В тот день, 1 декабря 1934 года, Сергей Киров, приехав в 16.30 в Смольный, поднялся на третий этаж, прошёл по длинному коридору и свернул в боковой коридорчик, ведущий к его кабинету. Личный охранник первого секретаря Юрий Борисов шёл, как и полагалось, сзади. Правда, уже на третьем этаже он отстал, чтобы поздороваться с дежурившим в коридоре коллегой – сотрудником оперативного отдела УНКВД Александром Дурейко.
Да и кого было опасаться в Смольном?
В коридорах ходили обкомовские работники и делопроизводители, ожидая окончания совещания у 2-го секретаря обкома М.С. Чудова, да в дальнем конце коридора обкомовский завхоз с двумя рабочим меняли перегоревшие лампы. Словом, всё было спокойно.
Но не успели охранники обменяться рукопожатиями, как в коридоре прогремело два выстрела. Оперативники рванули к кабинету Кирова, вытаскивая на ходу револьверы. Они выскочили в коридор и увидели лежащего на полу Кирова. Рядом с ним на полу лежал без сознания незнакомый человек с залитым кровью лицом, над которым с молотком в руках стоял электрик.
– Никому не двигаться! Руки вверх! Что здесь произошло?
– Вот этот, – электрик показал молотком на незнакомца, – из револьверта стрелял в нашего товарища Кирова, а я его приласкал молоточком...
У лежавшего человека отобрали оружие, записную книжку и партбилет на имя Леонида Васильевича Николаева.
Вызванные врачи диагностировали смерть Кирова в 16 часов 37 минут.
Убийца
Николаев родился в 1904 году в Петербурге. Рано потерял отца, воспитывался матерью, уборщицей трамвайного парка. С детства болел, и недуги наложили отпечаток на его характер: тщедушный и слабый, он был зол на весь мир, считая, что судьба обошлась с ним несправедливо.
Он окончил шесть классов городского училища, а трудовую деятельность начал в январе 1919 года секретарём одного из сельских советов в Самарской губернии, куда судьба забросила его в годы Гражданской войны. Вскоре Николаев вернулся в Петроград, где в мае 1921 года устроился конторщиком в Выборгское отделение коммунального хозяйства Петросовета, в подотдел неделимого имущества. В апреле 1924 года вступил в партию и вскоре окончил Партийную школу – кузницу кадров партноменклатуры. Вплоть до своего ареста в 1934 году он поменял девять мест работы – от управделами районного комитета комсомола до инструктора Института истории партии Ленинградского обкома ВКП(б).
Из протокола допроса его жены Мильды Драуле: «В апреле месяце 1934 г. он был мобилизован местной ячейкой ВКП(б) на работу на транспорт. Он отказался ехать (в провинцию), мотивируя тем, что болен (у него иногда действительно бывают сердечные припадки, которые длятся некоторое время). Кроме того, он мотивировал свой отказ от поездки семейными обстоятельствами – у меня 2 детей. Тогда же за отказ ехать на транспорт он был исключен из партии.
Райком Смольного района его восстановил в партии примерно в мае, объявив ему строгий выговор. Это решение он обжаловал в парткомиссию в Смольный. В Смольном подтвердили постановление района. Тогда он обжаловал в ЦК...»
Как позже выяснилось, в письме Николаева на имя Сталина были такие слова: «Меня довели до отчаяния. Теперь я готов на всё».
Сталин на это письмо не ответил.
Из протокола допроса Мильды Драуле: «После исключения из партии он нигде не работает, живя на моём иждивении. Никуда не ходил. Сидел дома и занимался.
Из близких его товарищей я никого не знаю. Оружие у него было, но после перерегистрации в 1926 году у него, кажется, оружие забрали...
С момента случая с исключением его из партии он впал в подавленное настроение, находился всё время в ожидании решения вопроса о его выговоре в ЦК и нигде не хотел работать. Он обращался в райком, но там ему работу не дали.
На производство он не мог пойти по состоянию здоровья: у него неврастения и сердечные припадки. За последние дни я за ним никаких особых явлений не замечала. Он был таким же, как всегда.
Из дому я сегодня ушла в 8 ч. утра. Он ещё спал. Вчера вечером он лег спать часов в 12 ночи. До этого играл с детьми...»
Знаменитый чекист Павел Судоплатов в своих мемуарах писал, что у желания Николаева поговорить с Кировым один на один была и личная причина – Мильда была любовницей Кирова: «Материалы, показывающие особые отношения между Мильдой Драуле и Кировым, о которых я узнал от своей жены и генерала Райхмана, в то время начальника контрразведки в Ленинграде, содержались в оперативных донесениях осведомителей НКВД из ленинградского балета».
Более того, Киров оказывал протекцию Драуле: она работала секретаршей в обкоме партии, но в 1933 году её перевели на более высокую должность в аппарат уполномоченного Наркомата лёгкой промышленности по Ленинградской области. Николаев подозревал, что и его «мобилизация» с отправкой в провинцию была подстроена Кировым, чтобы он как муж не мешал бы.
Убийство
Так или иначе, но ещё в октябре 1934 года Николаев стал усиленно добиваться встречи с главным ленинградским чиновником. Он встретил Кирова возле дома, но был скручен охранниками, заметившими в кармане у Николаева револьвер. Впрочем, тогда работники обкомов партии ещё имели право на ношение оружия. По приказу Кирова Николаев был отпущен с миром.
И вот 1 декабря он пришёл в Смольный. Вероятно, к тому моменту у Николаева созрело твёрдое решение расквитаться со своим обидчиком. Сделать это он решил на собрании ленинградского партийного актива, где должен был выступать Киров. Это мероприятие должно было состояться вечером 1 декабря в Таврическом дворце. Но для того, чтобы пройти в Таврический дворец, нужен был специальный билет. С целью его получения Николаев и появился в Смольном около полудня. Шатаясь из кабинета в кабинет по своим знакомым, он всюду высказывал просьбу дать ему билет на партийный актив. В итоге один из сотрудников Смольного, секретарь сельскохозяйственной группы Петрошевич пообещал ему дать лишний билет, если Николаев зайдёт попозже.
Николаев согласился и в течение часа прогуливался возле Смольного, затем вернулся обратно в обком и зашёл в туалет на третьем этаже.
Выйдя из уборной, он и столкнулся с Кировым.
Николаев сумел сполна воспользоваться подвернувшимся случаем. Пропустив Кирова мимо себя, он пошёл в том же направлении, постепенно его нагоняя. Завернув за угол, вынул наган и выстрелил. Пуля попала Кирову в затылок. Смерть наступила мгновенно.
Убив Кирова, Николаев, согласно его собственным показаниям, собирался застрелиться. Однако в этот момент электромонтёр Платоч прямо со стремянки, на которой работал, бросил в Николаева молоток, удар которого пришёлся по голове и лицу убийцы. В результате вторая пуля ушла в стену, а Платоч, подбежав к Николаеву, ударил того кулаком по голове и сбил с ног.
Допрос
Первое время Николаев не мог разговаривать, и его отправили в приёмное отделение психиатрической больницы. Только под утро он смог реагировать на вопросы.
Из протокола допроса Леонида Николаева:
– Скажите, кто вместе с Вами является участником в организации этого покушения.
– Категорически утверждаю, что никаких участников в совершённом мною покушении на т. Кирова у меня не было. Всё это я подготовлял один, и в мои намерения никогда я никого не посвящал.
– С какого времени Вы подготовлялись на это покушение? – Фактически мысль об убийстве т. Кирова у меня возникла в начале ноября месяца 1934 г., с этого времени я и готовился к этому покушению.
– Какие причины заставили Вас совершить это покушение?
– Причина одна – оторванность от партии, от которой меня оттолкнули события в Ленинградском институте истории партии; во-вторых, моё безработное положение и отсутствие материальной, а самое главное – моральной помощи со стороны партийных организаций. Всё моё положение оказалось с момента моего исключения из партии (8 месяцев тому назад), которое опорочило меня в глазах партийных организаций. О своём тяжёлом материальном и моральном положении я многократно писал в разные партийные инстанции (Смольнинскому райкому, Парткому института истории партии, Обкому и в ЦК ВКП(б), в Ленинградскую комиссию партконтроля, а также и Партконтролю при ЦК ВКП(б)), но ниоткуда я реальной помощи не получил.
– О чём конкретно Вы писали во всех этих заявлениях?
– Везде я писал, что оказался в безвыходном положении и что у меня наступил критический момент, толкающий меня на совершение политического убийства.
– Какая основная цель покушения, которое Вы совершили сегодня на т. Кирова?
– Покушение на убийство т. Кирова имело основную цель – стать политическим сигналом перед партией, что на протяжении последних 8–10 лет на моём пути жизни и работы накопился багаж несправедливых отношений к живому человеку со стороны отдельных государственных лиц. Всё это до поры до времени я переживал, пока я был втянут в непосредственную общественно полезную работу, но когда оказался опороченным и оттолкнутым от партии, тогда решил сигнализировать обо всём перед партией. Эта историческая миссия мною выполнена. Я должен показать всей партии, до чего довели Николаева за зажим самокритики...
– Скажите более ясно, какую Вы преследовали цель совершения покушения на Кирова?
– Я рассматривал и рассматриваю это покушение как политический акт. Этим убийством я хотел добиться, чтобы партия обратила внимание на живого человека и на бездушно бюрократическое отношение к нему. Прошу записать, что я не враг рабочего класса и, если бы не мои последние переживания в Институте, я бы все пережитые мною трудности перенёс и не дошёл бы до совершения покушения.
Вопросы по делу
Разумеется, сегодня любители конспирологических теорий о том, что Николаев был подставной фигурой, а на самом деле убийство было организовано Сталиным, любят повторять, что в обстоятельствах убийства Кирова до сих пор много неясных вопросов. Между тем на все эти вопросы давно уже даны ясные ответы.
Итак, как Николаев попал в коридор Смольного?
Очень просто: любой член ВКП(б), предъявив партийный билет, мог свободно войти в обком партии.
Откуда у Николаева револьвер?
В те времена многие члены партии совершенно легально носили оружие. В апреле 1930 года Николаеву выдали удостоверение № 12296, подтверждающее его право иметь и носить при себе револьвер-наган. Правда, в 1934 году регистрация была просрочена. Но этот проступок по тем временам являлся сущей мелочью. Ведь даже за незаконное хранение оружия, согласно УК РСФСР, полагался штраф или принудительные работы.
Откуда патроны?
Как установило следствие, Николаев совершенно легально купил их в магазине. На оборотной стороне удостоверения сохранился даже штамп магазина о продаже Николаеву в 1930 году 28 штук патронов.
Почему Николаев учился стрелять в тире, который курировали чекисты?
На самом деле он учился стрелять в тире спортивного общества «Динамо», членом которого состоял. А вот «Динамо» действительно было спортобществом НКВД.
Интересно, что первым человеком, кто не поверил в официальную версию следствия, был сам Сталин, уже на следующий день прибывший в Петроград. Потому что такой партиец, как Киров, просто так не мог быть убитым рукой неуравновешенного психопата-одиночки и обманутого мужа-рогоносца. Поэтому Сталин приказал чекистам копать под оппозицию – только они и могли направлять руку Николаева.
Правда и мифы о Сергее Кирове
В советском пантеоне не было более мифологизированного вождя, чем Киров. При Сталине вся советская печать воспевала Сергея Мироновича как лучшего друга и самого преданного соратника «отца нардов», погибшего от подлой вражеской руки.
Уже в эпоху хрущёвской «оттепели» с подачи Никиты Хрущёва родился новый миф о Кирове: убийство Сергея Мироновича заказал сам Сталин. Дескать, Киров вместе с Бухариным и Орджоникидзе образовал оппозиционную группу, выступившую с осуждением сфабрикованных в НКВД уголовных дел против ряда «старых большевиков».
Уже в наше время стали рассказывать, что будто бы на XVII партийном съезде Киров был не просто оппозиционером, но и главным соперником Сталина на выборах генерального секретаря. Многие делегаты даже будто бы проголосовали за Кирова, но Сталин уничтожил все бюллетени.
Но, разумеется, все эти мифы не имеют никакого отношения к реальности. В действительности Киров не был ни другом Сталина, ни тем более его врагом или конкурентом. Киров был человеком Сталина, который целиком и полностью зависел от покровителя.
Сергей Миронович Костриков (такова настоящая фамилия товарища Кирова) родился в марте 1886 года в городе Уржум Вятской губернии в обычной мещанский семье. Когда Сергею было четыре года, пропал его отец, а после этого умерла и мать мальчика. Так юный Серёжа вместе с двумя сёстрами, Анной и Елизаветой, остался на попечении бабушки Меланьи Авдеевны, которая и определила внука в «Дом призрения для малолетних сирот».
Из приюта Сергей поступил учиться в приходское, а затем и в городское училища Уржума, после чего по ходатайству опекунов-воспитателей поступил в Казанское низшее механико-техническое промышленное училище. В Казани Сергей Костриков учился блестяще, войдя в 1904 году в пятёрку лучших выпускников. Его даже взяли работать чертёжником в городскую управу Томска. Возможно, его ждала блестящая чиновничья карьера, но Костриков увлёкся революционными идеями. Он под псевдонимом «Серж» стал командиром местного боевого отряда РСДРП и очень быстро оказался в тюрьме, где отсидел 3 года.
Выйдя на свободу, Костриков решает сменить климат на что-то более мягкое. Он уезжает во Владикавказ и, став Сергеем Мироновым, начинает сотрудничать с партией кадетов – как едкий журналист и публицист. Правда, вскоре выбранный псевдоним ему разонравился: ему хотелось чего-то звучного, более запоминающегося. И он становится «Кировым» – от имени древнего персидского царя Кира Великого.
Обратно к большевикам он переметнулся уже после революции. Так, в 1919 году в Астрахани, куда забросила его Гражданская война, он стал главой ревкома города. И на этом посту Киров показал себя настоящим палачом русского народа, который залил Астрахань кровью его жителей, посмевших выйти на мирную демонстрацию против грабительского «военного коммунизма».
Очевидцы тех трагических событий рассказывали: «Десятитысячный митинг мирно обсуждавших своё тяжёлое материальное положение рабочих был оцеплен пулемётчиками, матросами и гранатчиками. После отказа рабочих разойтись был дан залп из винтовок. Затем затрещали пулемёты, направленные в плотную массу участников митинга, и с оглушительным треском начали рваться ручные гранаты.
Митинг дрогнул, прилёг и жутко затих. За пулемётной трескотнёй не было слышно ни стона раненых, ни предсмертных криков убитых насмерть…
Вдруг масса срывается с места и в один миг стремительным натиском удесятерённых ужасом сил прорывает смертельный кордон правительственных войск. И бежит, бежит, без оглядки, по всем направлениям, ища спасения от пуль снова заработавших пулемётов. По бегущим стреляют. Оставшихся в живых загоняют в помещения и в упор расстреливают. На месте мирного митинга осталось множество трупов...»
Часть рабочих была взята «победителями» в плен и размещена по шести комендатурам, по баржам и пароходам. Среди последних и выделился своими ужасами пароход «Гоголь». Кровавое безумие царило на суше и на воде. В подвалах чрезвычайных комендатур и просто во дворах расстреливали. С пароходов и барж бросали прямо в Волгу. Некоторым несчастным привязывали камни на шею. Один из рабочих, оставшийся незамеченным в трюме где-то около машины и оставшийся в живых, рассказывал, что в одну ночь с парохода «Гоголь» было сброшено около 180 человек. А в городе в чрезвычайных комендатурах было так много расстрелянных, что их едва успевали свозить ночами на кладбище, где они грудами сваливались под видом «тифозных»...
После этого на несгибаемого карателя обратили своё внимание в Москве – в кабинете товарища Троцкого. И карьера Кирова резко пошла вверх по дипломатической линии: он становится полпредом Советской России в Закавказской республике, ведёт переговоры в Риге по заключению мирного договора с Польшей, а после войны занимает пост Первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана, где его переориентируют на команду Сталина.
В 1926 году Сергея Кирова призывают в Ленинград и назначают главой партийной организации Ленинграда. Задача Кирова – нейтрализовать влияние прежнего партийного лидера Григория Зиновьева, ближайшего сподвижника Ленина и заклятого врага Сталина. Над этой задачей Киров трудится весьма усердно, выдавливая политических оппонентов со всех мест.
Но в 1929 году Киров и сам чуть было не стал жертвой «чистки»: старые большевики и ленинская гвардия, которой не нравился напор «бакинского выскочки», обвинили его в работе на кадетов и в дружбе с Троцким. Дело Кирова разбирали на президиуме Центральной контрольной комиссии Политбюро – высшего карательного органа партии. И все высказались против Кирова, но его неожиданно взял под свою защиту Сталин.
Так Киров стал верным человеком Сталина, готовым выполнить любой приказ.
Повод для террора
После убийства Кирова Николаев не прожил и месяца. 29 декабря 1934 года военная коллегия Верховного суда признала Николаева виновным. Его сразу же казнили. Вслед за ним расстреляли и его жену Мильду Драуле, а также 14 человек – всех знакомых Николаева по партийным организациям, которые были объявлены участниками вымышленного «ленинградского центра».
Для Сталина убийство Кирова стало поводом для «окончательного искоренения всех врагов рабочего класса», то есть для уничтожения остатков «троцкистско-зиновьевской» оппозиции и ускоренного создания механизма Большого террора. Уголовно-процессуальные нормы были переписаны, на свет появились тройки НКВД, выносившие заочные расстрельные приговоры.
Уже 16 декабря 1934 года Зиновьев был арестован. Из тюрьмы он писал воззвания Сталину: «В моей душе горит желание: доказать Вам, что я больше не враг. Нет того требования, которого я не исполнил бы, чтобы доказать это… Я дохожу до того, что подолгу пристально гляжу на Вас и других членов Политбюро – портреты в газетах – с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели Вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я Ваш душой и телом, что я понял всё, что я готов сделать всё, чтобы заслужить прощение, снисхождение…»
Ровно через месяц – 16 января 1935 года – состоялся процесс «Московского центра». Зиновьев получил десять лет тюрьмы, остальные вожди оппозиции (Лев Каменев, Григорий Евдокимов, Иван Бакаев и др.) – по 5–10 лет.
Затем начался первый открытый процесс в Москве против участников «террористического троцкистско-зиновьевского центра». Все 16 подсудимых (среди которых были Зиновьев и Каменев) признались в соучастии в убийстве Кирова, в подготовке заговора против Сталина, после чего были приговорены к смертной казни.
«Расстрелять! Это слово повторяли во всех концах нашей страны миллионы трудящихся, ожидавших приговора Верховного суда по делу троцкистской фашистской банды, – писал в журнале «Огонёк» главный редактор Михаил Кольцов. – Все письма читателей говорят о полной готовности немедленно разоблачить притаившегося троцкистского террориста, шпиона, диверсанта, о необходимости постоянной бдительности… Вся страна миллионами уст ещё до решения суда произнесла свой приговор – расстрелять врагов, как бешеных собак!»
Операция «Бывшие люди»
Между тем пока в Москве готовили открытый процесс против вождей оппозиции, в Ленинграде чекисты подготовили спецоперацию «Бывшие люди» – жесточайший удар по простому населению бывшей столицы бывшей империи.
Революция и Гражданская война сделала Петроград безлюдным городом: из 2,5 миллиона человек, живших в столице в 1917 году, к 1921-му осталось всего 300 тысяч. Многие горожане бежали из страны или в провинцию, другие умерли от голода и тифа, третьих расстреляли в подвалах ЧК на Гороховой улице. В городе остались лишь старые, немощные, нерешительные, которых власть превратила в «лишенцев» – людей третьего сорта, лишённых основных гражданских прав. Во время Гражданской войны «лишенцы» были настоящими заложниками: именно бывших лицеистов, священников и профессоров Академии наук, краеведов и инженеров чекисты расстреливали в случае каких-либо «контрреволюционных вылазок». Даже во времена нэпа не прекращались репрессии против «бывших»: им не выдавались продовольственные карточки и пенсии, они не могли занимать «ответственные должности», а их дети не имели права учиться в школах и в вузах. И именно эти люди должны были быть наказаны за убийство Кирова.
В закрытом письме ЦК «О террористической деятельности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока», вышедшем в январе 1935 года, говорилось: «Ленинград является единственным в своём роде городом, где больше всего осталось бывших царских чиновников и их челяди, бывших жандармов и полицейских... Эти господа, расползаясь во все стороны, разлагают и портят наши аппараты».
Новый глава ленинградского НКВД Леонид Заковский тут же проявил инициативу: «Считаю абсолютно необходимым в целях очистки гор. Ленинграда переселить в отдалённые места Советского Союза 5 000 семей "бывших людей". Всех совершеннолетних мужчин арестовать и подвергнуть быстрой оперативно-следственной обработке, распределить их между лагерем и ссылкой, семьи – сослать».
И всего за месяц – с 28 февраля по 27 марта 1935 года – из Ленинграда было выслано 39 000 «бывших». 4 393 человека расстреляли, 299 – отправили в лагерь. Почти 70 % из репрессированных были старше 50 лет.
Главными источниками информации для чекистов стали доносы соседей, мечтавших получить жилплощадь «бывших», и адресные книги, изданные до 1917 года: старые петербуржцы жили обычно в одной из комнат своей бывшей квартиры.
Режиссёр Любовь Шапорина писала в своём дневнике: «В несчастном Ленинграде стон, и были бы ещё целы колокола, слышен был бы похоронный звон. Высылаются дети, 75-летние старики и старухи. Ссылают в Тургай, Вилюйск, Атбасар, Кокчетав, куда-то, где ездят на собаках».
Следующими жертвами террора стали национальные меньшинства. В конце марта 1935 года было принято решение об «очищении пограничной зоны от кулаков и антисоветских элементов», согласно которому из приграничных районов Ленинградской области было выслано 37 000 финнов и эстонцев. Следом настал черед «немецкой» и «польской» диаспор. Феномен Петрограда – некогда мощного имперского центра, где уживалось множество национальных групп со своими церковными общинами, школами, газетами и т.д. – был начисто вымаран из сознания страны. Потому что в новой стране должен был быть только один «центр силы».
«Расстрелять врагов, как бешеных собак!»
В 1937 году черёд дошёл и до самих «кировцев»: были арестованы все семеро членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б) из Ленинграда, главы облисполкома и горисполкома. Из 154 делегатов XVII съезда партии, избранных от Ленинграда в 1934 году, до следующего XVIII съезда партии в 1939 году в живых осталось только двое. Из 65 членов Ленинградского обкома партии, избранных 17 июня 1937 года, только девять переизбрали на следующей партконференции.
Интересна и судьба начальника Ленинградского управления НКВД Филиппа Медведя и его заместителя Ивана Запорожца, которым было поручено расследовать убийство Кирова.
Когда Медведь доложил Сталину о бытовом характере убийства Кирова, вождь распорядился пока только лишь выгнать чекиста с должности. В январе 1935 года его приговорили к 3 годам лагерей по статье 193-17а УК («Преступная халатность к своим обязанностям по охране государственной безопасности»). На Колыме он работал начальником Южного горно-промышленного управления Дальстроя, ожидая, что вскоре его вернут на прежнюю службу. В 1937 году Медведя вызвали самолётом в Москву, где вновь арестовали и расстреляли.
Чуть раньше был расстрелян и Иван Запорожец.
А через несколько месяцев расстреляли и их сменщика Леонида Заковского. В апреле 1938 года он был арестован по обвинению в «создании латышской контрреволюционной организации в НКВД», а после пыток также сознался в шпионаже в пользу Германии, Польши, Англии. И расстрелян после приговора тройки НКВД.
