Русский крик 1918 года

В апреле 2025 года в издательстве Ruinaissance впервые на русском языке выйдет книга Михаила Константиновича Первухина «Большевики» (I Bolsceviki), написанная в Италии по свежим впечатлениям автора от революции и опубликованная на итальянском языке в Болонье в 1918 году. Переводчик и колумнист «Стола» Саша Чеппаруло – об особенностях текста

Книга М.К. Первухина «Большевики». Фото: t.me/Ruinaissance_Publisher

Книга М.К. Первухина «Большевики». Фото: t.me/Ruinaissance_Publisher

Михаил Первухин – русский прозаик и журналист, закончивший свою жизнь в Италии в большой нищете и одиночестве через десять лет после Октябрьского переворота. Картины пережитого страной в 1917 году отразились в его прозе, и сразу несколько книг, рассчитанных уже на европейские и эмигрантские круги, посвящены истории прихода большевиков к власти. Самая яркая из них, насыщенная портретами революционеров и личными впечатлениями автора, – «Большевики» – наконец будет доступна русскоязычному читателю. 

Михаил Первухин. Фото: общественное достояние
Михаил Первухин. Фото: общественное достояние

Эта книга – не «медицинское» изложение событий, повлекших за собой смерть старой России, а яростная отповедь человека, ставшего свидетелем краха дорогого ему мира. Своей интонацией она может напомнить «Окаянные дни» Бунина, оставаясь совершенно иной по форме. Из-за этих особенностей многим читателям может показаться, что писатель невнимателен к обоснованию собственных тезисов или приведённых данных, пересказов, новостей – однако это не так. Там, где Первухин цитирует, он действительно цитирует. С другой стороны, и он не свободен от фактических ошибок, ссылаясь на данные современных ему французских​​, ​​британских​​, ​​итальянских и ​​советских газет, а также на обрывочные статистические данные. Анализ достоверности всех приведённых фактов и, следовательно, проверка самих первоисточников, вероятно, может стать интересной исследовательской задачей после публикации самого текста. 

В центре внимания автора – тема немецкого (и австрийского) финансирования деятельности большевиков в частности и русских бунтарей в целом. Учитывая европейскую аудиторию, которой книга адресована, идея Первухина понятна: он наконец хочет сказать всем, причастным к гибели России, об их реальном вкладе в её убийство. Это инвектива, крик русского человека, ​​находящегося​​ за границей и уже понявшего, что не только иностранцы, но и многие соотечественники «пообыклись» с новым положением дел и перестали различать «русское» и «советское».  

Оригинальное издание книги М.К. Первухина «Большевики». Фото: t.me/Ruinaissance_Publisher
Оригинальное издание книги М.К. Первухина «Большевики». Фото: t.me/Ruinaissance_Publisher

Здесь уместно одно небольшое отступление переводчика. Часто, говоря о революционных явлениях вообще и о большевистской революции в частности, мы обращаемся к категориям «хаос», «анархия». На самом деле беспорядок характеризует лишь начальную фазу этих процессов. Гораздо интереснее следующие моменты: разработка прометеевской и откровенно имманентной религии Человека (имеется в виду богостроительство), попытка ею заменить трансцендентную и, наконец, «абсолютная» (безусловная, ни от чего не зависящая), крайне упрощенческая концепция человеческого действия революционеров. Большевики и революционеры в целом считают, что Человек всемогущ, то есть его деятельность, освободившись от «стереотипов» и оков прошлого, больше не зависит от природных, социальных, исторических и т.п. ограничений, то есть законов.  Поэтому для достижения любой цели просто необходимо: 1) захотеть её; 2) считать её морально справедливой (точнее, считать её цели таковыми); 3) планировать её осуществление (в этой связи, однако, мало кто отмечает, что необходимость «планировать» что-то на определённый срок вступает в противоречие, по крайней мере на концептуальном уровне, с самой возможностью подменить собой Бога, который, говоря философским языком, есть интуиция и в этом смысле всемогущество). Если Человек всемогущ, то бытие и реальность из монолитных или по крайней мере «твердых» становятся податливыми, лепными, текучими. Сама возможность изменения реальности превращается в императив: «раз я могу, значит, я должен». Именно по этой причине ни один аспект индивидуальной и коллективной жизни обычно не избегает разрушительной ярости революционеров.

Эти размышления не только философские, они имеют вполне конкретные последствия. Ведь если цели и выбранные методы Нового Человека верны, то иррациональное, то есть ошибки, непредвиденные отклонения от общего плана, с теоретической точки зрения необъяснимы. Причину их следует искать в «конкретном» уровне, то есть в индивидуальном, в неожиданном. Отсюда тенденция к созданию врагов (внутренних и внешних), на которых можно свалить вину за провал «благой цели». В книге Первухин описывает эту тенденцию, отмечая, что она не позволяет выявить и осмыслить, кто, в зависимости от обстоятельств, реальные враги, а в случае событий или явлений – что является реальными проблемами режима. Национальные интересы, таким образом, прогибаются под идеологические требования социалистического интернационализма и логику партийных, бюрократических и даже личных интересов. Намерения нескольких человек «абсолютизированы» – они представлены как единственные пути для будущего страны, от реализации которых зависит её спасение.

В «Большевиках» (а также в другой, посвящённой той же проблеме книге, – «Сфинксе») писатель о себе почти ничего не говорит. Значит, его крик не ​​единоличен​​, ​​аперсонален​​... И потому это крик одного из тысяч русских людей той поры. С другой стороны, стоит уточнить, что автор скромен в предоставлении информации о себе ещё и потому, что до 1917 года сам писал ​революционные​ брошюры и принимал участие в осуществлении, скажем так, «культурной политики» подобных движений. Первухин после 1906 года написал не одно революционное воззвание под псевдонимом Марк Волохов (нигилист из романа «Обрыв»).

Оригинальное издание книги М.К. Первухина «Большевики». Фото: t.me/Ruinaissance_Publisher
Оригинальное издание книги М.К. Первухина «Большевики». Фото: t.me/Ruinaissance_Publisher

Экзистенциальное положение ​Первухина​ в какой-то мере мне близко: он русский, пишущий на итальянском языке в Италии как для итальянцев, так и для русских (а я итальянец, пишущий на русском в России как для русских, так и для итальянцев). Своими громкими и скандальными словами он просто пытается «держать удар» Истории, показывая всеми силами (или просто напоминая) ​​очевиднейшие​​ вещи: в России идёт гражданская война, большевики – революционеры, бунтари, интернационалисты.

Что касается перевода – по всей видимости, текст не был отредактирован носителем языка (или это было сделано очень быстро и бурно). К причинам отсутствия качественной редакторской работы можно отнести и то, что это первая книга автора. Однако ​некая​ небрежность текста эстетически красива, так как прекрасно вписывается в специфику книги. «Большевики» – вопль, рвущийся из глубины души русского человека. Поэтому он не должен быть очищен, оформлен по правилам, исправлен, переделан. Он должен остаться настоящим, живым, громким, пугающим, раздражающим и пронзительным (пусть ​​синтаксически​​ и грамматически небезупречным). Наконец, итальянский ​Первухина​, что не удивительно, сильно «​​русскозвучащий​​». Это упростило работу переводчика. ​Речь​ идёт о строгом использовании пунктуации и структурировании предложений, дословном переводе устойчивых русских выражений или языковых приёмов, (редком) упущении артиклей (или путанице определённых и неопределённых) и безударных местоимений (прямого дополнения).

В завершение своего текста дам слово самому автору. Ниже – фрагмент из книги «Большевики», полный текст которой скоро поступит в продажу.

Первый диктатор

Это не Керенский. И не Ленин, и даже не Троцкий. Все они пришли позже. Он был предшественником. Настоящим первым, если не последним.

Ему не больше двадцати или двадцати двух лет, но у него лицо человека, прожившего слишком много. Бледное лицо, покрытое глубокими морщинами, кожа усеяна прыщами.

Ему дали характе́рное прозвище: Мёртвая голова.

Худой, тщедушный, явно дегенерат. Он никогда не знал, что значит наесться досыта, что такое быть хорошо одетым. Его маленькая голова на чрезвычайно длинной и морщинистой шее вызывает отвращение. Деформированный череп скрыт под массой волос, которые, кажется, никогда не знали расчёски.

Криминолог Ломброзо, взглянув на этого человека, недолго бы раздумывал над диагнозом: «опасный эпилептик».

В начале 1917 года этот хронически истощённый человек занимал более чем скромное место в жизни Петрограда; он был студентом Психоневропатологического института. Лишённый каких-либо средств к существованию, бедный провинциал жил, давая частные уроки гимназистам. Среди товарищей ходили подозрения, что он был тайным агентом, информатором Охранки, секретной политической полиции. Но никаких точных доказательств этим обвинениям не было. Он выдавал себя за крайнего социалиста.

Семён Григорьевич Рошаль. Фото: Российская национальная библиотека
Семён Григорьевич Рошаль. Фото: Российская национальная библиотека

В середине марта в Петрограде вспыхнуло восстание, пламя распространилось; на следующий день красный флаг поднялся и в Кронштадте. В Петрограде был создан первый «Совет» рабочих и солдатских депутатов, и вскоре подобные «Советы» начали появляться повсюду.

В Кронштадте «Совет» состоял из солдат, 85% которых были неграмотными, и рабочих, едва ли более образованных. Эта масса невежд с надеждой обращалась к интеллигенции, особенно к студентам, искренне веря, что каждый студент – неисчерпаемый источник знаний, особенно политических знаний, так как «каждый студент – социалист». «Мёртвая голова», петроградский студент Рошаль, не найдя себе свободного места в Петрограде, где конкурировали 30–40 тысяч таких же студентов, придумал гениальный ход: отправиться в соседний Кронштадт, где не было ни одного студента. Он прибыл туда и без колебаний представился местному «Совету», ещё находившемуся в хаотичном состоянии, как делегат «великого» Петроградского «Совета», уполномоченный важнейшей миссией: «организовать, расширить и углубить революцию в Кронштадте».

Бедные наивные балтийские моряки, только что совершившие первый «героический» акт – истребление сотни офицеров, недостаточно, по их мнению, радовавшихся революции, – встретили «полномочного товарища» с распростёртыми объятиями, не осмелившись потребовать у него доказательств и документов. И тогда произошло настоящее чудо: в революционном небе засияла звезда Рошаля, как комета. Через несколько дней он стал настоящим диктатором, абсолютным хозяином Кронштадта, той могучей крепости, которую называли «щит Петрограда».

Студент Рошаль издавал приказы, и гарнизон исполнял их беспрекословно. Он переводил или смещал адмиралов и генералов, арестовывал командиров линкоров и крепостей, бросал офицеров в тюрьмы. Он приказывал, а революционные трибуналы выносили смертные приговоры сотням «реакционных монархистов», и толпа, обезумевшая от пьянства, зверски убивала на улицах Кронштадта не только мужчин, но и женщин, и даже детей.

Читайте также