разрушенного немцами города вытаскивали из карманов и предлагали немецким солдатам, этим полутрупам, свой кусок хлеба, папиросы и махорку». 

***

Федор Ильченко: «Тем временем в комнату вошли ещё несколько генералов разного возраста. Мысленно я стал прикидывать, кто же из них может быть Паулюсом. Эта задача была не из лёгких, так как никто и никогда не рассказывал мне, как выглядит Паулюс. Я знал только, что он преклонного возраста. Генералы, которые вошли в комнату, были среднего возраста, и только один из них был пожилой, но это, как выяснилось позже, был начальник штаба армии Шмидт. Вскоре я понял, что Паулюса среди них нет. Несмотря на отговорки Роске, я стал настаивать, чтобы меня провели к генерал-полковнику Паулюсу. Только в этом случае я смогу передать условия немцев своему командованию. Роске холодно заметил, что Фридрих Паулюс уже произведён в звание фельдмаршала.

В конце концов генерал Роске сдался и пригласил пройти в личные покои фельдмаршала, оборудованные в помещении склада детских игрушек.

В комнате было чисто. Большой стол был застелен зелёной бархатной скатертью, на кушетке у стены стоял аккордеон. Рядом на койке в рубашке без кителя (мундир висел на стуле) сидел осунувшийся, исхудавший, небритый пожилой мужчина. Это и был фельдмаршал Фридрих Паулюс. При виде нас он сел и тяжёлым затравленным взглядом посмотрел на меня. С Роске они обменялись несколькими словами. Я понял, что меня представили как русского парламентёра. Паулюс кивнул мне головой».

* * *

Следом в убежище Паулюса отправился начальник штаба 64-й армии генерал-лейтенант Иван Ласкин.

Иван Андреевич Ласкин позже вспоминал: «Мы приняли от Ильченко сообщение, что Паулюс будет вести переговоры только со старшими офицерами, равными ему по званию. Мне было приказано отправиться в подвал универмага.

Никто не собирался от побеждённого генерала Паулюса выслушивать какие-либо особые условия сдачи в плен. Советские солдаты уже чувствовали себя победителями. И перед командиром 64-й армии генерал Михаил Шумилов поставил единственную цель: принять полную и безоговорочную капитуляцию немецких войск в Сталинграде.

Нас было пятеро, вместе со мной – командир батальона Латышев, переводчик Степанов и двое автоматчиков. В рупор мы передали, что идут представители Красной Армии. Однако никто не вышел нам навстречу. На площади виднелась одна тропинка, остальные подходы к зданию, как нас предупредили, были заминированы. Мы решили не ждать, пока поработают наши сапёры, и по той же тропе, по которой прошёл Ильченко, двинулись к фашистскому логову. Когда мы подошли к входу в здание, то увидели плотную цепочку немецких офицеров, которые, закрывая вход в подвал, угрюмо смотрели на нас. Даже когда наша группа подошла к ним вплотную, они не сдвинулись с места. Что было делать? Молча плечами отодвинули их от входа и, каждую секунду ожидая выстрела в спину, стали спускаться в тёмный подвал. Двигались молча. Шли в темноте, держась за стену, надеясь, что в конце концов наткнёмся на какую-нибудь дверь. Наконец ухватились за ручку и вошли в освещённую комнату. Сразу заметили на мундирах находившихся здесь военных генеральские и полковничьи погоны. Я подошёл к столу в центре комнаты и громко через переводчика сказал всем присутствующим: 

Немецкие генералы, попавшие в плен после Сталинградской битвы. Фото: Георгий Зельма/РИА Новости
Немецкие генералы, попавшие в плен после Сталинградской битвы. Фото: Георгий Зельма/РИА Новости

– Мы – представители Красной Армии. Встать! Сдать оружие!

Одни встали, другие замешкались. Я ещё раз резко повторил команду. Никто из них сопротивления не оказал.

Генерал Роске заявил, что командующий Паулюс передал ему полномочия по ведению переговоров. Я потребовал немедленной встречи с Паулюсом.

– Это невозможно, – заявил Шмидт. – Командующий возведён Гитлером в чин фельдмаршала, но в данное время армией не командует. К тому же он нездоров.

Молнией мелькнула мысль: “Может быть, здесь идёт какая-то игра, а Паулюса успели переправить в другое место?”

Однако постепенно в ходе допроса немецких генералов выяснилось, что Паулюс находится поблизости, в подвале. Я потребовал, чтобы начальник штаба Шмидт отправился к нему и передал наши условия капитуляции немецких войск. По моему приказу следом за Шмидтом последовал комбат Латышев с тем, чтобы установить наш пост у кабинета Паулюса. Никого туда не впускать и не выпускать. У двери встал рядовой Пётр Алтухов.

Вскоре в подвал спустились и другие советские военачальники: начальник оперативного отдела армии Г.С. Лукин, начальник разведотдела И.М. Рыжов, командир 38-й стрелковой бригады И.Д. Бурмаков и другие офицеры.

Мы предъявили генералам Шмидту и Роске требование немедленно отдать приказ всем окружённым под Сталинградом войскам прекратить огонь и всякое сопротивление.

Генерал Роске сел за пишущую машинку. Тем временем наши офицеры стали разоружать немецких военных. В углу сваливали в кучу пистолеты, автоматы. Это была поистине символическая картина.

Мы взяли под контроль телефонную сеть, находившуюся в штабе, чтобы следить за тем, какие приказы отдаются в войска.

Генерал Роске подал нам текст приказа, который он назвал “прощальным”. Вот его содержание: “Голод, холод, самовольная капитуляция отдельных частей сделали невозможным продолжать руководство войсками. Чтобы воспрепятствовать полной гибели своих солдат, мы решили вступить в переговоры о прекращении боевых действий. Человеческое обращение в плену и возможность вернуться домой после окончания войны гарантируется Советским Союзом. Такой конец – это сама судьба, которой должны покориться все солдаты.

Приказываю:

Немедленно сложить оружие. Солдаты и офицеры могут взять с собой все необходимые вещи…”

Прочитав этот приказ, я сказал генералу Роске, что в нём должно быть чётко сказано: “Всем солдатам и офицерам организованно сдаться в плен”.

Роске снова сел за пишущую машинку и добавил это важное указание. Однако он сообщил нам, что у них нет связи с Северной группой войск и бои там продолжаются. На наших глазах штаб немецкой армии пришёл в движение. В последний раз в Сталинграде. По многим телефонам немецкие связисты хриплыми, простуженными голосами передавали в войска текст приказа.

Следом за адъютантом Адамом мы вошли к Паулюсу.

Подвальная комната была небольшой, похожей на склеп. Заложив руки за спину, фельдмаршал ходил вдоль бетонной стены, как загнанный зверь.

Я назвал себя и объявил его пленником. Паулюс на ломаном русском языке произнёс, видимо, давно приготовленную фразу: “Фельдмаршал Паулюс сдаётся Красной Армии в плен”. Что удивило нас тогда, так это его заявление по поводу своего мундира. В этой обстановке он счёл возможным сообщить нам, что всего два дня назад произведён в фельдмаршалы. Новой формы одежды не имеет. Поэтому представляется нам в форме генерал-полковника. Паулюс заявил, что ознакомлен с текстом приказа о капитуляции и согласен с ним. Мы спросили его о том, какие последние распоряжения Гитлера были ему переданы. Паулюс ответил, что Гитлер приказал сражаться на Волге и ждать подхода танковых групп. Поскольку нам сообщили, что штаб немецкой армии не имеет связи с группой своих войск, продолжающих вести бои в северных районах Сталинграда, я потребовал, чтобы Паулюс направил туда офицеров, которые доставят приказ о капитуляции. Однако Паулюс отказался, заявив, что теперь он пленник и не имеет права отдавать приказы своим солдатам.

Фельдмаршал Фридрих Паулюс, взятый в плен советскими войсками, на пути в штаб 64-й армии. Фото: Георгий Липскеров/РИА Новости
Фельдмаршал Фридрих Паулюс, взятый в плен советскими войсками, на пути в штаб 64-й армии. Фото: Георгий Липскеров/РИА Новости

Тем временем генерал Роске придумал, как остановить стрельбу, ведь на других участках южного котла шли упорные бои. Немцы выкатили припрятанную в подвале легковушку. В открытый автомобиль сели четверо немецких и советских офицеров, державшие советские и немецкие флаги со свастикой. Что интересно, даже красноармейцы никак не могли найти советский красный флаг. Тогда двое смекалистых бойцов притащили кусок красной материи и из неё соорудили красное полотнище флага. И такая странная машина поехала по разбитым улицам уничтоженного города, зачитывая приказ генерала Роске о сдаче в плен».

* * *

В ночь со 2 на 3 февраля 1943 года высоко над городом пролетел немецкий разведывательный самолёт и по радио доложил в свой штаб: «Никаких признаков боев в Сталинграде».

В те дни радиостанции всего мира передавали сообщения о победе на Волге. В адрес военного руководства страны и в Сталинград приходили многие поздравления. 

Газета «Правда» писала: «Гордое имя нашей волжской твердыни громом отдаётся в гитлеровской Германии. Десятки фашистских дивизий нашли свою смерть под Сталинградом, остатки фашистских банд разгромлены и уничтожены доблестной Красной Армией!» 

***

Но Гитлер велел ничего не сообщать о разгроме вермахта, приказав придумать красивую историю о гибели фельдмаршала, который будто бы лично уничтожил все бумаги и документы штаба и погиб под завалами здания местного НКВД, которое было снесено с лица земли русскими танками. Почему-то Гитлер посчитал, что смерть в подвале универмага будет недостойна немецкого офицера.          

В то же время все немецкие газеты трубили о том, что сражение за город продолжается: «На большом тракторном заводе в северной части Сталинграда и вокруг него бушует борьба, которую ведут наши решительные и горячо любящие свою жизнь солдаты. После более чем двухмесячной ожесточённой борьбы с лучшими ударными армиями Советов северная группа наших сталинградских бойцов под командованием генерала от инфантерии Штрекера продолжает наступление…»

P.S. В 1944 году экс-фельдмаршал Паулюс в советском плену присоединится к движению немецких офицеров «Свободная Германия». Ещё до окончания войны Паулюс подпишет заявление к немецкому народу: «Для Германии война проиграна. Германия должна отречься от Адольфа Гитлера и установить новую государственную власть, которая прекратит войну и создаст нашему народу условия для дальнейшей жизни и установления мирных, даже дружественных отношений с нашими теперешними противниками». На Нюрнбергском процессе Паулюс выступал как свидетель, приводя факты, обличающие главарей фашистского рейха. По странному стечению обстоятельств он умер в Дрездене в 1957 году – в очередную годовщину разгрома немецких войск в Сталинграде.

Читайте также