Чем больше лицемерия человек видит в публичных практиках репрезентации общей памяти, тем больше он тянется к альтернативным трактовкам больших событий, например – Великой Отечественной. Альтернативные медиатрактовки тоже быстро обрастают нелепицами и клише, примером чего стал некогда сериал «Штрафбат». Но память не загонишь ни в идеологические, ни в литературные клише; голос своего рода требует живого поиска, построения своего семейного предания. Я расскажу о паре таких опытов и попробую сделать из этих личных историй относительно общие выводы.
Кадр из сериала «Штрафбат». Фото: Эталон-фильмИстория 1. Северо-запад, мой родственник
Папе этот человек приходился дядей, и с детства, слушая рассказы о нём, я ожидал, что раздастся стук в дверь – и он, пожилой, но ещё в силе мужчина, войдёт в квартиру и начнёт долго рассказывать перипетии своей судьбы. В детских головах не было места мысли, что папа никогда его не видел и вообще во всей нашей живой на тот момент родне его видел один-единственный человек – наша бабушка.
Однажды в семейных архивах появилась его фотография: молодое красивое лицо с ясно выраженной в глазах душевной истомой; петлицы с названием училища, которое не фигурирует даже в статье Википедии об этой школе; под гимнастёркой угадываются худощавые крепкие плечи: юношей он крутил на турнике солнце и хотел, как, может быть, все юноши тридцатых, стать лётчиком. Но он стал пехотным лейтенантом и пропал без вести в сентябре сорок первого года.
Мы росли, взрослели, и образ этого человека сопровождал нашу жизнь. Постепенно мы нашли сайт «Подвиг народа» и узнали его полк. По полку несложно найти дивизию, а проследить боевой путь дивизии можно уже и через «Википедию». Дивизия привела к корпусу, а корпус показал локацию, где было разбито первое формирование этой дивизии: северо-запад, будущий и едва образованный Ленинградский фронт.
В 2020 году я прочитал только что вышедшую в Common Place книгу «Смерти нет» – сборник крупных высказываний военных поисковиков. Эта книга что-то сдвинула в моей голове, и избежать действий по поиску родственника после её прочтения стало уже невозможно. Я стал искать поисковые отряды там, где всё случилось в августе-сентябре сорок первого; нашёл руководителя отряда, а она направила меня к поисковику, который регулярно ездит по этим местам. Большинство костей в тех местах уже вынуто, поиски становятся всё менее результативными. Поисковики чаще занимаются фиксацией памяти о местных событиях в публичном пространстве, а копать уже ездят в Мясной Бор – благо что он совсем рядом.
Книга «Смерти нет». Фото: Common PlaceПоиск начинается
Мы списались с этим поисковиком, предварительно договорились о встрече, и я выпал на пару лет: дела, болезни, поездки. Когда возможность побывать на местах смерти и славы стала вновь осязаемой, мы снова списались и перешли уже к конкретным договорённостям. Я начал заниматься поиском карт, и, наверное, основной ошибкой стало то, что я искал только источники в интернете. Нашлось множество отсканированных карт, более или менее подробных, и даже нашлись источники по дивизии. Она значилась на картах 28 августа, а уже 14 сентября к Вырице вышли только её остатки. Таким образом, район (скорее всего) гибели человека сузился до примерно сотни квадратных километров. В одном селе, превращавшемся уже тогда в урочище, корпусное начальство уничтожило документы – так что даже журнал боевых действий найти теперь нельзя.
Боевой путь дивизии оказался не похожим на те истории, по которым мы ныне часто воспринимаем первые полгода войны. Уже в июне она формировалась в Иванове, недоформированной вступила в бой недалеко от Пскова и потеряла едва ли не две трети личного состава: как правило, «потерянные» просто оказались не там, где их хотели, и влились в состав других дивизий. Мой родственник оказался в числе той трети, что сохранилась. Может быть, это и не так, я опираюсь лишь на логику.
Он окончил училище в мае 1941 года, послал домой отрез шинельной ткани. Начальник училища в это же время отправился на формирование этой дивизии. Всё в целом сходится.
Отступив после серьёзного переформирования на строящийся спешно Лужский рубеж, дивизия заняла там оборонительные позиции и хорошо дралась, срывая замысел фон Лееба по захвату Ленинграда в первые месяцы войны. Не сумев взять проходящий по рекам Луга и Оредеж рубеж, немцы смогли выйти к Новгороду восточнее корпуса и взять Кингисепп северо-западнее. Корпус оказался под ясной угрозой окружения, потому что сражался более стойко, чем соседи: и это один из основных уроков истории.
Корпус начал постепенно уходить на север через Лугу. Последнее упоминание о стрелковом полку – его отход стремились прикрыть другие полки дивизии. Есть также мнение, что, когда полк входил в город, немцы попытались ворваться в город на его плечах. Им это не удалось, но что осталось от полка, принявшего бой на марше?
ДОТ на Лангиной горе, на месте Лужского рубежа. Фото: Dmitry Nikitin / WikipediaДивизия уходила из города и стояла 28 августа чуть севернее Луги, у Толмачёва. Она уже была арьергардом корпуса, ушедшего севернее. В принципе, это всё. Поисковики на форуме писали, что дивизия несколько раз штурмовала деревню Остров на полпути между Лугой и Пушкином, куда корпус должен был выйти. Это вторая значимая точка. А последнее место, где она фиксируется документами как нечто целостное, – у деревни Долговка. К Вырице, расположенной рядом с Пушкином, вышли уже отдельные части корпуса, частью выбивавшие немцев из города, частью прорвавшиеся к Пушкину (около двух тысяч человек из трёх дивизий). А около двадцати тысяч бойцов и офицеров корпуса попало в плен, в Дулаге-320. Там большинство из них умерло. Если мой родственник попал в плен, у него было сразу две подписи в смертном приговоре: петлицы лейтенанта и партийный билет.
В процессе поисков и после я общался с людьми и натолкнулся на странный факт: буквально все родственники моих собеседников, достоверно погибших во время войны, погибли на северо-западе недалеко от моего родственника: Прибалтика, Синявинские высоты, Невский пятачок, Северо-Западный фронт, Волховский фронт. Далеко не все они – мои земляки; мои земляки, как правило, дети и внуки приехавших в регион после войны; части, сформированные в регионе, сражались и на северо-западе, и на юге страны. Поэтому объяснить такое множество совпадений регионом нельзя.
И большими числами это тоже не объяснить: да, на северо-западе были тяжёлые и упорные бои; однако самая высокая концентрация погибших на квадратный метр – это всё-таки Ржев, а юго-запад стал ареной самых катастрофических поражений Красной Армии. Да, Мясной Бор тоже на северо-западе, но про него знакомые мне не говорили.
Если случайность – это проявление закономерности, которую мы не знаем, тут мы можем зафиксировать: потомки погибших в одном регионе относительно часто встречаются по жизни в самых разных контекстах.
На месте
Но вернёмся от истории поколений к рассказу о путешествии. Поисковик Сергей забрал меня из гостиницы на краю города и повёз прежде всего к Долговке – месту последнего упоминания полка.
Буквально за день до того в области выпало много снега, и мы вышли на обширное заснеженное поле. Я высыпал там землю, взятую с кладбища возле своей родовой деревни, и мы набрали земли с этого поля. Самое точное из возможных место предполагаемой гибели – и вот мой родственник развеян где-то на площади в три сотни квадратных километров вокруг. Он был живым крепким молодым человеком с грустными глазами, но...
Во всём этом мире
До конца его дней
Ни петлички, ни лычки
С гимнастёрки моей.
– То, что мы землю забрали, – это уже немаловажно. Земля помнит.
Сергей рассказывает массу историй о бытии поисковика, в том числе совершенно мистичных. Например, о том, как человеку посреди ночи на поиске приснилось, что его зовут из конкретного места. Человек поднял товарищей, пошёл на это место и нашёл захоронение.
Сергей показал все места, по которым прошла дивизия. Подробно рассказал об истории города во время войны: здесь располагался большой концлагерь, а там немцы в 1944 году подорвали несколько десятков бойцов, собравшихся в бревенчатом доме. Его родственник тоже пропал без вести, и тоже в этих краях – в районе Синявинских высот. В районе было одно из самых мощных партизанских движений во время войны; в 1942 году партизаны даже штурмовали сам город.
Воинский мемориал Синявинские высоты. Фото: vk.com/museums.lenoblИстория 2. Неожиданные факты о войне
Сын солдата, прошедшего военными дорогами с 1939-го по 1943 годы, однажды занялся восстановлением его судьбы. Копался в архивах, читал мемуары, официальные источники. Работа заняла добрый десяток лет, превратившись в увесистый том, который не увидит никто, кроме членов его семьи. Чтобы не вносить излишней конкретизации, я распишу лишь неожиданные исторические факты, которые открывает личное исследование.
Три дивизии при переправе через реку практически были уничтожены: от одной из них до места добралось шестьсот человек, от другой – тысяча. Это случилось без всяких котлов: просто из-за плохо построенного командования в частях. Многие солдаты, местные уроженцы, уходили по домам, пользуясь случаем: и они не получали от остающихся в рядах солдат ни жалости, ни осуждения: этих людей нельзя было заставить воевать, а семья, остающаяся под немцами, добавляла им понимания.
Во время сидения в обороне в 1942 году немало солдат оказывалось пропавшими без вести: в таких записывали перебежчиков. Перебежчиков было настолько много, что полковое командование провело специальную операцию: боец сделал вид, что сдаётся в плен, подошёл к немцам и забросал их гранатами. Это было сделано специально, чтобы отбить у немцев желание брать наших солдат.
Описывается случай, когда командир полка застрелил растерявшегося комбата, а потом оправдывал себя в опубликованных после войны мемуарах.
Но самая неожиданная деталями зарисовка выглядит так. В первый день боёв на Курской дуге лейтенант был тяжело ранен и потерял сознание, причём поле боя осталось за немцами. Лейтенанта подобрали два русских санитара, служивших в составе германской армии (sic!), и направили в подпольный военный госпиталь в Орле, который функционировал в оккупации с 1941 года (sic!). Из госпиталя лейтенанта переправили через линию фронта (sic!) – само собой, во всех этих перипетиях его документы были утеряны, и человек потом двадцать лет восстанавливал свои регалии.
Главного врача, руководителя госпиталя, звали Владимиром Турбиным. «Врач Турбин». Конечно, третьим словом вам пришло на ум «Булгаков», и это не просто совпадение: врач был представителем того самого рода Турбиных. А ещё он был монахом, тайно постриженным ещё в 1934 году.
Можно ли сочинить настолько сложную историю, подходя к памяти о войне извне, через массовый контент? Можно ли поместить эту историю со всеми её нюансами хоть в один идеологический нарратив из тех, что обрисовывают память о войне? Можно ли понять эту историю во всей её тонкости и полноте, подступая к памяти о войне не как к личному, родовому делу?
