Александр Пушкин и Наталья Гончарова. Автор неизвестенВ начале 1920 года одна из московских газет сообщала: «Дом печати размещается в особняке № 8 по Никитскому бульвару, имеет четырнадцать комнат, предназначенных для читальни, библиотеки, собраний кружков и занятий, столовую, буфетную, зрительный зал со сценой на 350 человек и т. д. В ближайшие дни Дом печати откроет свои двери для московских тружеников пера».
Вот как описывал 3 марта 1920 года тогдашний секретарь правления Дома печати А. Февральский: «…После официальной части собравшиеся перешли из зрительного зала в уютную столовую, где была устроена роскошная (по тем совершенно голодным временам) трапеза, состоявшая из чая без сахара, кусочка чёрного хлеба, селёдки и ещё какого-то яства в таком же роде. Маяковский всё потчевал нас, сидевших за одним столом с ним, селёдкой, приговаривая: „Кушайте сельдя, замечательный сельдь!“».
Здесь выступали Блок, Брюсов, Есенин и Мариенгоф, проходили литературные вечера и дискуссии, концерты, на всю Москву гремела слава Театра обозрений Дома печати. В манифесте театрального коллектива было сказано: «Мы – театр наполовину, наши корни в газетно-журнальной общественности».
В будущем Домжуре бывал и Михаил Булгаков. Есть мнение, что именно здесь он и встретил прообраз Арчибальда Арчибальдовича – «Корсара» с кинжальной бородой, Яков Данилыч Розенталь работал тогда в ресторане Домжура.
Маяковский на своей выставке «20 лет работы» в Доме печати. Февраль 1930 годаВ 1938 году Дом печати был преобразован в Дом журналиста при ЦК профсоюза работников печати, а в 1962-м был передан в ведение правления Союза журналистов СССР, в 1993-м – Союзу журналистов России.
Одно оставалось неизменным: легендарный ресторан, который был центром притяжения самых неординарных, ярких личностей.
Вспоминает журналист Лев Никитович Гущин, бывший главный редактор «Московского комсомольца», журнала «Огонёк» и «Литературной газеты»: «Я с 1977 года начал в Домжуре пастись. Меня там принимали в Союз журналистов. Между прочим, я не помню, где и когда меня принимали в партию, а это прекрасно помню: председателем СЖ был тогда некий Зубков, в журналистике он не сильно рубил, его назначили из ЦК КПСС, дали такую пенсионную должность. Мне кажется, что это и были самые славные времена Домжура, в первую очередь потому, что мы там всё-таки встречались не только на похоронах, как это сейчас происходит. Там была жизнь. Бывало, приходили и по делу, но в основном, надо признаться, всё-таки встречались по вечерам, после подписания номера: кто в 19 часов подписывал, кто в 23, но в Домжур всегда успевали.
Ресторан был наверху, он был для “благородных”, а внизу была пивная, которую называли “трюмом”, там напивались те, кто попроще.
Надо понимать, что в Союзе журналистов в те годы состояло 75 тысяч человек. В СССР было большое количество многотиражной и ведомственной печати, каждое предприятие штатом свыше 5 000 человек имело свои издания. Эти десятки тысяч журналистов, которых никто никогда в жизни не знал, формально все вступали в СЖ. Только для одного, я думаю, – чтобы время от времени посещать этот подвал, а иногда прорываться и наверх.
Лицом формальным в те годы был Александр Бовин – знаменитый международный обозреватель, который вел программу “Международная панорама”. Не знаю, когда он работал, наверное, с утра, но в любое время заходишь – сидит Бовин, огромный такой, с усами, перед ним бутылка шампанского и рядом блондинка.
Александр Бовин. Фрагмент передачи «Международная панорама», 1978 годНо знаменитые журналисты в Домжур особенно не ходили. Считалось, что тут небезопасно, могут обозвать: у журналюг всегда были претензии к начальству, люди с благородными сединами не особенно заглядывали.
Главной звездой ресторана была официантка, которую все знали и любили: у неё, во-первых, был совершенно выдающийся бюст, она несла блюдо со знаменитой поджаркой, которая шипела на весь зал, и водку с таким достоинством, что все замирали. И вообще она была всем, как мать. Просто спрашивала: “Ребят, сколько сегодня денег?” – и, не принимая заказ, приносила что надо.
Кстати, про водку – я такой водки больше нигде не встречал, она подавалась в круглых графинчиках с высокой шеей и была покрыта буквально шубой из инея. Где они её держали, в каком-то специальном холодильнике?
Центральный Дом Журналиста на Суворовском (Никитском) Бульваре, 1970 год. Фото: pastvuВ Домжуре мы отмечали 60-летие “Московского комсомольца”, это был 1979 год. Денег совершенно не было, но было делом чести пригласить всех сотрудников “МК”, авторов, гостей и так далее. Тогда я позвонил Мише Жванецкому и Серёже и Тане Никитиным, сказал: “У вас намечается закрытое мероприятие”. А потом пошёл к руководству ДК АЗЛК и предложил им концерт: одно отделение – Никитины, другое – Жванецкий, они с удовольствием согласились, а деньги за билеты отдали нам.
И тот вечер в ресторане, на который мы сами, можно сказать, заработали, – одно из самых тёплых воспоминаний в моей жизни.
Надо сказать, что Домжур из всех творческих домов в Москве был всегда самым демократичным и самым молодым. Везде заседали в основном люди среднего и выше возраста, а здесь всегда было много молодёжи.
И, хотя внутри он был переделан, но ощущение особняка сохранялось. И атмосфера была очень добрая. Может, потому что мы тогда были молодыми.
Потом всё постепенно стало сворачиваться: Союз журналистов был в тяжёлом состоянии, руководство его переехало на Зубовскую площадь, ресторан то закрывался, то открывался.
Старался до последнего поддерживать реноме дома – например, премии “Огонька” ежегодные мы вручали в Домжуре и все редакционные события старались отмечать там. Из соображений корпоративной чести. Не знаю, насколько это помогло».
Как и положено дому с такой богатой историей, в Домжуре были свои легенды и традиции. Например, анекдот про то, как одним из директоров Домжура был бывший контр-адмирал, он ходил в форме, чем часто пугал и удивлял обитателей. И вот однажды один подвыпивший журналист принял его за официанта: “Эй, человек, подай-ка мне такси”. “Какой я тебе “человек”, я адмирал”, – ответил тот. “А, ну тогда, катер”, – нашёлся труженик пера.
А в “трюме” на стойке под оргстеклом были вставлены монеты и купюры разных стран: считалось хорошим тоном после командировки в дальние края что-нибудь подарить бармену.
До середины 90-х попасть в Домжур можно было только по удостоверению Союза журналистов, но член имел право провести с собой одного гостя.
«Иногда достаточно было подойти к центральному входу и попросить кого-нибудь. По крайней мере нам это всегда удавалось, – вспоминает Ирина Зотова, бывавшая в Домжуре в конце 80-х. – Было принято собираться по случаю выхода какого-то большого или первополосного материала, тиражи-то были огромные, это было событием. Я помню, мы отмечали публикацию в „Известиях“ фотографии Сахарова работы Юрия Инякина – она получила потом мировую известность.
В то время уже началась первые ростки коммерческой жизни. Уже не так строго проверяли документы – видимо, ресторан нуждался в деньгах, журналисты стали скорее гостями, нежели хозяевами».
Зато в середине 90-х в Домжуре зарождалась новая российская журналистика. Вот как описывает это Дарья Шерстобитова, которая в 1995 году занималась здесь в Школе юного журналиста: «Тогда журналистика была (или ощущалась) свободной и независимой и, более того, имела ореол некоторой романтики – журналисты воспринимались как честные и неподкупные люди нового времени, новой формации.
Центральный дом журналиста в наши дни. Фото: domjour.ruПредвзятость была самой большой ошибкой, которую мог допустить журналист. Его задача была служить обществу, максимально объективно освещая резонансные события.
Слово „родина“ тогда не фигурировало в принципе – в ходу были „общество“, „демократия“, „будущее“, „Россия“.
Занятия у нас вели Листьев, Сорокина, Минкин, Якубович, Макаревич. Они говорили нам, что для этой профессии нужна честность, храбрость, неподкупность, потому что именно от работы журналиста („четвертая власть“) зависит прекрасное будущее России.
В школе журналиста особо подчеркивали, что журналист – это не денежная профессия, это опасная профессия. Так и говорили: ребята, вы выбрали опасную профессию. Вам, скорее всего, не будут платить за неё хорошо. Но вы можете утешать себя тем, что служите интересам общества и что благодаря вам оно становится лучше».
