Продолжение. Начало читайте по ссылке: На этот раз мы публикуем воспоминания полковника Михаила Николаевича Левитова, командира 2-го Ударного Корниловского полка. Полковник Левитов стал председателем полкового объединения и Общества галлиполийцев в Париже.
Левитов Михаил Николаевич, 1920-е годы. Фото: Wikimedia
...Обстановка к этому дню сложилась так, что на участке нашего движения 1-я Конная армия Будённого опередила нас и едва не ворвалась в Крым, но, получив отпор на перешейках, сама оказалась прижатой нами к Сивашам и должна была прорываться через отступающую 1-ю армию генерала Кутепова. Перед нами, прямо на Агайман, сам генерал Кутепов вёл всю подчинённую ему конницу и Дроздовскую дивизию, составлявшие его ударную группу. Я мог наблюдать вёрст на пять все поле боя. Полки красной конницы развернулись раньше наших, и их излюбленный приём – устрашать врага блеском своих шашек, задолго до шока извлечённых из ножен, – действительно производил довольно мрачное впечатление. Стальное громадное поле, зловеще сверкая, катилось в нашу сторону с юга. Наши шли «ящиками». Как после выяснилось, за этими «ящиками» маскировались 8 настоящих бронеавтомобилей и 22 «форда» с пулемётами. Когда расстояние между противниками сократилось до нормального перехода в атаку, наши кавалерийские «ящики» стали разворачиваться, как бы выбрасывая вперед своё содержимое, – броневики. Эффект был поразителен: красные смешались на близкой дистанции перед нашей кавалерией и, поливаемые огнём пулемётов и артиллерии, обратились в бегство. В этом бою одна из дивизий 1-й Конной армии Будённого сильно пострадала. Сам же Будённый не был захвачен дроздовцами только потому, что автомобиль, на котором он удирал, был принят за броневик. Его брошенным нетронутым обедом воспользовались наши артиллеристы, отдав должное гусям с яблоками и прочему. Этот бой показал, что 1-ю армию генерала Кутепова, пока она в кулаке, красным не разгромить. Хотя общее положение от этого не менялось, но сознание наличия у нас данных для почётного выхода из критического положения возросло, и все приободрились. Я опять должен отметить здесь поражавшее меня в последних боях явление: это упорство бывших красноармейцев драться на нашей стороне. Они часто шли без шинелей, с соломой под рубахой, но с винтовкой в руках. В этом для меня открывалась вся трагедия русского народа, поддавшегося сначала разложению нашей милой так называемой «интеллигенции», а потом силой чекистов Дзержинского и обманом агента Германии Ленина загнанного в Красную армию для борьбы с нами...
«Молодцы корниловцы!». Агитационный плакат Харьковского отделения ОСВАГ, 1919 год. Фото: Wikimedia
Наступивший рассвет застал меня посередине довольно широкой улицы, передо мной группа ударников кому-то указывает руками в моём направлении. Я подъезжаю к ним и вижу: несколько красных офицеров ищут старшего начальника, ведшего этот бой. Отвечаю, что это я, и тут же спрашиваю их, какой они дивизии и где их начальник дивизии. Ответ: «Здесь была 14-я кавалерийская дивизия Будённого, а её начальник только что убежал через огороды». Один из них вдруг говорит мне: «Разрешите в память блестящего для вас боя преподнести вам ценную для нас плётку». Чтобы прекратить ненужный разговор, я, не спрашивая даже, почему она была ценной для них, взял её, а им отдал свою, калмыцкую. Плетка оказалась самой простой и до сего времени хранится у меня как память о действительно блестящем деле 2-го Корниловского ударного полка в особо критический для него момент. Я только напомнил красным офицерам о том, что некоторые полки 14-й Кавалерийской дивизии совместно с 45-й Пехотной дивизией, где я служил в первую Великую войну, ведь усмиряли первое восстание большевиков в Петрограде, и спросил, как теперь они дошли до жизни такой? Ответ одного из них был таким: «Да так, все слушались приказов»...
* * *
20 октября. В 10 часов Корниловская ударная дивизия выступила из села Рождественского в имение Струково, в Крыму. Остаток дня, ночь и следующий день корниловцы были в походе, останавливаясь только на небольшие привалы. Большинство ударников 2-го Корниловского полка были на повозках, очередь на повозки соблюдалась строго, но часто, в критические минуты, когда противник наседал, приходилось спешиваться, артиллерия поорудийно отстреливалась. Повозки шли в 5–6 рядов. С наступлением ночи, когда подобного рода движение «выматывало душу», прикрывавшая нас конная застава на карьере, молчком пересекая наше движение, пронеслась куда-то к своим. Полк спешился, пулемёты выдвинулись вперёд, подравнялась и артиллерия, обозы строго держались в порядке, движение почти приостановилось. Действительно, навстречу нам в темноте двигалась масса чьей-то кавалерии. Я со своим ординарцем, поручиком Дяйкиным, выехал немного вперёд. Ясно стали доноситься слова: «Спокойно, товарищи, спокойно!». Расстояние настолько сократилось, что я крикнул ближайшим всадникам: – Какого полка? – Такого-то советского кавалерийского полка! Рёв нашего ружейного, пулемётного и артиллерийского огня был ответом на это. Кого я спрашивал – лежали вместе с конями. Сила нашего огня всё смела. Сопровождавший меня поручик Дяйкин хотел по моему приказанию узнать у ближайшего лежавшего красного подробности, но он был уже мёртв, пришлось взять его огромную кожаную сумку. Оказалось, что её владелец был интендантом какой-то красной кавалерийской дивизии и что они, как сказали раненые красные, шли на прорыв из нашего окружения. Дальше ночной поход продолжался нормально, но по-старому, в несколько рядов... Когда Корниловская дивизии подошла к станции Сальково, она была занята красными. После большого и тяжёлого боя корниловцы её взяли. Целые составы поездов, гружённых интендантским имуществом, стояли брошенными на подъездных путях. Это имущество разбирали проходившие части и местные жители. В один вагон влез казак и выбрасывал из него пачки кожаных безрукавок, приговаривая: «Хватай, Гаврилыч!» – перебрасывал их дальше оживлённой хохочущей толпе казаков.
* * *
21 октября. По ровной степи мы подходили с северо-запада к станции Алексеевка, и казалось, что мы скоро укроемся от противника обещанными укреплениями Чонгарского перешейка. Однако и красные учли это положение, и их пехота спешила наперерез нам с севера с целью закупорить узкий проход на полуостров и прижать нас к водам лимана. В этот критический момент казавшаяся до этого мёртвой станция Ново-Алексеевка ожила: беглый огонь нашего бронепоезда без промаха косил красных, сметая передовые их цепи, но их заполняли бегущие за ними. Строевой части полка пришлось остановиться, пропуская вперёд, к Чонгарскому перешейку, наш обоз.
Знак Корниловского ударного полка. Фото: rusempire.ruНе скажу, чтобы с радостью корниловцы проходили за окопы с жидкой проволокой так называемых «Чонгарских укреплений», они их мало интересовали, а давила их горечь неудачи выхода на просторы Северной Таврии и приближавшийся конец Белого движения Юга России. Оборона была теперь необходима только для нормальной посадки на суда... * * * 25 октября / 7 ноября. Фрунзе приказал взять Перекопский вал. Для этого с утра противник в течение трёх часов вёл из двадцати батарей разного калибра настоящую подготовку к штурму вала. Наши старые окопы не только не были улучшены, но частично уже развалились или их теперь разбили красные. Линия окопов шла по самому гребню вала, а убежища были на нашем склоне его. Таким образом, снаряды противника попадали в обращённый к нему скат вала или перелетали через вал и рвались уже за валом, что и спасало нас. Но беда была с подвозом – десятки лошадей были разорваны в клочья. Часов с десяти – насколько хватало глаз – цепей двенадцать красной пехоты покрыли всё поле перед нами: штурм начался. На участок приехал временно командующий дивизией генерал Пешня и отдал приказание не стрелять до подхода красных до самого рва. Перекопские укрепления состояли из громадного массивного старого Турецкого вала и глубокого рва перед ним, когда-то наполнявшегося водой из залива, но теперь сухого, укреплённого проволочными заграждениями по обоим его скатам и расположенного на север от вала, то есть в сторону противника. С подходом пехоты красных их артиллерия всю силу своего огня переносит на наш тыл. Используя это, ударники заполняют собой окопы по гребню вала и подносят боеприпасы. Красные, по-видимому, были уверены в силе своего артиллерийского огня и быстро катились на нас. Явный громадный перевес в силах и наше отступление воодушевляли их. Быть может, и наше гробовое молчание создало у них иллюзию того, что мы уже перебиты, а поэтому «пёрли» они, весёлые, с воинственными криками. Первая цепь была уже на расстоянии 300 шагов от нас, у пулемётчиков уже чесались руки, но приказания стрелять не было. Красные совершенно осмелели, и некоторые подбегали ко рву. Хотя мы и были уверены в себе, но всё же нервы были сильно напряжены, и первым нарушил наше молчание начальник дивизии генерал Пешня, отлично знавший пулемёт и взявшийся за него. Эффект огня не менее 60 пулемётов и четырёх батальонов – это только на участке 2-го полка – был поразителен: сражённые падали, задние цепи напирали и тем подбадривали остатки передовых цепей, которые местами добегали до рва... Через четверть часа вся атакующая масса смешалась и залегла. Худшего положения для красных нельзя было придумать и нарочно: для нас, с высоты вала, они представляли отличные цели, без возможности где-либо укрыться, и вот здесь-то они и понесли самые большие потери.
Знаменосец и почётный караул Ударного отряда 8-й Армии (позже «Корниловского»). 1917 год. Фото: Wikimedia Наша артиллерия тоже била по ним, но не так, как всегда. Оказывается, что, помимо повреждений от огня артиллерии противника, она частично была отозвана вправо, на участок Дроздовской дивизии, где красные прорвались через лиман. До самого вечера вся эта масса не двигалась под нашим огнём, наполняя воздух криками раненых. Мне довелось читать в изданной в СССР истории Гражданской войны описание атак на Крым, где сообщалось, что их потери в это время были до 25 тысяч человек и что Перекопский вал они взяли штурмом и бомбами уничтожали нашего брата в железобетонных убежищах, которых мы там не имели, а были у нас простые землянки, прикрытые досками с землёй.
* * *
27 октября / 9 ноября. Корниловская ударная дивизия к часу покинула Перекопский вал и отступила на Юшуньские позиции. В арьергарде дивизии был оставлен батальон полковника Трошина, который к часу тоже оставил Перекопский вал. Об этом так написано в книге «Корниловский ударный полк»: «Полковник Левитов вызвал к себе полковника Трошина и передал ему, что с наступлением темноты вся Корниловская ударная дивизия получила приказание отойти на Юшуньские позиции, а его 2-й батальон назначается в арьергард. Чтобы не обнаружить перед противником своего отхода, необходимо до последнего момента постреливать из винтовок. Неприступный Перекопский вал стал пустеть. Увозят пулемёты, уходят роты одна за другой. Полковник Трошин растянул свой батальон по окопам. Зловещую тишину изредка нарушал одиночный выстрел. Наконец снялся и 2-й батальон. Без одного огонька папиросы корниловцы прошли через Армянский Базар и глубокой ночью втянулись в первую линию Юшуньских укреплений».
Ударники-корниловцы со своим командиром. 27 июня 1917 года. Фото: Wikimedia
В одной шикарно изданной истории СССР я читал такое же измышление о штурме Перекопских укреплений, где красные будто бы выкуривали офицеров бомбами и огнемётами из бетонных укреплений, каковых на самом деле на Перекопском валу не было, так же как не было и «легендарного штурма Перекопского вала красными». На самом же деле Перекоп был оставлен корниловцами без боя и ещё до подхода красных...
* * *
28 октября. На рассвете противник крупными силами, при поддержке сильного артиллерийского огня, перешёл в наступление на фронте дивизии. Несмотря на малочисленность полка и усталость людей от продолжительных и тяжёлых переходов, сопровождавшихся беспрерывными и непосильными боями, полк с мужеством сдерживал натиск. Однако правофланговый 1-й полк атакой красных был выбит из первой линии, 3-й полк оказался под угрозой удара с тыла... В это время временно командующий дивизией генерал Пешня берет от 2-го полка броневик и приказывает по телефону 3-му и 2-му полкам переходить в контратаку. Я, командир 2-го полка, осмелился было указать на опасность неустойки слабого 3-го полка, и тогда 2-й полк будет прижат к заливу, но в это время мне доложили, что 3-й полк уже выходит за проволоку для атаки.
Полковник Левитов (сидит крайний справа в первом ряду) среди офицеров Корниловского полка в Галлиполи. 1921 год. Фото: Wikimedia Я тогда считал атаку ненужной и рискованной, но неуместной поспешностью командира 3-го полка был поставлен в необходимость подставлять и свой полк под пули красных, а не отбросить их ещё раз силой своего огня. Бесполезность контратаки в создавшихся для нас условиях тяготила меня. Снаряды и пули градом обрушились и на 2-й полк, который спокойно и дружно шёл в контратаку. Занятый судьбой своего полка, я не обращал внимания на действия 3-го полка, но когда посмотрел на его участок, то увидел печальную картину отступления его, теперь уже без командира полка, раненного в этой вылазке. Тут и я приказал отходить под прикрытием пулемётов в свои окопы. Проходя через проволочное заграждение, я остановился, чтобы ещё раз взглянуть на обстановку на участке 3-го полка, но здесь пришёл конец и моему командованию 2-м Корниловским ударным полком. Пуля попала мне в левый пах, пробив толстую сумку с картами, и остановилась в позвоночнике спинного хребта. Она сбила меня с коня, почти мгновенно парализовав обе ноги. Через 8 лет, в Болгарии, доктор Берзин сделал мне операцию и преподнёс мне на память о Родине русскую остроконечную пулю с погнутым концом, нанёсшую мне тринадцатую рану в борьбе за честь и достоинство национальной России.
* * *
Под прикрытием бронепоезда «Георгий Победоносец» 1-й Корниловский полк отошёл за Юшунь. Когда командир подсчитал свои силы, в полку было всего 120 штыков. В этом бою был переранен почти весь командный состав Корниловской дивизии: генерал Пешня, полковник Щеглов, подполковник Лысань, подполковник Пух. 29 октября генерал Врангель отдал приказ: войскам, оторвавшись от противника, идти к портам для погрузки. Главнокомандующий вызвал к себе ещё хромавшего генерала Скоблина и сказал ему, что он назначается комендантом по погрузке войск в Севастополь и что здесь грузиться будут войска 1-й армии, за исключением Корниловской дивизии, для которой дан маршрут на Евпаторию. Скоблин запротестовал: «Корниловская дивизия должна грузиться в Севастополь. Если, ваше превосходительство, вы не измените своего решения, я немедленно выезжаю к дивизии, иначе казаки ототрут корниловцев от кораблей». Врангель изменил своё решение. Корниловцы пошли на Севастополь. Когда они вошли в город, около полутораста тысяч людей уже были посажены на пароходы.
* * *
Корниловцы были погружены на «Саратов». Слава богу, море было совершенно спокойно. С тяжёлым чувством покидали белые воины русскую землю, на которой они три года боролись с врагами России – коммунистами и большевиками. Там оставались дорогие могилы, многие оставили там свои семьи, не зная, какая участь их постигнет, но отчаяния не было. Пароходы отходили, взоры всех были обращены на удаляющийся берег родной земли, не зная, увидят ли они её когда-нибудь опять. Начало смеркаться, на далёком берегу кое-где зажглись огни, всё туманнее становились очертания берега. Вот погас и последний огонёк. Прощай, Россия!.. (Материал с сокращениями изложен по изданию: Левитов М.И. Материалы для истории Корниловского ударного полка. Париж, 1974.)
