Дело было в Майниле 

Советская делегация от участия в заседании Лиги заранее отказалась, назвав всё происходящее фарсом и мошенничеством. 

Ну сами посудите: инициатором заседания была Аргентина – классическая военно-фашистская диктатура, которой правил генерал Агустин Педро Хусто, большой поклонник Гитлера. Только что Аргентина с большой выгодой для себя поучаствовала в Чакской войне Парагвая против Боливии. Председателем же «финского комитета» по расследованию военных преступлений СССР стала Португалия, ещё одна фашистская диктатура Антонио Салазара, ближайший союзник франкистской Испании и Третьего рейха.

Но, разумеется, ни Чакская война, ни Испанская гражданская война не получили никакого осуждения со стороны Лиги Наций. Не заметила Лига и войны в Абиссинии (ныне – Эфиопия), которую вела Италия, ни вторжения Японии в Китай. Даже когда Германия на пару с Польшей сожрали Чехословакию, дипломаты в Женеве только «выразили обеспокоенность».

Но стоило СССР после года уговоров и изощрённого торга перейти к военной операции по принуждению финнов к возврату за стол переговоров, как Лига проснулась и решила примерно наказать Москву – разумеется, вовсе не за уничтожение военных складов в Турку и Хельсинки, а за заключение пакта Молотова–Риббентропа, фактически втянувшего франко-британский альянс в войну против Германии.

Первая страница пакта Молотова-Риббентропа. Фото: общественное достояние

Впрочем, и осуждение вышло так себе: за исключение СССР из Лиги проголосовало лишь 7 из 14 членов Совета, то есть меньшинство по всем правилам. Причём три страны – Боливия, Египет и Южно-Африканский Союз (колония Британии) – были избраны в Совет ровно за сутки до голосования. Остальные же члены Совета либо демонстративно отсутствовали, либо не менее красноречиво воздержались от голосования. 

Интересно, что среди воздержавшихся были и финские представители. Почему? 

Видимо, маршал Маннергейм не терял надежды, что советское вторжение вызвано «Майнильским инцидентом», что ещё можно вернуться к переговорам и предотвратить большое кровопролитие. 

* * *

Мы уже писали о «Майнильском инциденте», который стал формальным поводом к началу Советско-финской войны. И тут же получили массу читательских откликов. Дескать, возмущались читатели, вы что же, не понимаете, что обстрел Майнилы – это просто повторение гитлеровской провокации с инсценировкой захвата «поляками» немецкой радиостанции в Гляйвице, что послужило поводом для нападения на Польшу?! Не понимаете, что большевики в Майниле сами себя обстреляли?! Действительно, между инцидентами в Гляйвице и Майниле, на первый взгляд, много общего. Но есть и коренные различия – мелкие детали, в которых и кроется ответ на вопрос, кто же спровоцировал Зимнюю или Финскую войну 1939–1940 годов.

* * *

Итак, всё происшедшее у деревни Майнила кратко было описано в газете «Правда» в заметке «Наглая провокация финской военщины»: 

«По сообщению штаба Ленинградского округа, 26 ноября в 15 часов 45 минут наши войска, расположенные в километре северо-западнее Майнилы, были неожиданно обстреляны с финской территории артогнём. Всего финнами произведено семь орудийных выстрелов. Убиты три красноармейца и один младший командир, ранено семь красноармейцев, один младший командир и один младший лейтенант. Для расследования на месте выслан начальник первого отдела Штаба округа полковник Тихомиров. Провокация вызвала огромное возмущение в частях, расположенных в районе артналёта финнов».

Вечером того же дня глава Совнаркома и нарком иностранных дел СССР Вячеслав Молотов принял посланника Финляндии Ирье Коскинена и вручил ему ноту советского правительства. В документе говорилось: «Советские войска, имея строгое приказание не поддаваться на провокации, воздержались от ответного обстрела. Правительство СССР не желает раздувать этого факта, заявляет протест и предлагает финляндскому правительству отвести свои войска от границы на 20–25 км». 

Нежелание советского правительства раздувать инцидент объяснялось просто: в это время шли советско-финские переговоры. Эскалация конфликта была ни к чему. 

27 ноября 1939 года финский посланник передал Молотову ответную ноту, в которой сообщалось: «Финляндское правительство в срочном порядке произвело надлежащее расследование. Этим расследованием было установлено, что пушечные выстрелы, о которых Вы упоминаете в письме, были произведены не с финляндской стороны. Напротив, из данных расследования вытекает, что упомянутые выстрелы были произведены 26 ноября между 15 часами 45 минутами и 16 часами 5 минутами по советскому времени с советской пограничной стороны близ упомянутого Вами селения Майнила…»

Карта с новой линией государственной границы между СССР и Финляндией, являющаяся приложением к Договору о взаимопомощи и дружбе между Советским Союзом и Финляндской Демократической Республикой от 2 декабря 1939 года. Фото: общественное достояние

* * *

Материалы этого финского расследования были уже давным-давно рассекречены, переведены на русский язык и опубликованы в России. 

В частности, рядовой М. Мякиля показал: «26 ноября 1939 г. я находился на охране границы, в 14.45 я услышал выстрел с направления 24–25. Ещё примерно через 20 сек. послышался разрыв со стороны заставы Майнила. Примерно через 3 минуты послышался снова разрыв с того же места, что и предыдущий. Ещё примерно через 3 минуты снова послышался выстрел, за которым последовал разрыв. Я продолжал обход и больше не считал последующие разрывы, которых было ещё несколько».

Рядовой О.Э. Саволайнен показал: «Я находился на наблюдательном пункте в дозоре 26.11.39 между 15.00 и 18.00. Когда я прибыл на место несения наряда, я услышал выстрел и примерно через 20 сек. после этого отметил разрыв в направлении 15–00. Расстояние от места наблюдения составляло примерно 1100 м. Примерно через 3 минуты после этого я услышал второй выстрел и отметил разрыв приблизительно в том же месте. Примерно через 10 минут после этого на месте разрывов появился

один человек, а затем на место прибыло ещё 5 или 6 человек. Они осматривали воронку от взрыва в течение примерно 3 минут. Солдаты не производили раскапывания земли и не забирали ничего с собой. После этого на том месте никто не появлялся. Насколько я представляю, выстрелы были произведены с русской стороны с направления 18–00 или 19–00».

Что обращает на себя внимание. Все свидетели показали, что слышали звук выстрела до звука разрыва, а не после него. Между тем скорость полета артиллерийского снаряда значительно выше скорости звука. Следовательно, для того чтобы услышать выстрел раньше разрыва, надо находиться к месту выстрела заметно ближе, чем к месту разрыва, либо стоять близко к линии выстрела и позади орудия. Наибольшим интервал между выстрелом и разрывом будет в том случае, если наблюдатель будет стоять совсем рядом с пушкой. 

Второй момент: рядовые пограничники указали направления стрельбы весьма странно – в делениях угломера, которым пользуются только артиллеристы для корректировки углов стрельбы. Но никак не пограничники. Тем более не рядовые бойцы. Любой рядовой сказал бы, что слышали взрывы к востоку от себя. Или, допустим, на три часа – если по-военному. Наблюдать же разрыв на 15–00 может только артиллерист, причём в сориентированный угломер для корректировки стрельбы. 

Поэтому рискну предположить, что показания бойцов были записаны под диктовку артиллерийских офицеров.

* * *

Также сторонники версии о «самообстреле» советских пограничников приводят и другие документы – частности, протоколы допросов советских военнопленных, на которые ссылался сам фельдмаршал Маннергейм в своих «Воспоминаниях»: «Это была провокация, которую я ожидал с середины октября. Когда 27 октября я посетил Карельский перешеек, то получил личные разъяснения генерала Ненонена, что артиллерия полностью была сконцентрирована за укреплённой линией обороны, из-за которой выстрелы не могли достигнуть границы. Во время войны 1941–1944 гг. было взято несколько пленных, которые точно описали, как готовилась эта примитивная провокация».

Карл Гюстав Маннергейм. Фото: Codehelsinki / Wikipedia

Что ж, оставим эти слова на совести фельдмаршала, который не мог не понимать, что в финских концлагерях творились такие зверства, что измученные военнопленные могли признаться вообще в чём угодно. 

Часто западные историки ссылаются и на цитату из мемуаров Никиты Хрущёва: «Однажды, когда я поздней осенью 1939 г. приехал в Москву, Сталин пригласил меня к себе на квартиру: “Приезжайте, покушаем. Будут Молотов  и Куусинен”... Мы сидели у Сталина довольно долго, ожидали часа истечения ультиматума. Сталин был уверен, и мы тоже верили, что не будет войны, что финны в последнюю минуту примут наши предложения, и тем самым мы достигнем своей цели без войны, обезопасим страну с Севера… Потом позвонили, что мы всё-таки произвели роковой выстрел. Финны ответили артиллерийским огнём. Началась война. Говорю это потому, что существует и другая трактовка событий: дескать, финны выстрелили первыми, а мы вынуждены были ответить…»

Хрущев не случайно «забыл» дату своих посиделок на квартире Сталина: в 1939 году Хрущёв был первым секретарём ЦК КП(б) Украины и не мог принимать участия в совещаниях по внешней политике с Финляндией: не его уровень. Ладно, пусть это была неформальная вечеринка. Но в ноябре 1939 года – до «Майнильского инцидента» – СССР не выдвигал Финляндии никаких ультиматумов. Впрочем, и о Майниле Хрущёв не сказал ни слова.

На самом деле описанные Хрущёвым события, скорее всего, имели место в ночь с 29 на 30 ноября, когда финскому послу вручили самую последнюю ноту о разрыве дипломатических отношений – если финны не вернутся за стол переговоров. Финны отказались, и, как говорилось в официальном сообщении, «в 8 часов утра 30 ноября войска Ленинградского военного округа перешли границу Финляндии на Карельском перешейке и в ряде других районов». 

Никита Хрущев, Климент Ворощилов, Иосиф Сталин. Фото: РИА Новости

* * *

Конечно, трудно спорить с тем, что большевики не вынашивали планов войны с Финляндией. Конечно, вынашивали: с 1918 года, сразу после устроенной финнами резни русского населения в Выборге. 

Иногда в качестве доказательства подготовки такой войны выдают строки из личного блокнота Андрея Жданова, который тогда занимал пост 1-го секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б). Строки из блокнота Жданова опубликовал почему-то финский историк Охто Маннинен: «В пакете, датированном временем “зимней войны”, содержатся три записи, касающиеся развязывания этой войны… Они не прошли бы в суде в качестве доказательства, но представляют интерес для историка. В первой из этих записей содержится программа Жданова из 6 пунктов. Она состоит в следующем: 1) к границе должен быть подтянут батальон войск НКВД; 2) происходит инцидент с выстрелами; 3) затем организуется митинг для демонстрации всеобщего возмущения. Не совсем понятно, что подразумевал Жданов под словом, идущим отдельным пунктом 4: “люди”, но весьма вероятно, что это политработники, так как вслед за этим следует пункт 5 – распространение 30000 пропагандистских листовок. Последним пунктом следует 6 – речь В.М. Молотова с перечислением агрессивных действий Финляндии…»

Так или иначе, но задумка Жданова не была выполнена. Не было ни 30000 листовок, ни митинга. 

Главное отличие «Майнильского инцидента» от провокации в Гляйвице состоит в том, что пропаганда Третьего рейха на всю катушку использовала провокацию с радиостанцией для обоснования похода против Польши. Тогда как в советских СМИ «Майнильский инцидент» прошёл практически незамеченным. Если, конечно, не считать крошечной заметки в «Правде».

Пропагандистская кампания против «белофиннов» в СССР началась 26 ноября 1939 года, когда в «Правде» появилась статья «Шут гороховый на посту премьера», направленная против премьер-министра Кюёсти Каллио, который упрямо отвергает миролюбивые предложения Советского Союза, идя на поводу у всем известных «поджигателей войны».

Это был своего рода выстрел «стартового пистолета». В течение двух последующих дней советская печать прямо призывала «проучить зарвавшихся вояк»: «Пора обуздать ничтожную блоху, которая прыгает и кривляется у наших границ! Смести с лица земли финских авантюристов!..» Практически во всех заголовках и во всех газетных передовицах пережёвывались одни и те же тезисы: финские власти – это авантюристы, политические картёжники, которых науськивают на СССР британские империалисты. И ни слова о событиях Майниле.  

Своего рода квинтэссенцией всей пропагандистской кампании стало стихотворение Лебедева-Кумача, опубликованное 29 ноября в газете «Известия»: 

Кровавые шуты! Довольно вам кривляться!

Пришла пора закрыть ваш гнусный балаган!

Мы не позволим вам по-хамски издеваться

Над трупами рабочих и крестьян.

* * *

Проблема и в том, что «Майнильский инцидент» был далеко не первым обстрелом наших пограничников с финской стороны. 

Так, 7 октября 1936 года на Карельском перешейке выстрелом с финляндской стороны был убит совершавший обход советский пограничник.

27 октября 1936 года двумя выстрелами с финляндской стороны был обстрелян председатель колхоза Вайда-Губа.

12 декабря 1936 года на участке заставы Майнила со стороны Финляндии был произведён выстрел по советскому пограннаряду.

17 декабря 1937 года советский пограничный наряд заставы Тернаволок подвергся обстрелу со стороны двух финских солдат с финской территории.

21 января 1938 года на участке шестой заставы Сестрорецкого района два финских пограничника нарушили советскую границу и при попытке задержания советским нарядом оказали вооружённое сопротивление, в результате чего один из финских пограничников был тяжело ранен.

15 октября 1939 года на участке Сестрорецкого погранотряда в районе Белоострова со стороны Финляндии был открыт пулемётный огонь по советским пограничникам в тот момент, когда границу пересекала автомашина с финляндской делегацией, возвращавшейся из Москвы после переговоров.

Более того, уже после «Майнильского инцидента» – 28 ноября 1939 года – в районе перешейка между полуостровами Рыбачьим и Средним произошёл настоящий стрелковый бой. По нашим данным, финский отряд напал на советских пограничников и был отброшен на свою территорию. По финским же сведениям, советский наряд захватил в плен трёх финнов и разграбил финляндское караульное помещение. 

В тот же день в районе заставы Видлицы в сторону советской территории было произведено два орудийных выстрела, а затем небольшие группы финнов пытались перейти границу, но были встречены огнём и отступили. 

* * *

Именно дипломатические переговоры и были главной причиной нежелания советского правительства «раздувать этот возмутительный акт нападения». Причём переговоры касались не только переноса госграницы подальше от Ленинграда. Прежде всего дипломатические усилия были сосредоточены вокруг Аландского архипелага в Балтийском море. Эти крайне важные для Швеции острова отошли к России ещё в ходе русско-шведской войны в 1809 году, когда на Аландах высадился русский корпус генерал-лейтенанта князя П.И. Багратиона. И на долгие годы Аланды превратились, как говорили шведы, в пистолет, приставленный к виску Швеции. И дело было не только в близости архипелага к шведскому побережью. Тот, кто владел островами, мог контролировать важнейшие судоходные пути в Балтийском море.

Понятно, что это обстоятельство не давало покоя многим недругам России. Поэтому во время Крымской войны в 1854 году русская крепость Бомарсунд на Аландах была разрушена англо-французским флотом. А в 1856 году на мирных переговорах в Париже представителей России вынудили согласиться на демилитаризацию архипелага.

Впрочем, до тех пор пока Российская империя сохраняла на Балтике протяжённую береговую линию и порты для базирования Балтийского флота, это обстоятельство не имело решающего значения. Но после революции, отделения Финляндии и прибалтийских государств, фактического уничтожения Балтийского флота Советская Россия фактически утратила контроль над архипелагом. Впрочем, Аланды сохранили свой демилитаризованный статус: 20 октября 1921 года в Лиге Наций была принята специальная Аландская конвенция, запрещающая строить на островах военные базы любых государств. Это была вовсе не уступка Советской России, которую в число участников конвенции вообще не пригласили. Но Великобритания с Францией вовсе не желали чрезмерного усиления ни Швеции, ни Финляндии, чьи элиты были исторически настроены на союз с Германией. 

Аландская конвенция действовала недолго – уже в 1938 году финское и шведское правительства начали обсуждение планов размещения на архипелаге финских солдат и артиллерии, 

В январе 1939 году правительство Финляндии по согласованию с правительством Швеции направило ноту другим государствам – участникам Аландской конвенции, в которой был поставлен вопрос о милитаризации островов. Ноту получили и в Москве, ведь Аландская конвенция могла быть изменена только с согласия Совета Лиги Наций, а СССР являлся членом Совета.

Всё это происходило на фоне активизации Третьего рейха, мечтающего вернуть утраченные порты и военные базы на Балтике. И немецкие стратеги практически в открытую говорили, что Финляндия, заполучив контроль над Аландами, сможет легко заблокировать всё Балтийское море для советских военных кораблей. Поэтому советское правительство отвергло все возможности изменения Аландской конвенции. 

Жданов, Сталин, Куусинен и Молотов на подписании договора между СССР и Финляндской Демократической Республикой. Фото: общественное достояние

И на 105-й сессии Совета Лиги Наций предложение Финляндии и Швеции об укреплении Аландских островов было провалено – несмотря на то что делегаты Франции, Англии и Дании высказались в поддержку финляндско-шведского плана.

* * *

Впрочем, советские дипломаты намекнули, что позиция Москвы в вопросе Аландского архипелага может и измениться. В том случае, если Финляндия прислушается к озабоченности СССР. 

И тут же возникло предложение об аренде финских островов. 

Советский полномочный представитель в Стокгольме Александра Коллонтай писала в Москву: «Германия закупила несколько участков земли вдоль бухты Финского залива. В частности, Германия купила остров возле Котка (крупная гавань между Хельсинки и Випури). Как известно, начиная с 1938 года Германия строит подводные лодки небольших размеров. Они несомненно построены специально для Финского залива».

Уже в марте 1939 года нарком иностранных дел СССР Максим Литвинов передал в Хельсинки предложения советского правительства: СССР хотел бы получить в аренду на 30 лет четыре финских острова: Гогланд (Сур-Сари), Сейскари, Лавансаари, Тюторсаари.

«Укреплять эти острова мы не намерены, – писал Максим Максимович Литвинов. – Они нужны нам лишь как наблюдательные пункты для контролирования пути на Ленинград, и что удовлетворение нашей просьбы окажет благотворное влияние на начатые вчера экономические переговоры, а также на разрешение вопроса об Аландских островах».

Находившийся в Финляндии полпред СССР Борис Штейн предложил другой вариант – обмен островов на территории в советской Карелии. Но тогдашний премьер-министр Финляндии Аймо Каяндер отказался от переговоров: «Выслушав мое изложение, Каяндер ответил, что решение финского правительства по этому вопросу является отрицательным и он его не может изменить, – доложил Штейн в Москву. – Речь идёт об уступке хотя и небольшой, но всё же части финской территории. Об этом речи быть не может».

Но советское руководство продолжало настаивать на своём. 18 марта 1939 года нарком Литвинов телеграфировал Штейну: «Нам необходимы все пять островов, и в особенности Гохланд. В качестве компенсации за пять островов можете предложить уступку нами в пользу Финляндии участка земли, который впредь будем называть районом “А”. Находится район в 72 км восточнее станции Калтимо, площадью в 79 кв. км... Если финны почему-либо отвергнут этот район, то предложите им другой район, который будем называть “Б”, находящийся в 58 км северо-восточнее станции Нурмес, площадью ориентировочно 84 кв. км... Каждый из них почти в два раза превышает общую площадь всех просимых нами островов. Из этих участков уже раньше сплавлялся лес в Финляндию, где, вероятно, поблизости имеются лесные заводы. Предлагаемые участки несомненно представляют огромную ценность, и несравненно большую, чем острова. Если финны поставят вопрос об участи населения островов, то можете сказать, что готовы обсудить компенсацию населению за переселение их в Финляндию».

* * *

Затем возник вопрос о более серьёзных территориальных уступках СССР. 

14 октября 1939 года Молотов передал финским представителям меморандум советского правительства: «Главную заботу Советского Союза в переговорах с Финляндским правительством составляют два момента: а) обеспечение безопасности г. Ленинграда, б) уверенность в том, что Финляндия будет стоять прочно на базе дружественных отношений с Советским Союзом. И то и другое необходимо для того, чтобы сделать берега Советского Союза в Финском заливе, а также берега Эстонии, с которой Советский Союз связан обязательством защищать её независимость, неуязвимыми для внешнего врага.