«Когда тебе ничего не грозит, ты бесполезен»

Руководитель проекта «Слово новомучеников» убеждён: нужно продолжать разговор о трудной памяти, даже если это делает тебя «неудобным»

Кирилл Алексин. Фото: vk.com/alexin_c

Кирилл Алексин. Фото: vk.com/alexin_c

– Кирилл, как началась ваша работа с трудной памятью ХХ века? Как появился интерес к теме новомучеников?

– Я окончил Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет (ПСТГУ). Это место очень сильно связано с памятью о новомучениках и исповедниках. Например, в университете был курс по новейшей истории Русской церкви. Во время учёбы я не мыслил эту тему как специфически свою, но она была скорее фоном жизни. Неотъемлемым и подразумеваемым, но всё-таки фоном. До университета, будучи школьником, я ходил в Никольский храм в Зеленограде. Его последний настоятель, отец Евгений Ключарёв, был расстрелян в Бутово. Сейчас я предполагаю, что его фото было первым из сотен арестантских карточек анфас/профиль, которые мне пришлось увидеть. Я тогда мало об этом знал, но поездка с молодёжкой в день его памяти на Бутовский полигон – одно из самых ярких воспоминаний в жизни.

 

Священник Евгений Ключарёв. Фото: База ПСТГУ «За Христа пострадавшие»
Священник Евгений Ключарёв. Фото: База ПСТГУ «За Христа пострадавшие»

Знаю о репрессиях «вообще» я с раннего детства. Мама нередко вспоминала с благодарностью свою школьную учительницу литературы, которая на уроках затрагивала эту неудобную тему ещё в 1970-е годы. Собственно церковная память о трудном XX веке затронула меня также в детстве, во время Юбилейного собора 2000 года, когда состоялось прославление Собора новомучеников и исповедников Церкви Русской. Хотя лично для меня это событие в первую очередь было прославлением царской семьи. Я слышал про святителя Тихона, митрополита Вениамина и других, но подробностей их жизни тогда не знал.

Позже, в ПСТГУ, я стал общаться с людьми, профессионально либо через родных связанными с новомучениками. Много лет подряд я постепенно узнавал новые имена и жизненные подробности благодаря проповедям своего друга – диакона Михаила Гара. Он часто рассказывал о тех, чья память приходилась на день проповеди. При этом большинство присутствующих, как и я, ничего не знали об этих людях. Свою роль сыграли выпускные работы, при подготовке которых я имел дело с текстами, написанными подвижниками XX века.

«Молитва памяти» в Музее истории ГУЛАГа, 30 октября 2024 года. Фото: из личного архива Кирилла Алексина
«Молитва памяти» в Музее истории ГУЛАГа, 30 октября 2024 года. Фото: из личного архива Кирилла Алексина

По мере того как я понимал, что истоки многих проблем сегодняшнего дня коренятся в нашем церковном прошлом, – интерес к теме возрастал. В какой-то момент мне на глаза попалась книга протоиерея Георгия Митрофанова «Очерки по истории Русской Православной Церкви ХХ века», и я взялся её читать. И вот в октябре 2021 года, вечером под праздником Покрова, я сидел за столом с этой книгой в руках и вдруг почувствовал, что описанные события происходили буквально в зоне моего обитания. Меня это очень сильно зацепило. Тогда и появилась идея сделать проект, в котором историю церкви можно было бы рассказать через письма и проповеди новомучеников. Рассказать их словами о церкви, в которой они жили. И так, чтобы эти слова прозвучали именно в тех местах, где они были когда-то впервые сказаны. Друзья и мой тогдашний руководитель в ПСТГУ меня горячо поддержали. Так и родился проект «Слово новомучеников». На данный момент основная его часть – это  85 видеоэпизодов из истории Русской церкви с 1917-го по 1938 год.

Конечно, сохранение памяти о трагическом XX веке не может ограничиваться тем, что на казённом языке называется «увековечиванием памяти новомучеников». Вообще мне очень жалко, что мы постоянно отделяем новомучеников от остальных репрессированных и забываем других наших соотечественников, «безвинно богоборцами убиенных или безвинно пребывавших в заключении», как называют их авторы решения Синода от сентября 2021 года. Но всё же в силу своей «профессии» и христианской идентичности я имею особую ответственность за сохранение памяти людей, пострадавших за свой христианский выбор.

Участники экспедиции служат панихиду и литию по пострадавшим на месте, где находился пересыльный пункт в Кеми, Карелия. Фото: Вера Саяпина
Участники экспедиции служат панихиду и литию по пострадавшим на месте, где находился пересыльный пункт в Кеми, Карелия. Фото: Вера Саяпина

– Вы до недавнего времени работали в университете, который можно назвать  «местом, где хранится память». Сейчас вы сменили работу, но продолжаете своё дело. Насколько это сейчас безопасно? Ведь вокруг трудной памяти о ХХ веке всё время ломаются копья: «наверху» полагают, что она бесполезна или даже вредна, «снизу» уверяют, что её трудно вынести… Как вы внутренне отвечаете на все аргументы, почему не стоит этим заниматься?

– У меня есть ощущение, что наша страна и наша церковь не учатся на ошибках. Мы как общество как будто идём в обратном направлении: вместо попыток разобраться и понять, как случилось то, что случилось, и как нам с этим прошлым жить, мы пытаемся его куда-то вытеснить. Закрываем глаза и надеемся, что «само уйдёт». Но чтобы учиться на ошибках, нужно для начала  о них что-нибудь знать. Причём не только тем, кто принимает решения, но в большей степени подрастающему поколению, жителям будущей России, сегодняшним школьникам и студентам. В первую очередь ради них мы и предприняли нашу работу.

Меня часто спрашивают: почему я говорю обо всех этих тяжёлых вещах с радостью и воодушевлением. Бывает полезно осознать масштаб своих проблем и его несопоставимость с проблемами людей, про которых ты что-то читаешь, думаешь, изучаешь. Даже не для того, чтобы понять, насколько у тебя всё сравнительно хорошо, а чтобы осознать, что твои проблемы не стоят таких переживаний. А ещё это очень воодушевляющая практика – общаться с человеком через его тексты, видеть «человеческое» в нём, осознавать, что даже в сложных условиях он сумел сохранить силу духа.

Съемки эпизода о новомученице Татьяне Гримблит в селе Руч. Фото: Марина Князева
Съемки эпизода о новомученице Татьяне Гримблит в селе Руч. Фото: Марина Князева

 

Для съёмок проекта «Слово новомучеников» мы ездили по всей стране. Больше всего меня впечатлили наши экспедиции в ссыльно-каторжные края. В этих местах особенно остро чувствуется отсутствие памяти. Помню, мы приехали в село Руч в Усть-Куломском районе Республики Коми. Там отбывала ссылку Татьяна Гримблит, сестра милосердия, поэтесса и мученица. Там у храма, переделанного в ДК, мы записали чтение её стихов. Но, кажется, никому раньше не приходило в голову рассматривать это место как место памяти. В нём деятельно не проживается память: у неё нет материальных носителей, которые так бы воспринимались местными жителями.

Съёмки для проекта «Слово новомучеников» в посёлке Морская Масельга, Карелия. Фото: Николай Генсирук
Съёмки для проекта «Слово новомучеников» в посёлке Морская Масельга, Карелия. Фото: Николай Генсирук

– Правда ли, что тема репрессий каким-то образом дискредитирует наше общество, мешает патриотическому подъёму? Можно ли увидеть ситуацию иначе, объяснить, почему именно России нужна память о том времени?

В обществе сейчас воспитываются ценности, предполагающие сыновью преданность по отношению к начальству. Я вот недавно думал, почему люди у нас перестали тосковать по сильной руке. Возможно, потому что они ее чувствуют. У России был выбор: чувствовать себя преемниками советской власти или нет. Выбор был сделан в сторону преемничества. Строить что-то новое всегда страшнее. Хотя именно выбор в пользу нового начала даёт шанс не повторить старые ошибки. 

Однако есть институции, которые должны нести в обществе в широком смысле пророческую функцию. Они должны приходить и «портить всем настроение». Они всегда всем будут неудобны. И на самом деле это заблуждение – думать, что можно построить позитивную повестку вокруг трудной памяти, преодолеть и проработать все свои ошибки. «Найдём виноватых и заживём». Нет! Рано или поздно ты, уверенный  в своей правоте, начнёшь кого-то ущемлять. Поэтому нужны пророки, в том числе «гражданские пророки», совесть народная. Совесть, для которой критерий – идеалы и ценности, а не интересы. Рискну дополнить: церковные лидеры и общее церковное создание призваны быть совестью народной больше, чем кто бы то ни было. 

И здесь, наверное, нет смысла страдать от того, что от нас как церковных людей ждут другого. Наша задача – говорить. Говорить, говорить, говорить, говорить. Я всегда отмечаю, что я не исследователь, а скорее активист. Моя задача – это не находить новое, а продолжать разговор о трудной памяти. И моё глубокое убеждение заключается в том, что если в одном месте это делать  не получается – значит, нужно идти дальше, находить новые пространства, новые возможности.

Не будет ситуации, в которой ты будешь в безопасности. Ты в безопасности, только если ничего не делаешь. Да, тебе совершенно ничего не грозит, но ты же совершенно бесполезен. Свою миссию в обществе, в церкви ты просто не выполняешь.

Когда музей говорит о трудном прошлом, он занимается правозащитой. Иногда это правозащита будущего. Через свой «пророческий голос» его сотрудники пытаются предупредить нарушения, которые могут случиться в будущем. Они снижают толерантность общества к насилию. Можно и нужно говорить о прошлом и через этот разговор учить, как вести себя в настоящем.

В Сандармохе со священником Иоанном Никитиным (СПбДА). Фото: vk.com/p_s_t_g_u
В Сандармохе со священником Иоанном Никитиным (СПбДА). Фото: vk.com/p_s_t_g_u

– Как у «Слова новомучеников» появился театральный проект?

– Проблема с исторической памятью часто заключается в том, что люди не хотят углубляться в эти темы. На  проект «Слово новомучеников» в основном отозвалась аудитория старше 35 лет, хотя изначально мы хотели, чтобы нашими зрителями были молодые люди и девушки 15–20 лет. Но оказалось, что наш формат был сложным и в какой-то степени не подходил для них. Из-за этого появился негласный возрастной и образовательный ценз. Чтобы стать постоянным зрителем нашего проекта, неподготовленному человеку нужно было приложить немало усилий.

Но вовлекать новую аудиторию можно не только институциональными методами. Поэтому мы придумали мастерскую документального театра специально для молодёжи. Мне кажется, этот формат перспективней, потому что он для людей и о людях. Когда молодому человеку о репрессиях рассказывают ровесники, это всегда звучит более доходчиво, чем когда профессор или священник читает лекцию на тему дела об изъятии церковных ценностей. 

Спецпоказ спектакля «Дело №107365» в Театре.doc.<em> </em>Фото: t.me/sergeyewitness
Спецпоказ спектакля «Дело №107365» в Театре.doc. Фото: t.me/sergeyewitness

Поэтому мы со студенческой компанией под руководством режиссёра Сергея Быстрова подготовили документальный спектакль «Дело №107365». Это история о христианской молодёжи 20-х годов, рассказанная ей самой. Мы показывали его в Квартеатре, на ночи искусств в Музее ГУЛАГа, последние несколько раз – в Театре.doc. Надеюсь, ещё не раз покажем. Анонсы обязательно опубликуем в телеграм-канале «Слово новомучеников». Приходите.

Кирилл Алексин в Музее ГУЛАГа. Фото: Мария Колесникова
Кирилл Алексин в Музее ГУЛАГа. Фото: Мария Колесникова

 – Почему важно рассказывать о трагедиях через истории людей?

– Я убеждён, что такие документальные истории перспективны не только в театральном плане. Например, они могут стать темой для школьных проектов по всей России. Сейчас опубликовано много исторических источников. Не нужно знать древние языки, палеографию и другие вспомогательные исторические дисциплины, чтобы разобраться в отдельном кейсе.

Если традиционные ценности, приверженность которым декларируется сегодня с высоких трибун, включают в себя «жизнь, достоинство человека, семью, ответственность за судьбу Отечества, приоритет духовного над материальным» и так далее, то проект по изучению репрессий в своём городке, следственного дела своего родственника для создания стенда в школьном музее или для выступления на мероприятии должен поддерживаться всеми участниками образовательного процесса. Такой проект научит и автора, и его слушателей важным человеческим ценностям.

Просто обо всём этом нужно говорить. Точно так же, как важно говорить о том, что и в церкви в Советское время случалось такое, что священники писали доносы на своих сослужителей. Если это не узнать и не осмыслить – есть риск и священникам будущего в тяжёлой ситуации не сориентироваться. Или, скажем, на сайте Музея Победы я недавно прочитал, что благодаря усилиям Сталина в стране была оперативно произведена индустриализация. Не поспоришь, так оно и было, но не надо ли пояснить, как именно эти процессы происходили?

Можно очень по-разному рассказывать любые истории. Так, есть история императоров и генералов, а есть история простых крестьян или ремесленников, горожан. Историю Великой Отечественной войны очень легко рассказывать как историю генералов. Хотя это была не только их трагедия. Через индивидуальные кейсы намного легче можно рассказывать о трагедиях – о большом терроре, о холокосте, о голоде.

 

Книги «Твой дедушка Вася» и «Дети ворона». Фото: Издательство «Бумкнига», издательство «Самокат»
Книги «Твой дедушка Вася» и «Дети ворона». Фото: Издательство «Бумкнига», издательство «Самокат»

Есть такой замечательный комикс про депортацию – «Твой дедушка Вася». Смотришь эту коротенькую романтическую адаптированную историю и представляешь в ней себя. Надо сказать, что такие книжки про Великую Отечественную войну тоже есть – например, «Дети ворона» Юлии Яковлевой. Это роман о детстве во время Большого террора, блокады и Великой Отечественной войны.

Именно так можно рассказывать историю не больших, а маленьких людей. Это очень перспективно для её очеловечивания и для привития ценностей, которые необходимы для того, чтобы жить сегодня.