«Оставаться в Петрограде депутатам не было никакого смысла»

После разгона Всероссийского Учредительного собрания и переноса столицы в Москву сам собой встал вопрос и о том, куда враги большевиков могли бы перенести столицу Российской Республики – в Киев, в Финляндию или на Кубань. В итоге выбрали Сибирь. «Стол» продолжает вспоминать ход первого демократического эксперимента в России

Группа членов Временного Сибирского правительства. Фото: общественное достояние

Группа членов Временного Сибирского правительства. Фото: общественное достояние

Предыдущую часть читайте по ссылке

Разгон большевиками Учредительного собрания в Петрограде на самом деле не значил абсолютно ничего. Ни ВЦИК, ни Совнарком не могли распустить того, что не они собирали. Они лишь закрыли Таврический дворец для проведения заседаний. 

С таким же успехом и сантехник мог бы распустить Учредительное собрание, если бы в зале для заседаний прорвало трубы парового отопления. 

Но депутаты Учредительного собрания могли бы собраться и в другом месте.

И, как вспоминал депутат от партии эсеров Борис Соколов, заседание действительно планировали перенести в другой город империи: 

«Были разные проекты... Неисполнимые, нереализуемые. Собраться в Финляндии. Собраться на Украине. В Сибири…»

Большевики это прекрасно понимали, и старались обезвредить самых активных.   

Борис Соколов писал: «Но все теснее и теснее сжималось кольцо сыска и охраны вокруг дома на Болотной улице (там находился штаб партии эсеров. – Авт.). Бесцеремонно приходили агенты, стояли группами на углах, на перекрестках соседних улиц.

Что же мы могли сделать? За нами стояла Невооруженная Правда, которой большевики противопоставили Вооружённую Ложь…

Через несколько дней подхожу под вечер к дому на Болотной. Вся улица полна любопытными. Высыпали из-под ворот, толпятся кучками у подъездов. Смеются. Перекликаются.

“В чём дело?” – “Да, вишь, пришли большевики арестовывать депутатов”.

И тонкой цепью, окруженные плотным кольцом красных солдат, идут мимо меня мои товарищи по фракции, те, кто собрались со всей России решать ее судьбы.

Было снежно и серо и по-будничному скучно...»

* * *

 

О планах переноса Учредительного собрания вспоминал и депутат от эсеров Николай Огановский.  

«Горячие головы предлагают Учредительному собранию открыться на Обуховском заводе, где рабочие будто бы готовы выставить 1500 вооруженных для нашей охраны. Однако члены бюро находят это авантюрой, которая только подорвет престиж верховного всенародного органа власти и приведет к новым потокам и без того уже пролитой крови. 

В конце концов принимают решение: отправить делегацию в Киев – выяснить у Рады, нельзя ли открыться там, а пока – обязательство не разъезжаться, иначе остракизм – лишение депутатского звания…»

Но затея перенести Учредительное собрание в Киев так и не была реализована. 

Огановский писал: «Утренние газеты подтверждают слухи о заключении мира украинской радой. Позор и гибель России! Это тогда, когда даже большевики пятятся в ужасе перед германским миром, готовящим вековое иго полякам, литовцам, латышам, Гибралтар из Моонзунда, который будет замком на тюремной двери для России…

12 января. По всем признакам саморазложение захватило и последнюю надежду – съезд земельных комитетов. Нечего больше валандаться в Петрограде.

Пора домой. Погуляли, и будет. Сегодня я уезжаю...»

Николай Огановский. Фото: общественное достояние
Николай Огановский. Фото: общественное достояние

* * *

Следом из Петрограда засобирались и большевики, объявившие о планах переноса столицы в Москву. 

Впрочем, еще Временное правительство начало эвакуацию отдельных учреждений и архивов в златоглавую, а обыватели всю осень и зиму 1917-го всерьез обсуждали, когда немецкие войска войдут в Петроград. Переговоры с немцами, начавшиеся в Брест-Литовске, никого не успокоили. Более того, после того как Троцкий сорвал первые мирные переговоры с немцами в Брест-Литовске, германские войска начали стремительное наступление по всей линии фронта.

«Мне ещё не доводилось видеть такой нелепой войны, – писал в своих мемуарах начальник штаба германского главнокомандующего Восточным фронтом генерал Макс Гофман. – Мы вели её практически на поездах и автомобилях. Сажаешь на поезд горстку пехоты с пулеметами и одной пушкой и едешь до следующей станции. Берёшь вокзал, арестовываешь большевиков, сажаешь на поезд ещё солдат и едешь дальше».

Уже 19 февраля 1918 года был сдан Минск. При этом попал в плен к немцам и штаб Западного фронта. 

На следующий день – Полоцк, затем – Орша. 

24 февраля немцы заняли Псков. И штаб Северного фронта еле-еле успел сбежать в Тверь. 

25 февраля пал Ревель (ныне Таллин) и Нарва.

В Петрограде было объявлено осадное положение, издан декрет Совета народных комиссаров «Социалистическое отечество в опасности!» и создан Комитет революционной обороны города. Но вскоре стало ясно, что город защищать некому: в ряды Красной армии записалось всего 10 тысяч рабочих, а вот большинство революционных солдат Петроградского гарнизона, обещавших на митингах стоять насмерть, просто дезертировали. 

В итоге 3 марта 1918 года новая советская делегация была вынуждена подписать мирный договор уже на германских условиях: от России отторгались 780 тысяч квадратных километров территории с населением 56 миллионов человек.

 

«Похабный» Брестский мир встретил крайне резкую оценку почти всего российского общества. Патриарх Московский и всея России Тихон писал: «Отторгаются от нас целые области, населённые православным народом, и отдаются на волю чужого по вере врага… мир, отдающий наш народ и русскую землю в тяжкую кабалу, – такой мир не даст народу желанного отдыха и успокоения».

Это понимали и сами большевики – не было никаких гарантий, что немцы не пойдут на столицу.

Кроме того, Петрограду угрожал голод. Стремительно развивался и топливный кризис. К голоду и холоду добавились заразные болезни. Весной 1918 года Петроград поразила сразу три эпидемии: сыпного тифа, холеры и гриппа-испанки.

И самое главное – город был наводнен дезертирами, анархистами и откровенными бандитами и грабителями. Всё это в любой момент могло закончиться очередным бунтом и  государственным переворотом - тем более, что недовольство новой властью росло во всех слоях городского населения. Стихийно бастовали учителя, служащие почты, банков, телеграфа и – самое неприятное для большевиков – рабочие заводов и фабрик.

В этих обстоятельствах перенос столицы в первопрестольную Москву выглядел вполне естественным и закономерным.

Впрочем, обсуждались и другие варианты – Казань и Нижний Новгород. 

Таким образом, и оставаться в Петрограде депутатам Учредительного Собрания не было никакого смысла. Надо было лишь выбрать, в какой город перенести новую столицу Российской Республики.

* * *

Наверное, многое можно было бы сделать, если бы не апатия и уныние, охватившие большую часть депутатов Учредительного Собрания.       

Эсер Николай Огановский писал:   

«Партия пропала не только из-за неспособного понять всю ответственность той роли, за которую он брался, председателя, мы все – избранники народа, его последняя надежда, заслужили обвинение нас в лицемерии и трусости, и, разбежавшись за своим вождем от угроз зазнавшегося матроса, не докончили даже закона о земле, за который клялись лечь костьми. Но еще больше потому, что, вознесенные историей на один миг на небывалую и незаслуженную нами высоту, не вспомнили о том священном имени, которое долгие годы будет служить путеводной звездой измученным поколениям: имени несчастной, истерзанной родины нашей…

Как водится, бюро сваливало всю вину на председателя, который, мол, не слушал бюро и действовал на свой страх и совесть, благодаря чему все тонко задуманные комбинации проваливались. Некоторые члены бюро, впрочем, ругали самих себя и, бия кулаками в грудь, клялись отныне вести твердую линию. Прежде были кающиеся дворяне, а теперь есть кающиеся эсеры. 

Настроение – обычное в эпохи внутреннего разложения. С одной стороны - паника: за нами следят, внутри нас есть провокаторы – того и гляди арестуют».

 И, словно подводя черту под несбывшимися надеждами либеральной интеллигенции, эсеровская газета «Свободное слово» писала: 

«Учредительное собрание не только не поднялось до уровня Конституанты, но и не поднялось выше обычного митинга. Партийное по составу и по духу, оно не захватило и не увлекло массы, не проникло в толщу народной души, оказавшись для русского народа заграничной игрушкой,  которой можно позабавиться, но которую нельзя пустить в дело». 

 

В то же время нельзя сказать, что бы и российское общество в провинции столь же безучастно наблюдало за разгоном первого свободного парламента в стране, на который возлагалось столько надежд. Напротив, тема разгона Учредительного собрания весь год не сходила с первых полос газет. 

Не побоялись поднять свой голос в защиту Собрания и врачи, открыт потребовавшие у большевиков возобновить работу парламента.  

Большевистская «Правда» от 19 (6) марта 1918 года писала: «Состоявшийся чрезвычайный Пироговский съезд врачей  принял весьма характерную для нашей так называемой “трудовой интеллигенции” политическую резолюцию. Отметив на основании докладов беспримерную разруху всего медицинского и санитарного дела, беспримерную тяжесть продовольственного дела, глубокое расстройство народного хозяйства, съезд врачей ни словом не обмолвился о причинах, породивших всю эту разруху, о той грабительской войне, которая вызвала и тяжесть продовольственных лишений, и рост безработицы, и снижение народного здоровья..

Но зато целый поток самых непристойных и клеветнических обвинений против Совета Народных Комиссаров.

Фото: общественное достояние
Фото: общественное достояние

И требования восстановления власти органов местного самоуправления и Учредительного собрания. 

Восстанавливать отжившие свой век органы местного самоуправления рабочие и крестьяне не будут уже потому, что они создали всюду на местах, по всей России свои боевые революционные органы – Советы Рабочих и Крестьянских Депутатов. Оживить труп Учредительного Собрания также только в интересах буржуазной интеллигенции, но не в интересах рабочих и крестьян…» 

* * *

Зато у кадетов разгон Учредительного собрания не вызвал никаких сожалений. 

В кадетском ЦК, по воспоминаниям пермского кадета Льва Кроля, доминировало мнение, что Учредительное собрание и «так уже труп». 

Правая газета «Фонарь» писала: «Погребен недоносок. То, что воображение рисовало в виде величественного зрелища собрания мудрых людей, истинных сынов отечества, в действительности оказалось собранием жалких демагогов, неучей от социализма, людей непочтенных годами, умом недалеких…» 

Давно настроившись на развертывание Гражданской войны, на разгром Советской республики при помощи вооруженной силы, кадеты резко обвиняли правых эсеров в непоследовательности, нерешительности, неспособности отказаться от «социальных и политических утопий». 

Позднее кадеты изменили свою позицию. Дескать, Учредительное собрание, пожалуй, могло бы вернуть свое историческое значение, если бы оно нашло энергию и волю к борьбе, «вышло из того состояния маразма, в котором до сих пор пребывает». 

Поэтому многие члены Учредительного собрания, в первую очередь, кадеты, а за ними и правые эсеры, встали на путь вооруженной борьбы с диктатурой большевизма. И первым городом, где взяли власть депутаты Учредительного собрания, был Томск, где уже в феврале 1918 года для объединения антисоветских сил и подготовки антибольшевистского восстания образовался Западно-Сибирский комиссариат Временного сибирского правительства. 

* * *

Выбор Томска как новой столицы для России был не случаен: ещё в начале XIX века город, через который проходила крупнейшая торговая артерия – Сибирский тракт, превратился не только в административный, но и культурный и экономический центр юга Западной Сибири. Здесь был свой университет и три института – Учительский, Бактериологический и Технологический, десяток училищ, три больницы, железнодорожные мастерские и крупнейшая в стране спичечная фабрика. В Томске находилась и главная контора Сибирского торгового банка.

Правда, Антону Чехову, побывавшему в городе по дороге на Сахалин, Томск не понравился: «Томск гроша медного не стоит. Скучнейший город, и люди здесь прескучнейшие. Город нетрезвый, бесправие азиатское. Грязь невылазная, но возникают и зачатки цивилизации – на постоялом дворе горничная, подавая мне ложку, вытерла ее о зад. Обеды здесь отменные, в отличие от женщин, жестких на ощупь. Я жалел, что университет открыт в Томске, а не тут, в Красноярске…».

Правда, после того, как линии Среднесибирского участка Транссибирской железнодорожной магистрали прошли значительно южнее Томска, город стал постепенно терять свое значение транспортного узла. Впрочем, возможно, именно это обстоятельство и стало причиной того, что Томск в начале XX века Томск стал одним из центров идеологии сибирского областничества – культурной и политической автономии Сибири. 

Эта идеология и сыграла с Россией дурную шутку.

* * *

Основоположником идеи сибирского областничества считается Григорий Потанин.

Григорий Потанин. Фото: общественное достояние
Григорий Потанин. Фото: общественное достояние

Сын разжалованного есаула Николая Потанина после смерти матери в пять лет был взят в семью родного дяди, командира казачьего полка. Но после того, как есаул Дмитрий Потанин скоропостижно скончался, семилетний Гриша стал воспитываться в семье генерала Мориса Эллизена – командующего всеми казачьими войсками на Иртышской укреплённой линии. Мальчик получил приличное домашнее образование. затем его зачислили в Омский кадетский корпус, после окончания которого он в 18 лет был направлен служить в 8-й казачий полк Сибирского казачьего войска в Семипалатинск. Участвовал в военной экспедиции, завершившейся основанием города Верный – сейчас это Алматы. Правда, уже в 23 года Григорий Потанин в чине есаула вышел в отставку – по болезни.

В Томск Потанин попал в 1858 году – приехал учиться после службы в Сибирском казачьем войске. Именно здесь он и познакомился со ссыльным революционером-анархистом Михаилом Бакуниным, который и заразил его идеям социальных преобразований. 

Уже через год Григорий Потанин отправился в Санкт-Петербург и поступил вольнослушателем на физико-математический факультет университета. Учеба его закончиласт в октябре 1861 года, когда во время студенческих волнений Потанин был арестован и помещен на два месяца в Петропавловскую крепость. После освобождения он вернулся в Томск, преподавал в мужской и женской гимназиях, а также как публицист начал сотрудничать в «Томских губернских ведомостях». Именно в этой газете Потанин и начал развивать свои идеи об особом историческом пути Сибири. Дескать, раз в этой части Российской империи, не знавшей крепостничества, сложились совершенно новые условия для развития русского этноса, то и жить Сибирь должна по своим законам. Интересно, что помимо всего прочего, Потанин выступал против направления в Сибирь уголовников-каторжан и ссыльных – дескать, они остаются потом здесь жить и портят местные нравы. 

Разумеется, кружок «сибирских сепаратистов» вызвал подозрение у властей, встревоженных восстанием в Польше. И летом 1865 года Потанин оказался фигурантом «Дела об отделении Сибири от России и образовании республики подобно «Соединенным Штатам». Интересно, что власти пошли навстречу пожеланиям Потанина – по приговору суда Григорий Николаевич пять лет провел на каторжных работах в Свеаборгской крепости в Финляндии, затем – в ссылке в Вологодской губернии.

После ссылки он оставил политику и занялся географией – он организовал пять экспедиций на северо-восток Китая и на Большой Хинган для Российского географического общества.

Между тем, идеи «сибирского сепаратизма» зажили своей жизнью, но их взяли на вооружение совсем другие люди. В конце XIX – начале XX веков главным внутриполитическим нервом Сибири стал конфликт между «старыми поселенцами» и сибирскими казаками с одной стороны и «новоселами»-переселенцами с другой. Земли в уездах не хватало, поэтому «новоселы» были вынуждены брать в аренду участки у «старожилов», втайне мечтая устроить передел всей собственности.    

И автономия «новым» сибирякам была нужна только затем, чтобы каким-то обойти законы Российской империи о частном землевладении.      

* * *

Центробежные настроения сибиряков весной 1918 года как нельзя лучше передали слова одного из сибирских казаков, произнесенные им на заседании Сибирской Областной Думы:

– Мы не отказываемся спасать Россию, но для того, чтобы спасти Россию, необходимо сначала спасти самих себя. 

Еще стоит упомянуть о политической ситуации в городе. На выборах в Учредительное Собрание большинство горожан – 28,8% – проголосовало за список Партия народной свободы (кадетов). Но в городе выиграли выборы большевики – за счет голосов солдат военного гарнизона и 39-го Сибирского стрелкового полка, расквартированных в Томске (то есть, за счет призывников из других регионов). Однако по всей Томской губернии, как и по Сибири в целом, за счет голосов крестьян победили все же эсеры, набравшие 85,2% голосов. Эсеры выступали как раз за принудительный отъем земли у крупных землевладельцев и передел земельных участков в пользу бедных крестьян. 

Якутские депутаты на заседании Сибирской областной Думы. Фото: общественное достояние
Якутские депутаты на заседании Сибирской областной Думы. Фото: общественное достояние

Поэтому с самого начала в Томске царило двоевластие. 

Как только в городе стало известно о роспуске Учредительного собрания в Петро­граде, в Томске прошла серия митингов – протестовали на собраниях слу­жащих правительственных учреждений, учебных заведений, члены городской думы, участ­ники общей студенческой сходки, члены профсоюза работников Министерства земледелия.

В то же время большевики, опираясь на солдат, в считанные дни созвали Совет рабочих и солдатских депутатов. 

И, как это водится, тут же создали революционный трибунал - для борьбы с контрреволю­цией, который возглавил беглый каторжанин и сын ссыльнопоселенцев Исай Наханович.

И свою деятельность глава трибунала начал с ревизии и конфискации содержимого сейфов Сибирского торгового банка. 

* * *

И в тот же день, когда беглый рецидивист Наханович со своими подельниками грабил банк, в Томске состоялся Первый общесибирский чрезвычайный Крестьянский съезд, который и принял резолюцию протеста против роспуска Учредительного собрания, поддержал идею автономии Сибири. Но самое главное – о формировании временных органов управления «автономной Сибири» в виде Сибирской Областной Думы (СОД) и ответственного перед ней Сибирского областного совета. 

На первом же заседании Сибирской Думы была принята декларация с жестким осуждением большевиков: 

«Надежда всех областей и народностей, составляющих великую революционную Россию, – Всенародное Учредительное Собрание – преступно разогнано большевиками и так называемыми “левыми эсерами”.

Совет народных комиссаров, посягнувший на власть Учредительного Собрания, является врагом народа. Изменниками революции являются большевики, противопоставляющие Учредительному Собранию Советы крестьянских, рабочих и солдатских депутатов…» 

И далее:

«1. Все силы и средства Дума отдает для защиты и скорейшего возобновления работ Всероссийского Учредительного Собрания, признавшего законом о федеративном устройстве Российской демократической республики автономию Сибири и других частей государства.

2. До созыва Всесибирского Учредительного Собрания вся полнота власти в пределах Сибири принадлежит временной Сибирской Областной Думе.

3. Дума примет все меры к незамедлительному созыву Сибирского Учредительного Собрания, которое явится опорой Всероссийского Учредительного Собрания и будет строителем новой жизни трудящихся классов и народов Сибири…» 

Всего в состав Думы вошло 127 депутатов, включая и 17 депутатов Всероссийского Учредительного собрания. Наиболее сильными группировками в составе СОД были социалисты-революционеры и представители народностей Сибири («Фракция национальностей»), причем, в состав последних входили не только якуты и буряты, но и немцы-колонисты, новопоселенцы из русских и малороссийких областей, сыльные поляки с евреями. 

Возможно, именно присутствие «Фракция национальностей» и стало причиной неудачи проекта – СОД не нашло поддержки у «старопоселенцев», а ведь именно они составляли купеческую и промышленную элиту города.

Член партии кадетов профессор законоведения Георгий Константинович Гинс вспоминал:

Георгий Гинс. Фото: общественное достояние
Георгий Гинс. Фото: общественное достояние

– Искусственность подбора представителей в Сибирской Областной Думе вооружила против нее значительную часть интеллигенции, особенно из партии «народной свободы». Вызывала сомнения и самая идея сибирской автономии, которая казалась проявлением сепаратизма. Вооружились против Думы и большевики.

* * *

На самом деле большевики обратили внимание на работу Областной думы лишь неделю спустя после открытия – видимо, когда подсчитали все захваченное золото и серебро и даже успели отпраздновать успехи революции в самом шикарном кабаке города «Славянский базар». 

И в ночь на 8 февраля 1918 года Томский совет рабочих и солдатских депутатов распустил СОД, а также все образованные ею областнические организации, арестовав часть ее членов. 

Оставшиеся на свободе депутаты СОД на конспиративном совещании в Томске создали Временное Сибирское правительство, под руководством одесского эсера Петра Дербера.  

Петр Яковлевич родился в семье мелкого служащего в Одессе. Учился на юридическом факультете Томского университета. Профессиональный революционер; член партии социалистов-революционеров с 1902 года.

В 1905 году арестован и сослан в Березовский уезд Тобольской губернии. С тех пор жил и вел партийную работу в основном в городах Сибири. После Февральской революции – член Омского коалиционного комитета, председатель Акмолинского областного земельного комитета, лидер омских эсеров, председатель трёх Западно-Сибирских съездов крестьянских депутатов. В мае-июне 1917 года участвовал в работе первого Всероссийского съезда крестьянских депутатов (советов), на котором выступил в качестве главного оппонента Владимира Ленина по аграрному вопросу. 

Однако, правительство Дербера было скорее виртуальным – в Томске большевики запретили всякую политическую деятельность, собрания, митинги и шествия под открытым не­бом, произнесение речей с призывами против советской власти. Также губернский крестьянский съезд принял постановление о роспуске всех органов земского самоуправления. В итоге Петр Дербер, спасаясь от ареста, уехал во Владивосток – дескать, издалека удобнее дожидаться удобного момента.  

* * *

И такой момент наступил после восстания Чехословацкого легиона. Пленные чехи двигались в сторону Владивостока, чтобы таким образом попасть на Западный фронт, но по стечению обстоятельств неожиданно стали важным элементом революционных событий в России. Двигаясь на восток, они занимали один город за другим. В начале июня чехословаки заняли и Томск, оставленный большевиками без боя. 

Вскоре было создано новое Временное Сибирское правительство во главе с бывшим областником и гласным Томской городской думы Вологодским, который занимал в прежнем правительстве Дербера пост министра иностранных дел.

Дербер власть нового правительства не признал, и некоторое время существовало сразу два Временных Сибирских правительства – в Омске и Владивостоке. 

Пробудилась и Областная дума, которая 17 июля 1918 года приняла декларацию о государственной самостоятельности Сибири. Дескать, в связи с полным крушением российской государственности всю полноту власти на территории Сибири берут на себя Временное правительство и Областная дума. 

Правда, было отдельно оговорено, что Сибирская республика не отрывается навечно от России и после воссоздания российской государственности будет готова вернуться. Областники, конечно, подразумевали, что это произойдёт только на условиях широчайшей автономии. Но формально вопрос был отложен до созыва Учредительного собрания, новой «точкой сборки» которого стала Самара, где к власти пришел КомУЧ – Комитет членов Учредительного собрания. 

Продолжение следует. 

Читайте также