* * *
Началось всё с двора Матрёны Кунаховой. Кто-то из слободских донёс – дескать, Кунахова дезертира прячет. Но тут вот какое дело. У бабы Матрёны было четверо сыновей, и всех четверых в 18 году большевистский военком призвал в Красную армию. Старший Григорий, впрочем, вскоре вернулся: по пути на фронт их эшелон попал под обстрел, и взрывом снаряда Грише оторвало обе ноги. С тех пор он только лежал в кровати, сжимал кулаки в бессильной ярости и смотрел в потолок. А неделю назад ночью в окошко постучался и младший Никита – тоже, говорит, контуженный при бомбёжке. Вот соседи его увидели и донесли.
А у продотрядовцев разговор короткий: раз не знаешь, где дезертир прячется, то пойдём амбары смотреть – может, там найдём. А если не найдём, то хоть план по хлебозаготовкам выполним.
Матрёна только вздохнула: берите, что хотите. Но когда она увидела, как какой-то азиат, по виду натуральный китаец, стал тянуть с верёвок её бельё, вывешенное на просушку, горячая казацкая кровь ударила ей в голову.
– Не отдам! – накинулась она с кулаками на продотрядовцев. – Мои сыновья в Красной армии служат, за вас, подлецов, кровь проливают, а вы меня грабите?!
Но азиат даже не испугался, а только залопотал что-то не по-нашему. Оттолкнул хозяйку, а сам юбку за пазуху прячет. А юбка-то не простая. Любимая шелковая цветастая юбка, подарок мужа на Пасху, когда тот в прежние благословенные времена ездил с деревенскими мужиками на заработки в Воронеж. Эх, вернуть бы то время золотое...
– Не отдам!
Иван Владимиров. Бесчинства бойцов продотряда при изъятии «хлебных излишков».Она попыталась было отвесить грабителю звонкую оплеуху, но тот ловко отпрыгнул назад и ударил Матрёну прикладом в лицо.
– Убили! – закричала она, зажимая руками разбитое в кровь лицо. – Ой, мамочка, убили!
Тут уж не выдержал Никита, прятавшийся от продотрядовцев на чердаке. Схватив обрез, он кубарем скатился с лестницы и буквально нос к носу столкнулся с тем самым китайцем, который невозмутимо продолжал снимать бельё с верёвок. Не раздумывая ни секунды, Никита выстрелил в грабителя, затем выбежал на двор, где двое продотрядовцев тащили куда-то их корову Пеструньку. Никита уложил и этих двоих, бросился к матери.
На шум выстрелов прибежали и другие дезертиры, прятавшиеся от красных по чердакам и подвалам, – все с обрезами.
– Да, Никитка, натворил ты делов, – подошёл к нему Гришка Колесников. – Продотрядовцы нам этих убитых не простят...
– Да нехай не прощают! – крикнул в ответ весельчак Иван Поздняков. – Микитка всё правильно сделал, хватит терпеть этих кровососов!
– Теперь всему селу за Никиту отвечать придётся...
– В степь уйдём!
– С бабами и ребятишками пойдём?! А зимовать ты в степи собрался?!
– Да что ж тогда делать-то?
– Ох, не знаю я, что делать... Давай-ка, Марко, бей в набат – собирай народ на сход, решать нашу судьбу будем.
* * *
Слобода Старая Калитва Воронежской губернии, основанная казаками Войска Донского на высоком правом берегу Дона, испытала на себе все тяготы Гражданской войны. Если до революции в слободе было более тысячи дворов и свыше восьми тысяч жителей, то к «победному» 1920 году Калитва лежала в руинах: каждая вторая хата была сожжена в ходе яростных боёв, а количество хозяйств сократилось в четыре раза.
И некогда цветущая слобода, известная на всю округу своими шумными ярмарками и весёлыми казачьими гуляниями, превратилась в мёртвое место: даже в уцелевших хатах окна были заколочены досками и превращены в бойницы, а всякого чужака на обезлюдевших улицах встречали как врага, пришедшего поживиться чужим добром.
Впрочем, безлюдность слободы была обманчивой: в каждой хате прятались дезертиры – местные мужики, не желавшие больше воевать ни на какой стороне – ни на красной, ни на белой, ни на зелёной.
Уездный военный комиссар Степанченко, посланный в Калитву агитировать дезертиров переходить на службу советской власти, вернулся ни с чем и телеграфировал в Воронежский губисполком о неблагоприятной обстановке: «Крестьяне относятся враждебно против принятых мер по ликвидации дезертирства, советы и комбеды бездействуют... многие местные лица агитируют в пользу восстания».
Хуже всего то, что Калитва числилась в Воронежской губернии отстающей по сбору продразвёрстки: дело в том, что развёрстка в 1919 году была собрана не полностью из-за того, что слобода, как и все южные уезды, была занята деникинскими войсками. Поэтому присланные весной 1920 года комиссары губпродкома принялись раскулачивать слободу с утроенной энергией – и это при том, что, помимо губернских властей, воронежских крестьян грабили и особые продкомиссии 12-й Пехотной дивизии и Первой конармии Будённого.
Январь 1920 года. Буденный (сидит второй справа) со своим штабом. Армия Будённого отличилась грабежами и насилием над мирным населением.В этой ситуации власть решила действовать нарочито грубой силой, организовав специальный продотряд из бойцов ЧОНа – частей особого назначения, набранных из латышских и китайских наёмников.
И тогдашний председатель губревкома Лазарь Каганович в телеграммах требовал поступать с крестьянами с демонстративной жесткостью: «Приступайте к реквизиции всего наличного хлеба, пока не возьмёте пятидесяти процентов причитающегося развёрстке. Когда будут сданы 50 %, можно поставить вопрос переучёта. В случаях невыполнения развёрстки немедленно арестуйте сельсовет, предавая коммунистов партийному суду, беспартийных – ЧК. Фамилии арестованных возможно публиковать. Обычно двух-трёх случаев бывает достаточно, чтобы сдвинуть ссыпку».
Также Каганович советовал в каждом крупном селе брать заложников из числа зажиточных крестьян, которые в случае восстаний или невыполнения продразвёрстки подлежали немедленному расстрелу.
Но карательные меры привели только к срыву весенней посевной кампании.
* * *
К тому же летом 1920 году разразилась небывалая засуха со степными пожарами, многие поля были уничтожены огнём. И такая ситуация царила буквально по всей стране. Уже к осени продовольственная политика советской власти привела к угрозе голода в самых хлебопроизводящих российских регионах.
В августе из многих уездов Воронежской губернии пошли потоком телеграммы панического содержания:
«В Новохопёрском уезде сильный голод... Семьи красноармейцев не получают пайки, население питается сеном и шляпками от подсолнуха».
Телеграмма из Павловского уезда: «С каждым днём ряды голодающих пополняются. Часто население для еды собирает в некоторых волостях мох и почки с деревьев, которые сушат и едят».
В телеграмме из Калача констатировались случаи массовой голодной смерти: «В уезде страшный продовольственный кризис, при котором для огромного большинства населения неминуема голодная смерть... На местах хлеба совершенно нет».
Все уездные начальники просили губернские комитеты урезать нормы сдачи хлеба государству и сделать скидки на голод и неурожай. Но Каганович и слушать не хотел ни о каких скидках. Газета «Воронежская коммуна» привела такие цифры выполнения плана продовольственной развёрстки на осень 1920 года: «37,2 % – хлеб, 36,5 % – мясо, 29,6 % – капуста, 28,5 % – картофель, 27,7 % – зерно-фураж, 23,2 % – крупа, 11,1 % – масличные семена».
За такие низкие показатели «Воронежская губерния была занесена на чёрную доску», сообщила газета «Красная деревня». И предупредила граждан: говорить о каких-то послаблениях «мы сможем только тогда, когда будет окончена продразвёрстка».
Для активизации кампании из Воронежа в Калитву отправили два продотряда, один из них – под руководством Михаила Колесникова, брата вышеупомянутого Григория Колесникова.
Открытый грабёж, когда продотрядовцы в счёт развёрстки забирали даже последнюю одежду, и стал последней каплей, переполнившей чашу терпения народа.
– И как же мы теперь жить будем? – спрашивали друг друга мужики на том ночном сходе в Калитве.
– Красные нас не простят, белых уже нет. Куда же нам податься-то за защитой?
– А мы сами себе защитой будем! Объявляем государственную независимость в масштабе одной отдельно взятой слободы.
– Это при каком же мы строе жить будем?
– А при нашем строе, казачьем!
– Это как это?!
– А так! Будем бить красных, пока не побелеют, и бить белых, пока не покраснеют. Любо вам такое, братцы?
– Любо!
* * *
Слух о восстании в Калитве быстрее ветра распространился по окрестным сёлам, и сотни доведённых до отчаяния мужиков стали стекаться в отряд Колесникова. Боевое крещение повстанческого отряда состоялось в середине октября, когда у хутора Новая Мельница был наголову разбит продотряд в количестве 60 бойцов, посланный на усмирение восстания.
В завязавшемся бою был убит и командир продотряда Михаил Колесников.
Смерть брата буквально подкосила Григрия. Он решил сложить с себя полномочия лидера восстания, попросив возглавить «армию свободной Калитвы» своего двоюродного брата – Ивана Сергеевича Колесникова, прославленного красного командира.
* * *
Родившийся в 1894 году в селе Старая Калитва в многодетной семье (4 сына, 4 дочери) Иван Сергеевич Колесников в годы Первой мировой войны прошёл нелёгкий путь от рядового солдата до унтер-офицера.
Воевал он на Кавказе, на турецком фронте.
После февраля 1917 года Русская армия, воевавшая в Закавказье, оказалась буквально брошенной на произвол судьбы – без снабжения, без провизии, а главное – без чётких приказов, что делать дальше. Домой наши бойцы выбирались самостоятельно, сбившись в небольшие отряды. На Кубани отряд, в котором шёл Колесников, встретил отряд Красной армии. И Колесников записался добровольцем к красным.
Уже в мае 1919 года он служил рядовым конной разведки 107-го Пехотного полка 40-й Богучарской стрелковой дивизии.
Воевал он лихо. И вскоре был уже назначен командиром разведвзвода, затем – комендантом штаба полка, далее – командиром батальона 357-го Стрелкового полка. Был дважды ранен.
Вероятно, после очередного ранения Колесников перешёл на гражданскую службу и был назначен на должность казначея своего полка. Как говорится в материалах воронежской ЧК, находясь в этой должности, Колесников допустил растрату вверенных ему финансовых средств, после чего, испугавшись трибунала и расстрела, он решил дезертировать из полка.
Направился он к семье в Калитву – к жене Оксане и дочери Татьяне. А тут как раз и разгорелось народное восстание.
* * *
В течение ноября 1920 года повстанческое движение перекидывается на села и слободы Острогожского, Богучарского, Павловского и Калачеевского уездов. Это всё южные окраины Воронежской губернии, граничившие с землями казачьего Войска Донского.
Иван Колесников оказался незаурядным организатором. Он создал штаб восстания и сформировал пять повстанческих полков – Старокалитвенский, Новокалитвенский, Дерезовский, Криничанский, Дерезоватский – из мобилизованных добровольцев. Число бойцов его Воронежской повстанческой дивизии колебалось от двух до шести тысяч бойцов, а в особо крупных операциях участвовало до 15 тысяч повстанцев. На вооружении армии было четыре пушки и 20–40 пулемётов.
Иван Колесников. Фото: diletant.mediaТакже в составе повстанческой армии была и своя кавалерия – своего рода силы быстрого реагирования. Вначале кавалерийский отряд под командованием Ивана Позднякова насчитывал 35 коней, затем численность его с каждым днём стала возрастать, так как многие крестьяне приходили в отряды восставших вместе со своими лошадьми. В итоге в армии повстанцев появился целый «эскадрон» тачанок (вернее, телег с пулемётами), которые представляли самую опасную и серьёзную силу.
* * *
Но куда больше разрастанию борьбы способствовала активная политическая деятельность восставших, которой руководил бывший царский офицер Иван Безручко, разработавший стратегию привлечения на свою сторону местных советов и органов милиции. Он лично объезжал ближайшие сёла и хутора, разгоняя продотряды и возвращая хлеб обратно крестьянам. Одновременно его помощники ходили по глухим хуторам, собирая дезертиров.
Для каждого уезда и каждой слободы повстанцы делали свои листовки. К примеру, в листовке, написанной для жителей слободы Гороховка, говорилось: «В Калитве поднялись все обиженные. Мы призываем граждан Гороховки поддержать нас и поднимать своих соседей. Общими силами захватим Богучар, Воронеж, Павловск, наконец, Москву».
Стержневым моментом пропаганды восстания были лозунги «Против голода и грабежей!» и «За Советы без коммунистов!», главным требованием – отказ от методов продовольственной развёрстки с возвратом крестьянам конфискованного хлеба.
Комиссар вооружённых сил Евстратовско-Богучарского района Воднев в своём рапорте на имя командующего 2-й особой армии РККА жаловался на эффективность подобных методов: «Будет ли, однако, умиротворён край, – сказать трудно... Прежде всего активное участие в мятеже принимает всё население, начиная от стариков и кончая женщинами с детьми. Советы не разгоняются, а привлекаются на стороны восставших. Внешняя форма Советов сохраняется даже тогда, когда работники последних или бежали, или разогнаны повстанцами. Портреты вождей революции – Ленина и Троцкого – всюду сохраняются наряду с советским флагом.
Сам лозунг повстанцев – «против грабежей и голода» – говорит за то, что восстание получило своё начало в самой гуще деревни, будучи чуждо какого бы то ни было стороннего влияния. Сторонники и всегдашние соратники кулака – деревенские попы – сохраняют полную пассивность. Больше того, наблюдалось много случаев, когда попы укрывали от повстанцев красноармейцев и даже комиссаров в своих домах. Это также нельзя посчитать за фактор принадлежности к восстанию враждебного по своей сущности советской власти элемента.
Если добавить сюда ещё участие в мятеже не только отдельных коммунистов, но коммунистических организаций в целом, то можно с уверенностью сказать, что избранный бунтовщиками довольно оригинальный лозунг есть не только агитационное средство, а нечто другое, что, может быть, покоится на истинном положении их в настоящее время.
Здесь бросается в глаза та тупая решимость повстанцев, с которой они принимают смерть в боях с войсками. Каждый из них предпочитает смерть плену. Были такие случаи, когда тяжелораненые брались за оружие только для того, чтобы вынудить красноармейцев добить их.
В процессе борьбы (да такой, когда за время боёв из лагеря повстанцев не было взято почти ни одного пленного) установить истинную причину мятежа не удалось. Однако и того немногого, что дошло до меня, вполне достаточно для предположения крупных неправильностей в проведении продовольственной развёрстки местными органами...»
* * *
25 ноября колесниковцы сделали налёт на уездный город Богучар, который они захватил на несколько дней.
О том, как вели себя повстанцы на освобождённой от большевизма земле, свидетельствует доклад одного из членов волисполкома богучарской слободы Талы: «В слободе отряд Колесникова появился внезапно, утром. Появления повстанцев не ожидал никто, и находящиеся в слободе продотрядовцы были застигнуты врасплох...»
Повстанческий отряд крестьян в соседней, Тамбовской губернии, 1920 год.Без единого выстрела повстанцы разоружили продотряд и препроводили пленных в местную тюрьму.
«После этого на слободской площади был устроен митинг. От лица повстанцев выступил священник, который призвал местное население к восстанию против коммунистов. Затем тут же, на площади, был проведён небольшой молебен, после которого повстанцами был публично устроен самосуд над продработниками, захваченными в Талах: пленники были подвергнуты практически часовому избиению, а затем убиты... После расправы над продработниками таловцы потребовали от повстанцев провести публичный суд над находящимися в тюрьме милиционерами и советскими работниками. И.С. Колесников этому требованию подчинился: из тюрьмы пленников по одному стали выводить на ту же площадь, где сельский сход через всеобщее обсуждение должен был решить их участь...»
В итоге этого «суда» все милиционеры были оправданы и отпущены на волю.
Иван Колесников, убедившись, что слободские крестьяне, дав волю чувствам при избиении несчастных продработников, теперь устыдились своего насилия, решил прекратить этот «суд».
«Пленников, захваченных его отрядом в близлежащих к Талам населённых пунктах, которых насчитывалось пятнадцать человек, Колесников распорядился отконвоировать в Старую Калитву. Однако до слободы эти пленники не дошли: по пути все они были расстреляны...»
Продолжение следует
