Обычно когда говорят о русском геноциде ХХ века, то имеют в виду либо большевистский террор против русского народа, либо преступления гитлеровских нацистов и их союзников в годы Великой Отечественной войны. Но вот историю первого настоящего геноцида русского народа, который проводили в жизнь власти «просвещённой» Австро-Венгрии, обычно стараются не вспоминать.
Речь идёт об уничтожении русского народа Галицкой, Карпатской и Буковинской Руси, когда в концлагерях Талергофа и Терезины исчезло из жизни около 70 тысяч представителей коренного русского населения территорий нынешней Украины.
Причины умолчания понятны. Во-первых, в советские годы историкам было неудобно затрагивать тему уничтожения русского национального самосознания, не просто бросающего тень на украинскую «самостийную» мифологию, но не оставляющего от неё и камня на камне. Правда о Талергофе – это самое непреложное свидетельство о том, что украинский национализм рождался не среди исторических и филологических кружков поклонников Тараса Шевченко, но на кровавой Голгофе через массовые казни своих родственников и соседей.
* * *
Мало кто помнит, но жители Западной Украины не всегда были русофобами. Более того, жители Галичины и сами считали себя русскими.
Трагедия Галичины состояла в том, что эту окраину юго-западных княжеств Древней Руси при разделе Польши отдали под власть «лоскутной» Австро-Венгрии, где и так проживало больше 25 народов.
Под властью империи Габсбургов русских стали именовать то русинами, то рутенами – лишь бы не русскими.
При этом именно области Закарпатья в начале ХХ века были самой бедной и отсталой провинцией Австро-Венгерской империи. Яркую характеристику бедности местного населения дал экономист Эдмунд Еган: «В основном в хлеборобской Угорщине умирает хлеборобский народ. Русский крестьянин не видит целый год ни мяса, ни яйца, может, выпьет несколько капель молока, а в большой праздничный день съест кусок житного или пшеничного хлеба».
Постоянная нужда толкала крестьян к трудовой миграции – прежде всего в Америку.
Удивительно, но именно через США – вернее, через русских миссионеров Русской православной церкви, приезжавших проповедовать Слово Божие в Америке, – выходцы из Галичины познакомились с православием. И не просто познакомились, но основали движение за возвращение к исконно русской вере.
В 1740 году на австро-венгерский престол была возведена Мария Терезия, известная как ревностная католичка. При её правлении началось насильственное окатоличивание всех подданных империи, в том числе и русских крестьян, через насаждение униатской церкви, подчинённой Риму.
Портрет Марии Терезияи кисти Мартина ван Майтенса. Фото: Münchener KunstauktionshausВ ответ среди русинов зародилось русофильское движение, активными деятелями которого стали так называемые «будители» – интеллигенты, задумавшиеся о роли своего народа в империи и его национальном самосознании.
Разумеется, имперские власти увидели в этом движении проявление опасного сепаратизма. Австрийцы стали запрещать ввоз русских книг и издание брошюр на «московском» языке. Особенно усердствовал наместник Галичины граф Голуховский, который приказал вообще запретить кириллицу и ввести вместо неё для русского населения латинскую азбуку.
Наконец, в противовес русофилам официальная Вена стала пестовать украинских националистов – по принципу «разделяй и властвуй».
В 1870-е годы во Львове было учреждено общество «Просвита», которое стало издавать популярные книжечки об угнетении «украинцев» со стороны русских. И что вообще коварные «москали» похитили у малороссов имя «Русь»: с тех пор малороссы остались как бы без имени и им пришлось искать другое название – украинцы.
* * *
Дальше – больше. Два депутата галицкого сейма – основатель и первый глава «Просвиты» Анатоль Вахнянин и его заместитель Юлиан Романчук – объявили с трибуны парламента, что народ, населяющий Галичину, вовсе не русский, но украинский.
И тут же, как будто бы по мановению волшебной палочки, – вернее, по приказу австрийских властей, – новое название вводится в школах, судах и во всех ведомствах. Старые «руские» школьные учебники изымаются и вместо них вводятся «украинские» книги.
На спешно созданную кафедру украинской истории во Львовском университете приглашается из Киева Михаил Грушевский, которому поручают составить историю никогда не существовавшего «украинского народа».
Кроме того, у украинофилов появилась финансовая поддержка от империи – все кооперативы «украинствующих» стали получать солидные займы и кредиты. Крестьяне, не желающие назвать себя украинцами, займов не получали.
* * *
Конечно, насильственное насаждение украинствующей идеологии вызвало отторжение у многих галичан, и прежде всего у галицко-русской студенческой молодёжи, которая – в противовес «Просвите» – создала «Общество имени Михаила Каченовского» – в честь поэта и ректора Московского университета.
Было создано и общественное движение «Новый курс«» – студенты шли в народ и преподавали крестьянам литературный русский язык, на сельских торжествах парни и девушки декламировали стихотворения Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Майкова и др.
Член Государственной Думы граф Владимир Бобринский, возвращаясь со Славянского съезда в Праге через Галичину, побывал на одном из таких крестьянских торжеств в деревне и расплакался:
– Я не знал, что за границей России существует настоящая Святая Русь, живущая в неописуемом угнетении, тут же, под боком своей сестры Великой России.
Граф Владимир Бобринский. Фото: Журнал "Летопись войны", 1914 год* * *
Одним из активных русских «будителей» был помещик и фабрикант Адольф Иванович Добрянский-Сачуров – между прочим, дед известного русского художника Игоря Грабаря.
«Всю свою жизнь дедушка отдал на борьбу против мадьяризации русских и славян в Австро-Венгерской империи, – писал Грабарь. – Фанатический поборник славянской идеи, он неоднократно ездил в Россию, был в дружбе с Хомяковым, Аксаковым и всеми славянофилами. В славянофильских кругах его встречали не только радушно, но и с почётом, а в Австро-Венгрии он был признанным главой славянства и самое имя его было символом объединения славянства».
Также Грабарь вспоминал, что дедушка строго следил за чистотой его русской речи, стремясь избавить её от влияния местных говоров.
«Дед заводил у себя в имении, где я рос и воспитывался в детские годы, всяческие русские навыки и обычаи, вывезенные из Москвы и подмосковных имений. Он носил русскую бороду и презирал австрийские бакенбарды. Всё – от манеры говорить и обращения с дворней до халатов и курительных трубок включительно – было подражанием русскому помещичьему быту. Он всю жизнь скорбел, что его родители, бывшие униатами, дали ему неправославное имя – Адольф…
Оба они и моя мать невероятно идеализировали свою далёкую родину-мать, от которой были оторваны всякими историческими неправдами. Во всей русской государственности и самом укладе патриархально-помещичьей русской жизни они замечали только светлые стороны, достойные подражания, кругом же себя видели одни недостатки. Главными врагами “русского дела” считали мадьяр и немцев, а основным врагом православия – католичество и всё, что с ним связано, даже в славянской среде.
Среди верных соратников Адольфа Ивановича был и мой отец, Эммануил Иванович Грабарь, женившийся в 1863 году на старшей дочери деда Ольге Адольфовне Добрянской».
Собственно, вспоминал Грабарь, у дедушки с бабушкой было пять дочерей и двое сыновей, каждый из которых связал свою судьбу с Россией. Так, сыновья служили в русской армии, а одна из сестёр, Елена Адольфовна, вышла замуж за Антона Будиловича, будущего ректора Юрьевского университета и редактора «Московских ведомостей».
Но самым известным деятелем «русской партии» был отец художника Эммануил Иванович, который даже выставил свою кандидатуру в депутаты Будапештского парламента.
«Его явная антимадьярская деятельность создала ему репутацию врага государства и династии и вынудила его бежать из Венгрии в ближайшую соседнюю страну – Италию, где было немало карпатских эмигрантов и в числе их дедушкин друг, священник Терлецкий, живший в Милане в семье миллионера-горнопромышленника князя Демидова Сан-Донато, собственника Нижне-Тагильских заводов, в качестве воспитателя его детей. Терлецкий устроил отца преподавателем к детям, и здесь он прожил около трёх лет, после чего с ними переехал в Париж, где также пробыл три года. В 1876 году он приехал в Россию, приняв здесь фамилию Храбров...»
Вскоре в Россию приехал и Адольф Добрянский, который был принят самим наследником престола великим князем Александром Александровичем – будущим императором Александром III.
Увы, эта поездка сыграла роковую роль в жизни семьи: после возвращения в Австро-Венгрию Адольф Иванович попал под прицел полиции.
Адольф Добрянский. Фото: F. F. Aristov. Karpatorusskie pisateli. Volume IНе успели родные помещика и глазом моргнуть, как Адольф Добрянский и его дочь Ольга, мать художника, были арестованы и стали основными обвиняемыми на громком судебном процессе по обвинению в «российской пропаганде».
Обвинение требовало для отца с дочерью смертной казни, поэтому Игорь Грабарь и его старший брат Владимир были вынуждены бежать к отцу в Россию по подложным документам
* * *
Поводом для судебного процесса стало обвинение жителей галицкого села Гнилички в государственной измене.
Дело в том, что в 1881 году жители села обратились в львовскую консисторию с прошением открыть в нём отдельный униатский приход, в чём им было отказано. Крестьяне пожаловались на это своему помещику, графу Иерониму Делла Скала, который был православным румыном. Он и предложил крестьянам перейти в православие, пообещав найти покладистого священника из Буковины.
Встревоженные власти немедленно разрешили открыть в селе униатский приход, но этим не ограничились.
Поскольку этой историей заинтересовалась Ольга Грабарь, а также ряд русинских журналистов, власти решили использовать этот повод для разгрома русинской печати.
Главными виновниками и руководителями преступной группы были представлены Адольф Добрянский и Ольга Грабарь. Кроме них по этому обвинению были арестованы редактор газеты «Слово» Венедикт Площанский, редактор «Пролома» Осип Марков из Львова, законоучитель и редактор «Родимого листка» Николай Огоновский из Черновиц, редактор «Господаря и промышленника» Аполлон Ничай из Станиславова, редактор «Приятеля детей» Исидор Трембицкий из Коломыи, а также крестьянин из Гниличек Иван Шпундер. Все они были посажены в следственную тюрьму вместе со многими другими подозреваемыми, которые были отпущены ещё до суда.
В ходе судебного разбирательства редактор газеты «Слово» Венедикт Площанский заявил: «Что Русь делится на части, ещё ничего не значит, – она всегда составляет одну целость, как Великая и Малая Польша составляют одну Польшу с одним литературным языком. Об единой Руси, разделённой с течением времени на части, говорили даже славные польские историки Лелевель, Мацеевский и др., одна часть её попала было во власть Польши; при разделе последней наша область перешла в состав Австрии, против которой мы не выступаем. Под словами “пора бы нам переступить Рубикон и открыто заявить, что мы настоящие Русские” – я понимаю литературное, а не государственное единение; выражения: “мы не Рутены 1848 г., а Русские” значат, что мы не “Рутены”, над которыми посмеивался в своё время славный венский юморист Сафир, потому что мы были всегда Русскими, а только в 1848 г. сделали нас Рутенами…»
На суде им были предъявлены обвинения в государственной измене, в вину было поставлены идеи единства с русским народом и необходимости использовать единый русский литературный язык. При этом, разумеется, австрийским полякам, например, не запрещалось осознавать своё единство с поляками Германии и России, использовать польский язык.
В итоге обвинение в госизмене провалилось, но всех арестованных приговорили к полугоду тюремного заключения за «нарушение общественного спокойствия».
Процессом воспользовались иезуиты, решившие захватить все униатские и православные приходы в регионе.
* * *
Следом грянул первый Мараморош-Сиготский процесс.
Фото: Талергофский альманахъ. Первый выпускВсё началось с того, что православные жители села Иза обратились с просьбой о принятии их в состав епархии к православному будимскому епископу Лукиану (Богдановичу). Но владыка Лукиан посоветовал обратиться к сербскому патриарху Георгию (Бранковичу).
В 1903 году изяне написали письмо в резиденцию сербского патриарха, а затем послали и делегацию с просьбой направить к ним православного священника.
Патриарх дал согласие, но затем в дело вмешалось униатское духовенство. И когда на одном из воскресных богослужений в селе Иза прихожане хором прочитали молитву Символ веры на православный лад, то есть без католического так называемого филиокве (от лат. Filioque – «и от Сына»), униатские священники тут же написали донос властям.
Историк Фёдор Аристов писал: «Село было наводнено венгерскими жандармами. Начался поголовный обыск, конфисковали все богослужебные книги и даже иконы. Жандармы простояли в Изе несколько месяцев, забирая у крестьян провизию и ничего за это не платя; всячески притесняли и оскорбляли народ и глумились над женщинами. Долго терпело беззащитное население всевозможные обиды; наконец, доведённое до отчаяния, не выдержало, причём несколько человек воскликнуло: “Пора придти русским и выгнать мадьяр”. Этого было достаточно, чтобы возбудить дело о государственной измене».
В начале февраля 1904 года в городе Мараморош-Сигот начался первый судебный процесс против жителей села Иза. К суду были привлечены около 20 лиц, которых прокурор обвинил в государственной измене и оскорблении униатской церкви.
В итоге было осуждено всего семеро крестьян за подстрекательство людей против греко-католической церкви. Иоаким Вакаров, Василий Лазарь и Василий Кеминь были осуждены на 14 месяцев ареста и 500 крон штрафа, Максим Плиска – на один год тюрьмы и 500 крон, Андрей Орос, Андрей Изай, Георгий Плиска – на два месяца и девять дней и 180 крон штрафа.
Участники Мараморошского судебного процесса. Фото: pravoslavie.ruКроме того, всем обвинённым крестьянам присудили огромные судебные издержки.
Газета «Русское слово» писала: «Хозяйство этих крестьян было уже сильно подорвано административными штрафами и жандармским постоем, а особые судебные штрафы взыскали в то время, когда главы семейств отбывали тюремное заключение. Проданы были с молотка за бесценок вся земля, дома, скот и домашняя утварь. Крестьяне вышли из тюрьмы совершенно нищими, и семьи их ютились у односельчан, содержимые на скудные средства православной общины села Изы. Но Аким Вакаров и его товарищи были бодры духом, и так как у них своей земли больше не было, то они пошли на подённый труд».
Вскоре Иоаким Вакаров, один из неформальных лидеров православного движения в селе Иза, был убит. Виновные, понятно, не были обнаружены, но всё окрестное население было уверено, что крестьянина убили венгерские жандармы, расквартированные в селе.
В село же был назначен униатский священник – некий о. Азарий, который открыто угрожал всем вольнодумцам:
– Погодите только, подлецы! Войско и жандармы приведут вас обратно в мою церковь!
И вскоре о. Азарий исполнил своё обещание.
Продолжение следует
