Продолжение
9 октября 1934 года весь Марсель встречал миноносец «Дубровник», на котором во Францию прибыл Его Величество Александр I Карагеоргиевич, король Югославии. Короля в порту ждал министр иностранных дел Франции Луи Барту.
Король и министр сели в чёрный автомобиль «Деляж-ДМ» с откидным верхом и в сопровождении кортежа кавалеристов поехали возложить цветы к памятнику французским солдатам, погибшим на Салоникском фронте во время Первой мировой. Затем отправились во дворец местного муниципалитета, где должны были пройти лёгкий обед и первые переговоры.
Всё произошло за считанные секунды.
Когда кортеж приблизился к площади Биржи, из толпы навстречу автомобилю выбежал человек – как выяснилось впоследствии, это был известный террорист Величко Георгиев, он же Владо Черноземский, член ВМРО – болгарской организации националистов.
Один из конных охранников, ехавший справа со стороны короля, попытался остановить убийцу, но лошадь встала на дыбы. Величко Георгиев легко запрыгнул на подножку автомобиля и, выхватив тяжёлый «Маузер», открыл огонь по королю – прямо в упор.
Обливаясь кровью, Александр сполз вниз по автомобильному сиденью.
Короля попытался было защитить французский генерал Альфонс Жорж, сидевший на соседнем сиденье, но террорист четырежды выстрелил в генерала, и бывший начальник штаба Салоникского фронта замертво упал на дно автомобиля. Последняя пуля в обойме пистолета ранила полицейского, бросившегося к машине.
Отбросив «Маузер», Георгиев потянулся за вторым пистолетом (это был армейский «Вальтер»). Но в этот момент конный гвардеец справился-таки с лошадью и, выхватив саблю, рассёк череп террористу.
Георгиев упал на мостовую, где его принялись расстреливать пришедшие в себя полицейские. Как позже выяснилось, именно во время этой беспорядочной стрельбы был ранен и министр Барту – в руку чуть повыше локтя.
Конечно, обычно от такого ранения не умирают. Но в поднявшейся суматохе кто-то перетянул руку не выше раны, а ниже, то есть не остановил кровотечение, но усилил его. И министр умер от потери крови – уже в больнице.
Никто даже и не подозревал, к каким политическим последствиям приведёт эта смерть.
* * *
В Москве были убеждены: таких нелепых случайностей просто не бывает. Поэтому покушение на короля Александра I Карагеоргиевича было расценено как громкий отвлекающий трюк. Дескать, главной мишенью «марсельского инцидента» был вовсе не король, а министр Барту.
Король Сербии Александр I Карагеоргиевич. Фото: royalfamily.orgПонятно, что охотились на министра вовсе не болгарские «наци», но настоящие профессионалы – агенты британских спецслужб, задумавшие сорвать план сближения Франции и Советского Союза. Ведь именно благодаря дипломатическим усилиями Луи Барту была прекращена дипломатическая изоляция Советского Союза: всего за месяц до убийства, в сентябре 1934 года, СССР вступил в Лигу Наций и сразу получил место в Высшем Совете этой организации.
Тут самое время напомнить, что Лига Наций собственно и создавалась против России. В смысле – не только против России, но в том числе. Причём учредили Лигу ещё в 1919 году, то есть до победы большевиков и окончания Гражданской войны, когда ещё было совершенно непонятно, чья сторона возьмёт верх. Но англичане, помогая белым, другой рукой ставили на красных, чтобы исключить Россию (как бы она потом уже ни называлась) из числа держав-победительниц в Первой мировой войне.
Вторым изгоем «клуба цивилизованных» стала побеждённая Германия.
Третьим, добровольным, США, где тогда правила бал политика изоляционизма. Несмотря на то что устав Лиги был разработан комиссией под председательством президента США Вудро Вильсона, американцы отказались вступать в любые международные альянсы, не желая более связывать себя никакими обязательствами.
Правда, уже с середины 20-х годов многие иностранные дипломаты, особенно из тех держав, кто пытался если не оппонировать Британии, то хотя бы держать дистанцию, стали высказываться в том духе, что пора бы свернуть режим самоизоляции и пригласить в Лигу Германию.
Но уже в 1933 году Германия и Япония решили покинуть Лигу наций с целью образования собственной лиги.
Вторым же звоночком стал отказ нового канцлера Гитлера от Локарнских соглашений с Францией. Таким образом Германия прекратила выплату репараций французам, а вскоре Гитлер и вовсе заявил, что намерен вернуть контроль над демилитаризованной Рейнской областью, оккупированной Францией.
В ответ французский министр иностранных дел Луи Барту и решил пригласить Советский Союз к более активному участию в европейской и мировой политике.
Но вступление СССР в Лигу Наций было только прелюдией к задуманному в Париже глобальному геополитическому развороту.
* * *
Следом должно было состояться заключение Восточного пакта – нового европейского договора о коллективной безопасности с участием СССР.
Собственно, это был не один договор, а как минимум четыре. Первый – между странами Восточной Европы (то есть Чехословакией, Польшей, Финляндией, Латвией, Эстонией и Литвой) и Германией, в котором участники взяли бы на себя обязательство хранить нерушимость границ и оказать помощь участнику пакта, который подвергнется агрессии. Второй аналогичный договор заключался между странами Восточной Европы и Францией, третий – между Восточной Европой и СССР. Наконец, четвёртый договор – между Францией и СССР, и в этом договоре французская и советская стороны обязались выступить вместе против любой агрессии Германии.
Нет, Барту не был просоветским политиком. Он был поборником «старой» Европы, «старого» мирового порядка. В той системе, которую он начал конструировать, именно Франция становилась лидером могущественного военно-политического Восточного блока. И по своему политическому весу она становилась настоящим европейским гегемоном.
Но такие планы шли вразрез с национальными интересами Британии, которая видела себя европейским лидером – эдаким арбитром, решающим все споры континентальных стран.
Поэтому Лондон стал играть против Парижа, стараясь торпедировать все дипломатические инициативы Барту. Сначала от участия в Восточном пакте отказалась Польша. По указке из Лондона поляки быстро переориентировались на союз с немцами. И уже 26 января 1934 года был подписан Пакт Пилсудского–Гитлера, оговаривающий условия совместного завоевательного похода на восток.
Премьер министр Франции Луи Барту. Фото: Library of CongressЗатем от переговоров отказались финны и прибалты. Последние – Литва, Латвия и Эстония – предпочли вообще сформировать свой военный союз: «Балтийскую Антанту».
Отказались и немцы. Правительство Германии выпустило меморандум об отказе от Восточного пакта, поскольку «не может участвовать в какой-либо международной системе безопасности до тех пор, пока другие державы будут оспаривать равноправие Германии в области вооружений».
Группенфюрер СС Юлиус Шауб на конференции руководителей окружных организаций СС заявил:
– Наш отказ от подписи под Восточным пактом остаётся твёрдым и неизменным. Фюрер скорее отрубит себе руку, чем подпишет акт, ограничивающий справедливые и исторически законные притязания Германии в Прибалтике, и пойдёт на отказ германской нации от её исторической миссии на Востоке.
После же гибели Барту все его политические инициативы были забыты и в самой Франции. Новый кабинет министров премьера Пьера Лаваля пошёл в фарватере Лондона, стараясь не мешать восстановлению военного потенциала Германии, но канализировать энергию Третьего рейха сугубо на восток.
* * *
Но инициативы Восточного пакта вовсе не были забыты в СССР.
К примеру, одной из первых проблем, которая безрезультатно обсуждалась с трибуны Лиги Наций, был польско-литовский вопрос – правительство Литвы упорно отказывалось иметь какие-либо дипломатические отношения с Польшей после 1920 года, протестуя против аннексии Вильнюсского края Польшей.
И вот 11 марта 1938 года, за день до аншлюса Австрии, литовский пограничник Юстас Лукошявичюс на демаркационной линии в деревне Траснинкас застрелил польского солдата Станислава Серафина. Точные обстоятельства происшедшего до сих пор неясны. Впрочем, обеим сторонам и не требовалось никакого дознания.
Аншлюс Австрии стал примером и для Польши, которая решила использовать эту трагедию для подготовки аннексии Литвы.
Уже на следующий день польское радио и газеты подхватили эту историю и раздули истерию против литовцев до самых небес. Демонстрации, прошедшие в Варшаве и Вильно, требовали покарать литовцев
И вот 17 марта 1938 года Варшава предъявила Каунасу – тогдашней столице Литвы – ультиматум: «польское правительство заявляет, что рассматривает в качестве единственного решения, соответствующего серьёзности ситуации, немедленное установление нормальных дипломатических отношений без каких-либо предварительных условий». По сути, этот ультиматум означал, что Литва должна была отказаться от своих претензий на Вильнюс. В противном случае поляки грозили в 24 часа проделать марш на Каунас.
Это была не пустая угроза. Варшава рассчитывала получить отказ, чтобы начать аннексию.
* * *
На войну Польшу толкала не особая зловредность польского национального характера, а геополитика. Точнее, география. Если посмотреть на карту Европы 1938 года, то мы увидим, что у Польши был только один выход к Балтийскому морю – через Данциг (ныне Гданьск) и лежащий рядом отрезок побережья Балтийского моря длиной всего 71 км.
И именно Данциг и это побережье – коридор в Восточную Пруссию – требовали отдать немцы.
Но и без выхода к морю Польша тоже не могла обойтись: это же вопрос торговли. Поэтому правительство Польши и решило расширить свои владения за счёт Литвы, чтобы обеспечить себя новым выходом к морю.
Разумеется, появление новых морских баз Польши (читай – Германии) на Балтике в корне противоречило интересам Советского Союза. Поэтому Москва тут же встала на сторону Литвы – как раз в 1934 году был в третий раз перезаключён договор между СССР и Литвой «О взаимном ненападении и нейтралитете». СССР предложил литовскому правительству «уступить насилию», то есть установить формальные дипотношения, но при этом Москва поставила встречный ультиматум Варшаве: дескать, если поляки начнут вторжение, то Советский Союз без предупреждения расторгнет польско-советский пакт о ненападении и вступит в войну на стороне Литвы.
И поляки были вынуждены отказаться от завоевательных планов.
Этот случай заставил Гитлера задуматься. Прежде всего он понял, что у Германии появился потенциальный союзник против Польши, которая давно уже раздражала фюрера. Да, Варшава и Берлин считались друзьями, но в том-то и дело, что даже само существование Польши немцы считали таким же историческим недоразумением, как и позорный Версальский мир.
* * *
29 сентября 1938 года в Мюнхене главы Германии, Великобритании, Франции и Италии подписали Мюнхенское соглашение, фактически отдавшее большие районы Чехословакии на съедение Германии и Польше. Напрасно СССР предлагал правительству президента Эдварда Бенеша свою военную помощь. Это был скорее жест поддержки, ведь ни Польша, ни Румыния не соглашались пропустить советские войска.
Более того, в тот же день СССР предупредил Польшу, что в случае её участия в разделе Чехословакии советско-польский пакт о ненападении может быть денонсирован. Одновременно были приведены в боевую готовность воинские части в Белорусском особом и Калининском округах. Но эта акция практического значения уже не имела.
Сегодня при словах «Мюнхенский сговор» большинство историков вспоминают и слова британского премьера Невилла Чемберлена, сказанные им на пороге резиденции на Даунинг-стрит:
Британский премьер Невилл Чемберлен. Фото: Wellcome Collection gallery– Друзья мои, я считаю, что это мир для нашего поколения.
Дескать, как же можно было быть таким недальновидным?!
Но Чемберлен знал, о чём говорил. «Мюнхенский сговор» был посвящён вовсе не разделу Чехословакии. Англичане считали, что им удалось договориться с Гитлером о его походе на восток – в СССР.
И это были не просто закулисные договорённости. 30 сентября 1939 года была подписана и англо-германская декларация, подтвердившая «желание двух народов больше никогда не воевать друг с другом». Вскоре она была дополнена аналогичной франко-германской декларацией: пусть нацисты и большевики режут друг друга, а в Европе будет тишь да благодать.
Единственное, чего английские и французские политики не смогли предвидеть, это «польского вопроса», то есть категорического нежелания поляков отдать Данциг с выходом к морю.
* * *
Фюрер не скрывал своего раздражения: как же так, мы же договорились! Ведь поляки получили с помощью Германии огромные куски территории от бывшей Чехословакии – стало быть, пора выполнить свою часть сделки и вернуть коридор Германии.
Поляки же в ответ отнекивались: да, всё так, но нам нужен выход к морю!
Вот фрагмент беседы канцлера Адольфа Гитлера с министром иностранных дел Польши Юзефом Беком, датированной 5 января 1939 года: «Что касается самих германо-польских отношений, то он, фюрер, хотел бы ещё раз повторить, что в позиции Германии по отношению к Польше с 1934 года ничего не изменилось... Немецкая сторона считает необходимым урегулировать непосредственно в германо-польских отношениях проблему Данцига и коридора, которая представляет чрезвычайную сложность для Германии с эмоциональной точки зрения. По его мнению, здесь необходимо отказаться от старых шаблонов и искать решения на совершенно новых путях. Так, например, в вопросе о Данциге можно подумать о том, чтобы в политическом отношении воссоединить этот город – в соответствии с волей его населения – с германской территорией, при этом, разумеется, польские интересы, особенно в экономической области, должны быть полностью обеспечены... Данциг остаётся и всегда будет немецким; рано или поздно этот город отойдёт к Германии...»
В тот же день Гитлер предложил полякам план из восьми пунктов. В частности, Польша должна была вернуть Данциг, предоставить немецким войскам коридор в направлении советской границы, а также присоединиться к Антикоминтерновскому пакту.
Но Польша вновь отделалась отговорками: «Польское правительство не заинтересовано в каком бы то ни было затруднении сообщения между Восточной Пруссией и остальной частью Германии. В частности, польское правительство готово пересмотреть совместно с германским правительством вопрос о дальнейшем упрощении и облегчении железнодорожного и автомобильного сообщения между Восточной Пруссией и остальной частью Германии... Однако все уступки, производимые польским правительством, могут быть сделаны лишь в рамках суверенитета Польши, и ввиду этого не может быть поставлен вопрос об экстерриториальности путей сообщения. С этой оговоркой польское правительство имеет намерение широко пойти навстречу германским желаниям...»
Гитлер был в бешенстве: похоже, поляки, «играя под дурачков», решили, что они смогут обвести его вокруг пальца.
* * *
26 января 1939 года министр иностранных дел Германии Йоахим фон Риббентроп в беседе с министром иностранных дел Польши Беком сделал последнюю попытку напомнить Польше о её обязательствах: «Во время беседы с Беком я снова вернулся к известному германскому предложению (возвращение Данцига рейху при условии обеспечения там экономических интересов Польши и создание экстерриториальной автомобильной и железнодорожной линии связи между рейхом и его провинцией Восточная Пруссия). Я снова отметил, что фюрер желает добиться общего урегулирования германо-польских отношений путём заключения соответствующего договорного акта. Польская сторона должна понять, что пожелания немецкой стороны чрезвычайно умеренны, поскольку отторжение ценнейших частей германской территории и передача их Польше, осуществленные по Версальскому договору, и по сей день воспринимаются каждым немцем как огромная несправедливость, которая была возможна лишь во времена крайнего бессилия Германии. На Бека мои доводы, кажется, произвели впечатление, однако он снова сослался на то, что следует ожидать самого сильного политического сопротивления внутри страны, вследствие чего он не может оптимистически расценивать это дело...
Министр иностранных дел Германии Йоахим фон Риббентроп. Фото: German Federal ArchivesГ-н Бек не скрывал, что Польша претендует на Советскую Украину и на выход к Чёрному морю; он тут же указал на якобы существующие опасности, которые, по мнению польской стороны, повлечёт за собою для Польши договор с Германией, направленный против Советского Союза. Впрочем, он, говоря о будущем Советского Союза, высказал мнение, что Советский Союз вскоре развалится вследствие внутреннего распада...»
Внезапное польское «прозрение» имеет простое объяснение: буквально накануне стало известно, что в декабре 1938 года Франция и Германия в рамках реализации прежних мюнхенских договоренностей подписали пакт о ненападении, что автоматически означало открытие германской экспансии в восточном направлении. И министр иностранных дел Франции Жорж-Этьен Бонне в своём циркулярном письме, в котором он информировал французских послов об итогах переговоров с Риббентропом, не мог сдержать ликования:
– Германская политика отныне ориентируется на борьбу против большевизма. Германия проявляет свою волю к экспансии на восток!
И Польша вновь решила напомнить о своих аппетитах: дескать, господа немцы, не забывайте, что нам вы уже пообещали отдать Украину!
В Берлине опять напомнили про Данциг: как же вы не понимаете, что до того, как начать большую войну, канцлер Великой Германии должен полностью консолидировать немецкое общество, показав всем немцам, что национал-социалисты выполняют свои обещания. Поэтому сначала – Данциг, потом – война!
* * *
15 марта 1939 года Гитлер, расторгнув Мюнхенское соглашение, приказал вермахту занять Чехию.
Всё прошло как по нотам: уже через несколько часов немецкие войска начали переходить границу, а наутро газеты сообщили, что бывшая Чехия под названием «Протекторат Богемии и Моравии» перешла под контроль Третьего рейха. Словакия стала отдельным государством – союзником Третьего рейха, а ещё одна оставшаяся от Чехословакии область – так называемая «Карпатская Украина» – была сразу же оккупирована Венгрией.
Единственной державой, которая выступила против аннексии Чехии, был Советский Союз, но все заявления Москвы были пропущены мимо ушей! Да и как бы большевики могли помочь Праге?
* * *
Через неделю немцы нанесли новый удар – по Литве, которой был предъявлен ультиматум о передаче Германии порта Мемель (ныне Клайпеда), бывшего города Восточной Пруссии.
Литовцы вновь решили уступить грубой силе – тем более что на этот раз Советы не пришли на помощь Литве. Возможно, Сталин просто решил демонстративно «умыть руки» – ведь Литва в числе прочих стран активно поддержала «Мюнхенский сговор» и выступила за всяческое сближение с Германией. Ну вот и сблизились.
В ночь на 23 марта 1939 года литовский министр иностранных дел Юозас Урбшис и его немецкий коллега Иоахим фон Риббентроп подписали договор о передаче Мемеля. Наутро немецкая армия пересекла границу Литвы, а уже 24 марта в Мемель на борту линкора Deutschland прибыл сам Адольф Гитлер.
В Лондоне и Варшаве эти новости вызвали настоящий шок: мы о таком не договаривались!
Вместо того чтобы через союзные государства – Польшу и Румынию – идти воевать против большевиков, Гитлер без всяких консультаций с державами-гегемонами принялся перекраивать карту мира и фактически восстанавливать Германскую империю.
И, кстати, в Рейх кайзера Вильгельма входил не только Данциг, но и все западные польские земли: Позен (ныне Познань), Мариенвердер (ныне Квидзын), Торн (ныне Торунь), Освитт (ныне Острув) тоже входили в состав довоенной Германской империи.
Кто даст гарантию, что немцы не решили вернуть и эти территории?
* * *
И маршал Рыдз-Смиглы стал активно восстанавливать порванные связи со старыми союзниками.
Маршал Польши Рыдз-Смиглы. Фото: общественное достояние Уже 31 марта 1939 года премьер-министр Британии Невилл Чемберлен подписал Декларацию «О предоставлении гарантий Польше»: «В случае любой акции, которая будет явно угрожать независимости Польши и которой польское правительство соответственно сочтёт необходимым оказать сопротивление своими национальными вооружёнными силами, правительство его величества считает себя обязанным немедленно оказать польскому правительству всю поддержку, которая в его силах...»
Через две недели – 13 апреля 1939 года – аналогичную декларацию подписала и Франция: «Франция и Польша дают друг другу немедленные и непосредственные гарантии против любой прямой или косвенной угрозы, которая нанесла бы ущерб их жизненно важным интересам...»
Следом начались и советско-франко-английские консультации о заключении соглашения, которое позволило бы создать систему коллективной безопасности в Европе.
И сразу же начались сложности.
Так, министр иностранных дел Польши Юзеф Бек заявил французскому послу, что не желает подписывать с Москвой никаких документов:
– С немцами мы рискуем потерять свою свободу, а с русскими – свою душу…
Британских дипломатов заботили совсем другие вещи. Как признался глава МИД Великобритании Эдвард Вуд, граф Галифакс, западные державы не столько пытались договориться с Москвой, сколько не хотели допустить её сближения с Берлином. Дескать, после захвата Мемеля на Западе сложилось мнение, что у немцев есть какие-то закулисные договорённости с большевиками.
– Наша главная цель в переговорах с СССР заключается в том, чтобы предотвратить установление Россией каких-либо связей с Германией.
Британский премьер Невилл Чемберлен разделял эту точку зрения, добавляя, что европейские державы вполне смогут обойтись без России – даже в чисто военном плане.
«Должен признаться, что я совершенно не доверяю России, – писал Чемберлен. – Я не верю, что она сможет вести эффективные наступательные действия, даже если захочет… Более того, её ненавидят и относятся к ней с подозрением многие маленькие государства, особенно Польша, Румыния и Финляндия…»
Стоит ли после этого удивляться, что переговоры не достигли успеха?
* * *
Пока шли переговоры, в Москве завершился XVIII съезд ВКП(б). Главный вопрос съезда – международная политика и подготовка к новой войне.
Журнал «Огонёк» писал: «С убийственной иронией товарищ Сталин разоблачил истинное значение фашистских агрессивных военных блоков, прикрываемых ширмами “осей” и “треугольников”, смехотворными поисками “очагов” Коминтерна в степях Монголии, в горах Абиссинии, в дебрях испанского Марокко. Перед всем миром вскрыт истинный смысл англо-французской “политики невмешательства”, означающей на деле попустительство фашистским агрессорам. Показан истинный смысл усилий англо-французской коалиции, имеющий цель спровоцировать конфликт между Советским Союзом и Германией...».
Газета «Красная звезда»: «Политика “невмешательства” и “нейтралитета” не имеет ничего общего с миролюбием. Эта политика сводится к обратному – к дальнейшему развязыванию второй империалистической войны. Деятели империалистических держав издавна считали венцом дипломатической премудрости уменье вести войну чужими руками. “Невмешательство” сводится к попытке возродить эту политику в условиях нашего времени. Сторонники политики “невмешательства” стремятся втянуть в войну другие государства, чтобы самим остаться в стороне от схватки».
* * *
Именно поэтому в 1939 году Третий рейх воспринимался в СССР только лишь как наймит британских политиков.
Журнал «Огонёк»: «Германский фашизм предложил Лондону свои услуги по борьбе с большевизмом. В ряде авторитетных органов национал-социалистической печати мы находим мысль о готовности германского фашизма служить целям британской антисоветской интервенции. Гитлер в своём меморандуме заявляет, что германцы – это «народ без жизненного пространства», и потому Берлину нужны новые территории, где бы энергичная раса могла утверждать колонии. Прежде всего в Африке и на территориях СССР и Восточной Европы. Но национал-империалистические реваншисты забыли уроки прошлого: когда вильгельмовские генералы бросили войска на Украину в 1918 году, наша страна была несравненно слабее, чем сейчас. Но ни террор, ни военная сила не помогли германским оккупантам удержаться на советской земле. И не помогут и сейчас...»
* * *
Тем не менее 21 мая 1939 года советский посол Иван Майский, встретившись с графом Галифаксом в Женеве, передал ему послание от наркома иностранных дел Максима Литвинова, в котором содержался призыв поскорее покончить с бесплодными разговорами:
«Перед СССР сейчас имеются две возможные дороги:
1. Политика изоляции и свободы рук в мировых делах. Это могло бы обеспечить ему, учитывая его мощь... относительную безопасность, но не предупредить мировую войну.
2. Политика блока с Англией и Францией возлагала бы на СССР тяжёлые военные обязательства, лишала бы его свободы действий в международных делах, но зато обещала бы большую безопасность, ибо таким путём можно было бы надеяться предотвратить мировую войну…»
Сам Литвинов писал, что СССР предпочитает второй путь. Но нужна уверенность в серьёзности намерений Британии и Франции:
«Для этого требуется такая мощная концентрация сил мира, чтобы у агрессоров отпала самая мысль о возможности военного успеха. Такую мощную концентрацию может создать только тройственный пакт, подкреплённый военной конвенцией. Если тройственный пакт не принимается англо-французской стороной, нам гораздо целесообразнее пойти путями изоляции и относительной безопасности».
Ответа из Лондона Литвинов так и не дождался.
* * *
В июле 1939 года в Полпредстве СССР в Берлине произошла странная история: в здание вошёл прилично одетый господин и потребовал встречи с послом. К гостю вышел помощник атташе полковник артиллерии Антон Владимирович Герасимов.
Пришедший от имени фюрера Великой Германии попросил передать наркому обороны Клименту Ворошилову личное письмо.
Климент Ефремович Ворошилов, народный комиссар по военным и морским делам СССР, принимает парад на Красной площади. Фото: Иван Шагин / РИА НовостиРазумеется, письмо тут же было направлено начальнику Пятого – разведывательного – управления РККА, а оттуда передано в Кремль.
Письмо краткое – всего несколько пунктов.
«1. Германское правительство приветствовало бы, если правительство СССР обратилось бы к нему с предложениями относительно непосредственного соглашения обоих правительств о будущей судьбе Польши и Литвы.
2. Германское правительство исходит при этом из предположения, что оба правительства питают естественное желание восстановить свои границы 1914 г., т.е. вновь к себе присоединить потерянную третьим державам территорию...»
Уже через несколько дней начальник Пятого управления РККА Иван Проскуров направил в адрес Политбюро секретное донесение о беседе советского агента с доктором Клейстом, являющимся заведующим восточным отделом канцелярии Риббентропа.
«Фюрер полон решимости обеспечить Германию на Востоке путём ликвидации польского государства в его теперешней территориальной и политической форме, – докладывал агент. – В беседе с Риббентропом фюрер объяснил, что польский вопрос должен быть обязательно решён по следующим трём причинам:
- Ввиду того, что современная Польша угрожает внешнеполитическому и военному движению Германии.
- Так как невозможно, чтобы империя капитулировала перед Польшей и тем самым потерпела бы большой урон в своём престиже.
- Потому, что уступка немцев Польше поставила бы германскую политику на Востоке перед непреодолимыми трудностями».
Следом появилось ешё одно донесение: «Фюрер и Риббентроп считают при сегодняшнем положении невозможным, чтобы Советский Союз в германо-польском конфликте выступил бы активно на антигерманской стороне. Фюрер в течение последних недель тщательно занимался Советским Союзом и сказал Риббентропу, что по образцу германо-польского соглашения нужно будет в течение известного времени вести с Москвой политику сближения и экономического сотрудничества. Миролюбивые отношения между Германией и Россией во время ближайших 2 лет, по мнению фюрера, являются предпосылкой разрешения проблемы в Западной Европе».
* * *
Вскоре советский премьер Молотов лично принял Шуленбурга, немецкого посла в Москве. И попросил его изложить свои предложения насчёт германо-советского сближения в письменном виде.
Уже 19 августа 1939 года было подписано кредитно-товарное соглашение, в соответствии с которым СССР получил образцы новейшей немецкой авиатехники, а Германия – русское зерно, сырьевые товары и нефть.
23 августа 1939 года в Москву прибыл министр иностранных дел Третьего рейха Иоахим фон Риббентроп для окончательных переговоров с Молотовым и Сталиным.
Подписание пакта о ненападении между Германией и Советским Союзом – фактически о разделе Северо-Восточной Европы – готовилось так срочно и так секретно, что накануне подписания выяснилось, что ни в Кремле, ни в МИДе нет знамён Третьего рейха. Знамёна со свастикой и всю гитлеровскую атрибутику, так впечатлившую немецкого посланника, нашли на «Мосфильме», где в то время снимали пропагандистскую ленту «Разгром фашистского зверя» по сценарию героического лётчика Байдукова.
Переговоры шли весь день. Дольше всего обсуждали секретные протоколы к пакту, которые определяли будущую границу между Германией и Советским Союзом. Самым же спорным вопросом была Литва: Гитлер хотел забрать её в Рейх, Сталин же настаивал на включении портов Лиепая и Вентспилс в зону советских интересов. Гитлер решил отдать всю Литву – в конце концов, немцы и не считали, что новая граница простоит дольше двух лет.
В два часа ночи пакт был подписан, и до пяти утра в кабинете Молотова шёл банкет.
* * *
Конечно, искушение Сталина было слишком велико. Да, в Москве знали, что Гитлер вынашивает планы войны против СССР. Но в Политбюро были уверены, что их вынашивают и другие страны.
Но! Пакт Молотова-Риббентропа давал Гитлеру возможность после завоевания Польши развернуться и поквитаться с Францией – собственно, фюрер никогда и не скрывал своего желания наказать французов.
А это значит, что завоевательный поход на Москву неизбежно превращался для Германии в мировую войну на два фронта. То есть, по сути, в продолжение Первой мировой войны, ведь в случае нападения Гитлера на Францию в войну будет неизбежно втянута и Великобритания.
Понятно, что в войне против Третьего рейха один на один, то есть с союзниками Германии в лице практически всей Европы, у Советского Союза не были ни единого шанса выстоять. Не было бы никакой антигитлеровской коалиции, не было бы ни лендлиза, ни открытия второго фронта. Зато превращение войны против СССР в повторение мировой бойни давало надежду на мировой революционный пожар 1918 года, когда и в самой Германии коммунисты чуть было не взяли верх.
Второе искушение касалось польской армии, которая годами воспринималась как главная угроза с Запада. А это, между прочим, по официальной статистике на март 1939 года, более миллиона солдат и офицеров, 870 танков, более 4 тысяч орудий и миномётов, около 4 сотен самолётов.
Ещё совсем недавно эта армия готовилась пойти вместе с вермахтом на завоевание СССР. Но теперь у Москвы появилась возможность руками немцев уничтожить польскую армию, которая в других политических условиях могла бы усилить немецкие войска.
Что ж, трудно было не воспользоваться такой возможностью.
* * *
Ещё через неделю пакт был ратифицирован Верховным Советом, для которого секретный протокол остался тайной.
На следующий день после ратификации Гитлер напал на Польшу.
Продолжение следует
