Сегодня исполняется 95 лет со дня принятия первой Конституции СССР. Для российского современника слово «конституция» звучит скучно – это тема, скорее, историков и правоведов. И многим невдомёк, что наш тотальный правовой нигилизм опосредованно, но довольно сильно бьёт и по личному карману, и по отношениям между людьми.
Религиовед мог бы сравнить Конституцию с единым, но страшно далёким безгласным богом древних религий: о нём забыли, с ним не общались, он одинок и практически бесполезен, есть сонм местных богов – законов, подзаконных актов и решений, с ними через юридический ритуал с жертвоприношениями решаются все практические вопросы. Далёкий старый бог их не решает. Наше язычески-советское правосознание воспринимает Основной закон именно так, поэтому немногие когда-либо открывали действующую Конституцию – 1993 года. Тем более человеку невдомёк, зачем обращаться к мёртвым столетним нормам. Но именно тогда были заложены многие тенденции современного конституционного развития.
Устранение, уничтожение, вырывание...
Дух и стилистика Конституции 1924 года во многом были предопределены за 6 лет до этого, сразу после установления советской власти. Самая первая советская конституция – Конституция РСФСР, принятая 10 июля 1918 года на заседании V Всероссийского съезда Советов – провозгласила:
свободный союз свободных наций как федерацию Советских национальных республик;
освобождение трудящихся масс из-под ига капитала и устранение всякой возможности восстановления власти эксплуататоров;
уничтожение паразитических слоёв общества;
непреклонную решимость вырвать человечество из когтей финансового капитала и империализма;
полную победу международного рабочего восстания против ига капитала;
лишение отдельных лиц и отдельные группы прав, которые используются ими в ущерб интересам социалистической революции.
V съезд советов 1918 годЛексика газетной передовицы легко проникает в закон, стирая грань между идеологической декларацией и объективной правовой нормой. Конституция, составленная в самый разгар Гражданской войны, на высшем юридическом уровне легитимирует большевистскую власть и утверждает её монополию на насилие. Это позволило большевикам воспользоваться основным правовым ресурсом для всеобщей мобилизации и создания армии. В легитимации заговорщиков-революционеров – главное политическое значение первой российской Конституции 1918 года.
Утвержденная 31 января 1924 года на II Съезде Советов Союза ССР первая союзная Конституция объявляет весь мир расколовшимся на два лагеря – капитализма и социализма. «Там, в лагере капитализма, – национальная вражда и неравенство, колониальное рабство, шовинизм, национальное угнетение и погромы, националистические зверства и войны. Здесь, в лагере социализма, – взаимное доверие и мир, национальная свобода и равенство, мирное сожительство и братское сотрудничество народов». Естественно, что новое свободное, мирное и доверчивое государство не станет мириться с шовинизмом, рабством и враждой и «послужит верным оплотом против мирового капитализма и новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику».
Агитплакат СССР. Художник Ганф Янг Иосиф АбрамовичДаже через эти немногочисленные цитаты можно почувствовать, что новые законы написаны энергийно, с почти пророческой страстью и безапелляционностью. Чисто религиозное переживание, восторг приобщения к Началу: новый мир, новый человек, два лагеря, мировая республика, иго капитала, паразитические слои общества – как экзотично это звучит для современного человека.
Высшая законность – это высшее беззаконие
Структура новой государственной власти окончательно стала советской: Съезд Советов, ВЦИК и далее по нисходящей. Идея парламентской республики, основанная на политическом многообразии, была похоронена, а вместе с ней и принцип разделения властей. Высшие советские органы стали соединять в себе законодательную и исполнительную функции, а многоступенчатая классовая система выборов в Советы позволяла надежно отфильтровывать нелояльных кандидатов. А далее – неистребимый советский мессианизм, грёза о мировом государстве и закрепление возможности (а значит, и необходимости) поражения в правах отдельных лиц как бесспорной нормы. В формировании нового правосознания советская власть воспользовалась его ещё дореволюционными родовыми травмами: источник власти – государство, а не народ; вторичность гражданских прав; юридически закреплённое неравенство перед законом и любовь к размытым формулировкам в законодательных актах.
Плакат Конституция СССРНесмотря на декларируемые догматические идеи отмирания государства и права, введение диктатуры пролетариата – «ничем не ограниченной, никакими законами не стеснённой власти класса», новая власть сразу осознала невозможность развития страны без правовой системы. Право содержит большой карательный потенциал. Кроме того, это признак порядка и инструмент его обеспечения. Знакомая каждому юристу формула Цицерона: «Высшая законность – это высшее беззаконие», – здесь очень к месту. «Социалистическая законность» позволяла узаконить насилие и давала право определять представителей «паразитических» слоёв и сразу подавлять их.
Право не бывает неполитическим, что и выражено в любой Конституции, которая представляет главный политико-юридический документ государства. Первые конституции – 1918-го и 1924 годов – стояли у истоков советской правовой политики, утвердившей гегемонию государства и навсегда упразднившей все естественные «неотчуждаемые права» личности как буржуазные. О правах человека речи не было ни в одной советской конституции, о правах граждан говорилось кратко, как бы между прочим. Как известно, разрушительная сила плохого закона не только в том, что он фиксирует несправедливое и негуманное регулирование, а в том, что он воспринимается определёнными лицами как сигнал к действию и разогревает злой азарт. Самое место вспомнить роман Фёдора Михайловича «Бесы» с его – Верховенского – «правом на бесчестие»: это сладкое чувство классовой правоты, имеющей власть разрушить чужую жизнь и остаться в моральном выигрыше. Как не соблазниться, кто устоит? От запретного яблока не просто откусили – обглодали до огрызка и потребовали добавки. Кто-то назвал случившееся «вторым грехопадением». Гений Ленина, бывшего одним из разработчиков Конституции РСФСР, победил.
В.И. ЛенинПо-своему честный документ
Конституция 1924 года – по-своему честный документ. В нём смягчён пафос ленинского Основного закона 1918 года с его восторгом нового большого начала. Принятый во времена «мирного строительства» завоёванной большевиками страны, он сугубо прагматичен и формален и решает простую задачу: образовать, описать и узаконить структуру власти, принцип федерализма и концепцию ограниченной суверенности Союза и составляющих его республик. Первая Конституция СССР на высшем уровне утвердила создание единого союзного государства, состоящего на момент её принятия из четырёх республик: РСФСР, БССР, УССР и Закавказской СФСР, включавшей Армению, Грузию и Азербайджан.
Эта Конституция создала и закрепила систему высших органов власти, управления и юстиции, был создан Верховный Суд СССР, единая система органов безопасности – Объединенное Государственное Политическое Управление. То, что ОГПУ в Конституции была посвящена отдельная глава, безусловно усиливало его авторитет.
Итак, новый государственный порядок был установлен и узаконен высшей нормой. Теперь «всё как у людей». Однако Конституция в этой «космогонии» нового мира так и не стала выражением его Космоса, красоты и гармонии. В первых советских Конституциях уже видны те «чёрные дыры», которые постепенно разрушат всё: и многие жизни, и искренние мечты о новом мире счастья, и саму власть. Когда-то Ф. Энгельс писал, что есть два способа разложить нацию: наказывать невиновных и не наказывать виновных. Первые советские конституции дали законные основания обоим этим способам. Для сравнения, вот что провозглашает Декларация независимости США 1776 года: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определёнными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав людьми учреждаются правительства, черпающие свои законные полномочия из согласия управляемых». Здесь изначально признана служебная роль государства и исключительность каждой личности. У США своя сложная и драматичная история, но именно такой изначальный подход десятилетиями формировал конституционализм как государственное мировоззрение. Как замечает правовед Сурен Авакьян, «конституция как политико-философский документ высшей юридической силы без конституционализма как определённой формы правосознания (картины миры) превращается, как правило, в фиговый листок правящего меньшинства, доминирующего над большинством».
[gallery order="DESC" ids="37207,37206,37205,37204,37202,37203,37200,37198,37197,37196"]
Советские Конституции утвердили новый подход к гражданским правам, в основу которого был положен классовый принцип, выявление чуждых и поражение врагов. Неслучайно современные правоведы считают, что «сталинский режим личной власти сложился в ленинских государственно-правовых формах, установленных Конституциями 1918 г. (РСФСР) и 1924 г. (СССР)». Конституция 1924 года просуществовала недолго: в 1936 году её заменила знаменитая «сталинская». Общенародное обсуждение проекта конституции 1936 года показало удивительную вещь: люди связывали с ней реальные перемены и видели надёжные гарантии. Увы, ожидания эти были цинично обмануты, в результате сегодня мало кто относится к Конституции как норме прямого действия, а не декларации, и такая правовая апатия, конечно, ненормальна для нашего общества.
Конституционная реформа и «особый путь» России
Всё чаще в СМИ можно прочитать предсказания о неизбежности скорого принятия новой Конституции или радикального реформирования существующей. Изменения должны, предположительно, коснуться системы органов государственной власти, а также гражданских прав. Председатель Конституционного суда РФ заговорил о необычной российской конституционной идентичности.
Не станем комментировать такие, например, прогнозы о власти, как переход РФ из президентской республики в парламентскую и возглавление страны Председателем правительства, у которого нет ограничения даже двумя шестилетними сроками правления. Что касается гражданских прав, где, казалось бы, всё давно открыто, тут также предсказывают перемены. Так, один видный российский политик не признает настоящими гражданскими правами те, которые «явно входят в конфликт с ценностями, традиционными для российского общества». Опять конкретное право рискует утонуть в идее «особого пути» или особой российской «конституционной идентичности». Или нет никаких опасений радикальной перекройки Конституции, в которой общие человеческие ценности снова будут преломлены через призму особого пути, как обещает президент РФ? Это не теоретический вопрос, нам ведь жить в этой новой стране. Рискну сказать, что лучше плохо соблюдаемая хорошая Конституция, чем хорошо соблюдаемая плохая. Должна быть пусть формальная, но точная система координат, правильная буква Основного закона, относительно которой можно судить о потерянности и блужданиях. На память приходят строчки из Бунина:
«Он меня в скитаньях не оставит,
Он мне скажет, если что: не то!»
Иллюстрация В. КаррикКонцепция «особого» правового пути – советское изобретение. Именно с этих позиций было изложено в Конституции СССР 1936 года, например, положение о свободе совести – исходя из «особого» пути, ориентированного на создание безрелигиозного общества. Достигалась эта цель путём признания изначального неравенства разных категорий граждан – верующих и атеистов. Такое юридически закреплённое неравенство означало истребление тех, кто данной идеологии не соответствовал.
Конституция 1918 года была рассчитана «на настоящий переходный момент». В XX веке было принято четыре конституции, что отражает состояние затянувшейся переходности, в которой мы живём вот уже сто лет. Как бы это состояние ни переживалось (движение к социализму, к коммунизму, догнать и перегнать, встать с колен и т. п.), оно предопределяет изменчивость, ненадёжность и временность закона, даже основного.
К сожалению, нам не с чем сравнить советское правосознание, которое мы все наследуем: слишком велик разрыв нашего гражданского мироощущения с Россией дореволюционной. Конечно, до переворота 1917 года Российская империя не знала конституции, не была в современном смысле «правовым государством». Но это не означает, что она была государством беззаконным, не знающим правды и милости, на которые подданный мог рассчитывать. После гибели старой России и уничтожения всех её традиций и правовых институтов нас уже не формирует опыт многих поколений наших предков. У нас неоткуда взяться отношению к Конституции как к незыблемой опоре – все сто лет она воспринимается бессильной фантазией законотворцев. Но гораздо важнее и горше, что у современных россиян как будто не хватает оснований серьёзно относиться к правде и справедливости. Не случайно русские дореволюционные юристы и философы определяли право как «минимум нравственности» или как «юридически закреплённую мораль». Главный ущерб советская власть нанесла не правосознанию, а тому, что могло бы его сформировать, – любви к правде и вере в правду. Причём не только в свою, но правду живущих рядом – ближних. Без возрождения этих качеств, бывших основой национальной идентичности русского народа, все попытки улучшения законодательства беспочвенны и оставляют нас в бесконечном «переходном периоде».
Церемония вступления Владимира Путина в должность Президента России в 2012 году Источник: kremlin.ru