* * *
Из дневника академика В. И. Вернадского:
«12 июня 1941 г. Несколько дней не писал. Читал недолго, Lenin. Много для меня интересного. Пережил опять времена моей молодости и студенческие годы... Многое рисуется теперь иначе, чем тогда. Это и понятно – пришлось пережить целый исторический перелом... Переживаем вторую бойню, последствия которой должны быть ещё больше. Из первой мировой бойни создалось полицейское, как и прежнее, государство, но власть находится в новых руках, и основное стремление – социализм без свободы личности, без свободы мысли... Совершенно иначе будет оценена творческая деятельность В.И. Ульянова-Ленина. Многое было бы иначе, если бы его жизнь не была насильственно прервана. Или и без этого неизлечимая болезнь? И.П. Павлов относился к нему иначе, считая, что это патологический тип больного „преступника”. 1924 год – ещё не сложивший советского государства. 17 лет после его смерти не дали развития многому, что он мог бы дать...
Академик Владимир Иванович Вернадский, 1940-е годы19 июня. Интересно, сколько правды в том, как объясняет нам наш ТАСС о Германии... Говорят, что Германии был представлен ультиматум в 40 часов вывести её войска из Финляндии – на севере у наших границ. Немцы согласились, но просили об отсрочке – 70 часов, что было и дано.
22 июня. По-видимому, действительно произошло улучшение, вернее, временное успокоение с Германией... Грабарь рассказывал, что он видел одного из генералов, которого сейчас и в партийной, и в бюрократической среде осведомляют о политическом положении, который говорил ему, что на несколько месяцев опасность столкновения с Германией отпала...
23 июня. Только в понедельник выяснилось несколько положение. Ясно, что опять, как с Финляндией, власть прозевала... Бездарный ТАСС со своей информацией сообщает чепуху и совершенно не удовлетворяет. Ещё никогда это не было так ярко, как теперь».
* * *
Из дневника школьника Георгия Эфрона (Москва):
«8 июня. Сегодня разразилась война на новом фронте. С раннего утра войска генерала де Голля при поддержке английских императорских сил вступили в Сирию в районе Джебель Друз. Это случилось вовремя: ещё чуть-чуть, и немцы бы заняли всю страну. Генерал Денц, начальник войск, верных Виши, дал приказ сопротивляться силам союзников и организовать защиту территории. Французы бьются против французов! Вот куда их загнала капиталистическая система и подлость их начальников. В сирийской истории мои симпатии на стороне де Голля. (…) Говорят, что Гитлеру предложили мир в обмен на его уход в отставку и разделение Германии. Гитлер якобы согласился на отставку, но не на разделение Германии...
11 июня. Когда же наступит война за СССР? А вдруг немцы помирятся с англичанами, чтобы выступить против нас? Все может случиться, и, по существу, это не так невероятно. Во всяком случае, СССР зверски вооружается, явно чтобы воевать и защищаться...
Георгий Эфрон25 июня. Вся Москва вчера гудела о том, что Красные Войска взяли Варшаву и Кенигсберг, – но это, вероятно, только слухи. Во всяком случае, немчура получает по носу...
27 июня. Вчера дежурил во дворе нашего дома 6 часов: с 6 вечера до полуночи. Я следил за тем, чтобы все огни были тщательно замаскированы, и в случае воздушной тревоги должен был предупредить всех жителей того подъезда, где я дежурил... Тот же день. Ну вот. Опять дежурство, на этот раз с 6 до 9 утра. Довольно хреново, но ничего не поделаешь, это надо. Когда я возвращался к себе, какая-то шайка дураков мне плюнула в лицо через дверь лифта. В глубине фактически мне наплевать, но для меня это символично...
29 июня. Сегодня я сдал наш приёмник на почту – все приёмники надо сдавать государству, которое будет их хранить в течение всей войны. Но я держу пари, что потеряю квитанцию, и мы его больше не увидим».
* * *
Из дневника писателя Всеволода Иванова (Москва):
«27 июня. Всюду шьют мешки, делают газоубежища. Появились на заборах цветные плакаты: никто не срывает. Вечером – Войтинская звонит, говорит, что я для „Известий” – мобилизован. А я говорю: „Красная звезда” как же?” Она растерялась. Очень странная мобилизация в два места. В промежутке между работой стараюсь не думать, занимаюсь всяческой ерундой – читаю халтурную беллетристику, письма…
8 июля. ...Вся Москва, по-моему, помимо работы занята тем, что вывозит детей. Пожалуй, это самое убедительное доказательство будущей победы – гениальные муравьи всегда первым долгом уносят личинки. Закрасили голубым звезды Кремля, из Василия Блаженного в подвалы уносят иконы...
9 июля. В Союзе писателей все говорят о детях; пришли два писателя – хлопочут об огнетушителях для своих библиотек. Досидел до двух, а затем с Лебедевым-Кумачом, Кирпотиным и Барто поехали в Моссовет к лысому Майорову – хлопотать об отправке детей. Встретил там Бадигина, Героя Советского Союза, он уезжает на фронт, на Балтику. Стоял он в широком коричневом костюме, ждал Майорова и нервно грыз спичку. Барто хлопотала о себе – ей очень хочется в Свердловск, т. к. Казань ей кажется слишком близко...
Всеволод Вячеславович Иванов10 июля. В «Известиях» встретил Якуба Коласа. Он рассказывал, как выбирался из горящего Минска с женой и детьми; остановился среди машин, все его приветствовали и сказали, что не покинут, а когда он проснулся – вокруг никого не было, он остался один...
11 июля. Писать не мог, хотя и пытался. Жара удушливая, асфальт мягкий, словно ковёр, по нему маршируют запасные, слышны звуки команды и стук по железу – в Третьяковке упаковывают машины.
12 июля. Приходили из „Малого”; они для поднятия настроения играют два раза в неделю. Это хорошо... На улице заговорило радио и уменьшилась маршировка. По-прежнему жара. Летают хлопья сгоревшей бумаги – в доме есть горячая вода, т. к., чтобы освободить подвалы для убежищ, жгут архивы. Продовольствия меньше – закупают на дорогу детям и семьям; трамваи полны людей с чемоданами; по улицам ребята с рюкзаками и узелками. Детей стало заметно меньше, а женщин больше. Исчезли люди в шляпах, да и женщины, хотя носят лучшие платья, тоже ходят без шляп. Уже стали поступать жалобы на то, что детишкам, выселенным в районы, живётся неважно; да это и понятно – попробуй обслужи их».
* * *
Из дневника Л. Осиповой (Ленинградская область):
«28 июня. Самое поразительное в жизни населения – это ненормальное молчание о войне. Если же кому-нибудь и приходится о ней заговаривать, то все стараются отделаться неопределёнными междометиями.
30 июня. Слухи самые невероятные. Началась волна арестов, которые всегда сопровождают крупные и мелкие события нашего существования. Масса людей уже исчезла. Арестованы все „немцы” и все прочие „иностранцы”. Дикая шпиономания. Население с упоением ловит милиционеров, потому что кто-то пустил удачный слух, что немецкие парашютисты переодеты в форму милиционеров. Оно, конечно, не всегда уверено в том, что милиционер, которого оно поймало, немецкий парашютист, но не без удовольствия наминает ему бока. Всё-таки какое-то публичное выражение гражданских чувств. По слухам, наша армия позорно отступает».
* * *
Из дневника академика С.И. Вавилова (Ленинград):
«18 июля. Ощущение закапывания живым в могилу. Разор, разборка института, отъезд в казанские леса неизвестно на что, бросание квартиры с книгами...
Президент Академии наук С. И. Вавилов и академик А. А. Лебедев с сотрудником. 1940 год20 июля. Ощущение совершенно разорванной жизни. В институте заколоченные ящики, которые отправят на вокзал. Впереди страшные перспективы – казанских лесов. Чувство горечи, беспомощность, бесперспективность и разорвавшиеся связи. Сегодня воскресенье – четвёртое после гитлеровского 22-го. По инерции побрёл на Литейный. Попал в „тревогу”, которая длилась 1,5 часа».
* * *
Из дневника геолога Н.С. Файнштейна (Москва):
«3 июля 1941 года. В райвоенкомате разговор был короткий: „Пойдёте воевать сегодня?” И мы пошли...
4 июля 1941 года. Ноги горят от сапог, тёплых портянок и с непривычки. Сразу же натёр левую ногу. Невольно вспомнил свои удобные ортопедические туфли. Команда строиться: „Справа, по два, в столовую!” Сели по 10 человек за стол. Дали свежие щи, треску с картошкой, чай с сахаром. После обеда смотрели фильм „Если завтра война”. Картина разгрома вражеской армии. Победный фильм. Лихая атака кавалерии. Азарт заражает и сугубо мирных людей. Миуткин, инженер-электрик из Гипроцемента, заметил: „Только бы сапоги дали другие, в наших так не побежишь с пулемётом вперёд!”.
5 июля 1941 года. После ужина была политинформация и концерт. Клавдия Шульженко спела несколько песенок. „Тачанка” и „До скорого свидания!” вызвали бурю аплодисментов. Сказывается общее настроение. Правда, ещё слышатся разговоры о том, что „я, такой-то специалист, и вдруг – пехотинец!”. Но таких разговоров всё меньше».
* * *
Из дневника профессора Л.И. Тимофеева:
«25 июня 1941 года. ...Война, по-моему, встречена хорошо: серьёзно, спокойно, организованно. Конечно, покупают продукты, стоят очереди у сберкасс, которые выдают по двести рублей в месяц, но в общем всё идёт нормально. О войне узнали некоторые москвичи раньше: в 2 часа ночи некоторые слышали немецкое радио и речь Гитлера о войне. Они успели взять вклады в кассе... В ночь на 24-е в 3.15 проснулся от воя сирен и стрельбы зениток – конечно, отдалённых. Оделся, поднял семейство. Вскоре всё затихло. Наутро говорили, что было три самолёта-разведчика...
Москвичи слушают сообщение о нападении гитлеровской Германии. Фото: Евгений Халдей / Agentur Voller Ernst / Global Look Press19 июля. Вчера был в Москве. На обратном пути были застигнуты тревогой (это пятая), остановили машину, спустились в бомбоубежище какого-то дома на Сретенке. Вообще всё шло хорошо, спокойно и организованно. Через 40 минут дали отбой. Москва всё больше напоминает прифронтовой город: везде грузовики с боеприпасами, пушками и прочее, замаскированные ветками, за городом – позиции зениток, на бульварах – аэростаты заграждения. Говорят, бои идут близ Смоленска. Очевидно, вторая волна началась около недели назад. Сводки очень лаконичны, радио второй день молчит: должно быть, перевозится куда-нибудь. На худой случай решил ехать в Гороховец. Бензина есть много (дают). Началась плохая погода.
23 июля. Начали бомбить Москву... В Москве народ настроен тревожно. Говорят главным образом об эвакуации. Стоят очереди... Продовольственные нормы неплохи: 800 (рабоч.) и 600 гр. (служащ.) хлеба в день. 1 200 гр. мяса на месяц и т. д. Кроме того, продукты продаются свободно, но по удвоенным ценам. В Москве раскрашивают площади, маскируя их, и т. п. Говорят, Ленинградское шоссе застроено домиками и машины ездят не прямо, а между ними...»
* * *
Из дневника И.А. Бунина (Ницца):
«21 июня (суббота). Везде тревога: Германия хочет напасть на Россию? Финляндия эвакуирует из городов женщин и детей... Фронт против России от Мурманска до Черного моря? Не верю, чтобы Германия пошла на такую страшную авантюру. Хотя чёрт его знает. Для Германии или теперь, или никогда – Россия бешено готовится. В городе купили швейцарские газеты: „отношения между Герм. и Россией вступили в особенно острую фазу”. Неужели дело идёт всерьёз?
22 июня. С новой страницы пишу продолжение этого дня – великое событие – Германия нынче утром объявила войну России – и финны и румыны уже „вторглись” в „пределы” её.
Иван Бунин23 июня. В газетах новость пока одна, заявление наступающих на Россию: это „la guerre sainte pour preserver la civilisation mondiale du danger mortel di bolchevisme” („святая война во имя спасения мировой цивилизации от смертельной угрозы большевизма”). Радио в 2 часа дня: Англия вступила в военный союз с Россией. А что же Турция? Пишут, что она останется только „зрительницей событий”.
24 июня. Утром в газетах первое русское военное сообщение: будто бы русские уже бьют немцев. Но и немцы говорят, что бьют русских. (…) Итак, пошли на войну с Россией: немцы, финны, итальянцы, словаки, венгры, албанцы (!) и румыны. И все говорят, что это священная война против коммунизма. Как поздно опомнились! Почти 23 года терпели его! Швейцарские газеты уже неинтересно читать.
В двенадцатом часу полиция. Рустан с каким-то другим. Опрос насчёт нас, трёх мужчин: кто мы такие, т. е. какие именно мы русские. Всем трём арест при полиции на сутки – меня освободили по болезни. Произвели осмотр моей комнаты.
Во втором часу радио: Франция прервала дипломат. отношения с Россией ввиду её мировой коммунистич. опасности. На душе гадко до тошноты.
Слухи из Парижа, что арестован Маклаков (как и все, думаю). Радио – немцы сообщают, что взят Львов и что вообще идёт разгром „красных”.
Поздно вечером вернулись М. и Г., ходившие в полицию на свидание с 3. и Б., которым отнесли кое-что из еды и для спанья. Оказалось, что всех арестованных русских (вероятно, человек 200–300) отвезли за город в казармы; М. и Г. пошли туда и видели во дворе казармы длинную вереницу несчастных, пришибленных (и в большинстве оборванных) людей под охраной жандармов. Видели Самойлова, Фёдорова, Тюкова, взятых с их ферм, брошенных у некоторых, несемейных, на полный произвол судьбы со всеми курами, свиньями, со всем хозяйством. Жестокое и, главное, бессмысленное дело.
1 июля. Вера бегала в город покупать кое-что для наших узников, потом была в казарме (это километров 5, 6 от города туда и назад). Видела 3. и Б. Они ночевали на полу, вповалку со множеством прочих. Страшные бои русских и немцев. Минск ещё держится. Желтоватая, уже светящаяся половина молодого месяца. Да, опять „Окаянные дни”!
2 июля. В 9 телеграмма М. от кого-то. Г. вошла, прося 5 фр. для телеграфн. Мальчишки, и сказала, что сами русские только что объявили, что они сдали Ригу и Мурманск. Верно, царству Сталина скоро конец. Киев, вероятно, возьмут через неделю, через две.
3 июля. Часов в 8 вечера вернулись из казарм Бахр. и Зуров. Там было все-таки тяжело – грязь, клопы; спали в одной камере (правда, большой) человек 30. Сидели и ждали опросов. Но никто ничего не спрашивал. А нынче вдруг приехала какая-то комиссия, на паспортах у всех поставила пропуск и распустила всех. Глупо и безобразно на редкость.
Немецкие солдаты на улицах горящего Витебска. Июль 1941 года13 июля. Взят Витебск. Больно. Как взяли Витебск? В каком виде? Ничего не знаем! Все сообщения – с обеих сторон – довольно лживы, хвастливы, русские даются нам в извращённом и сокращённом виде. Генерал Свечин говорил, что многие из Общевоинского Союза предложили себя на службу в окуп. немцами места в России. Народу – полно. Страстн. аплодисм. при словах о гибели большевиков.
Немцы говорят, что уже совсем разгромили врага, что взятие Киева – „вопрос нескольких часов”. Идут и на Петербург».
Продолжение следует
