«Но чем ближе к Дню Конституции, тем больше появлялось пессимизма и даже страха – никто не знал, чем эта затея кончится. Власть такая, она всё может. Всё-таки как-никак предстояла первая свободная демонстрация в стране с 1927 года.
А 2 декабря меня окружила целая толпа агентов КГБ. Они почему-то считали, что я вооружён, и буквально тряслись от страха. Плотно сжав меня со всех сторон так, чтобы я не успел даже рукой шевельнуть, посадили в уже ожидавшую «Волгу». С боков двое, впереди, рядом с шофёром, начальник опергруппы.
– Руки вперёд, на спинку сиденья. Не двигаться, не оглядываться.
– Закурить можно?
– Нельзя.
Привезли в ближайшее отделение милиции. Обыскали. Как назло, один экземпляр обращения оставил я себе, чтобы сделать ещё копии. Больше ничего не нашли…
…Минут через двадцать вызвали в кабинет. За столом – женщина в пальто. Перед ней бумаги какие-то и мой экземпляр обращения.
– Здравствуйте. Садитесь. Как себя чувствуете?
А, понятно – психиатр.
– Мы вас госпитализируем по распоряжению главного психиатра города Москвы», – вспоминал впоследствии Владимир Буковский, один из организаторов демонстрации и активный участник диссидентского движения в Советском государстве.
5 декабря недовольные выбрали не случайно: отмечался День Советской Конституции. Народ боялся, но страх перед возвращением 30-х годов был сильнее. А спровоцировал митинг инцидент с двумя писателями – Андреем Донатовичем Синявским и Юлием Марковичем Даниэлем. Выяснилось, что они опубликовывали на Западе повести, рассказы и статьи, «порочащие советский государственный и общественный строй».
Андрея Донатовича «ткнули носом» в повести «Суд идёт» и «Любимов», а также в статью «Что такое социалистический реализм». Особенно сильно не понравилась советской власти критическая статья, в которой автор поставил под сомнение жизнеспособность государства.
Даниэля арестовали за повести «Говорит Москва» и «Искупление». Нашли, к чему прицепиться. также в рассказах «Руки» и «Человек из МИНАПа». Особенно много было претензий к «Искуплению». Например, в повести есть такие строки: «Товарищи! Они продолжают нас репрессировать! Тюрьмы и лагеря не закрыты! Это ложь! Это газетная ложь! Нет никакой разницы: мы в тюрьме или тюрьма в нас! Мы все заключённые! Правительство не в силах нас освободить! Нам нужна операция! Вырежьте, выпустите лагеря из себя! Вы думаете, это ЧК, НКВД, КГБ нас сажало? Нет, это мы сами. Государство – это мы. Не пейте вино, не любите женщин – они все вдовы!.. Погодите, куда вы? Не убегайте! Всё равно вы никуда не убежите! От себя не убежите».
При этом и Синявский, и Даниэль прекрасно понимали, что за их творчество советская власть их по голове не погладит. И поэтому приняли максимальные меры предосторожности. Первый стал Абрамом Терцем, второй – Николаем Аржаком. Свои произведения в рукописном виде авторы передавали Элен Пелатье-Замойской – дочери военно-морского атташе Франции, с которой хорошо был знаком Андрей Донатович. А дальше работали по отлаженной схеме: Элен вывозила «неформатное» творчество за границу и там издавала. Казалось бы, у КГБ нет ни малейшего шанса узнать, кто скрывается под псевдонимами. Но всё же чекисты сумели это сделать. Поэт Евгений Александрович Евтушенко был уверен, что разоблачение Терца и Аржака – это вовсе не грандиозный успех советских спецслужб, которые благодаря старанию, кропотливой работе и таланту, сумели вычислить людей, спрятавшихся под псевдонимами. Нет, всё гораздо банальнее и проазичнее: Синявского и Даниэля «слили» агенты ЦРУ. Дело в том, что в США начали зреть серьёзные проблемы из-за непопулярной войны во Вьетнаме. Рядовых американцев срочно требовалось отвлечь каким-нибудь мощным инфоповодом из стана заклятого врага. И расправа над писателями выглядела вполне годной затеей.
Свою версию Евтушенко взял не с потолка. По словам поэта, в эту тайну его посвятил Роберт Кеннеди – брат президента Джона Кеннеди. Этой же точки зрения придерживался и Александр Даниэль, сын Юлия Марковича. Он говорил: «О том, как КГБ узнал о том, кто такие Абрам Терц и Николай Аржак, в точности неизвестно до сих пор, однако утечка информации, безусловно, произошла за пределами СССР: Даниэлю на допросе показали правленный его рукой экземпляр его повести “Искупление”, который мог быть найден только за рубежом».
Правда, есть и ещё одна версия – такая же, не подкреплённая доказательствами. Если верить ей, то писателей предал друг Андрея Донатовича – Сергей Хмельницкий. Зачем это ему было нужно – тайна.
Но так или иначе агенты КГБ арестовали писателей. Планировалось провести быстрый судебный процесс (по старинке) и отправить Синявского с Даниэлем в лагеря, чтобы другим творческим людям неповадно было идти против системы. Но внезапно выяснилось, что у авторов есть защитники. Эта новость для власти и КГБ стала неприятным сюрпризом.
В ноябре 1965 года в Москве появились листовки, которые гласили: «Несколько месяцев тому назад органами КГБ арестованы два гражданина: писатели А. Синявский и Ю. Даниэль. В данном случае есть основания опасаться нарушения закона о гласности судопроизводства. Общеизвестно, что при закрытых дверях возможны любые беззакония и что нарушение закона о гласности (ст. 3 Конституции СССР и ст. 18 УПК РСФСР) уже само по себе является беззаконием. Невероятно, чтобы творчество писателей могло составить государственную тайну. В прошлом беззакония властей стоили жизни и свободы миллионам советских граждан. Кровавое прошлое призывает нас к бдительности в настоящем. Легче пожертвовать одним днём покоя, чем годами терпеть последствия вовремя не остановленного произвола. У граждан есть средства борьбы с судебным произволом, это “митинги гласности”, во время которых собравшиеся скандируют один-единственный лозунг “Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем” или показывают соответствующий плакат. Какие-либо выкрики или лозунги, выходящие за пределы требования строгого соблюдения законности, безусловно, являются при этом вредными, а возможно, и провокационными и должны пресекаться самими участниками митинга. Во время митинга необходимо строго соблюдать порядок. По первому требованию властей разойтись – следует расходиться, сообщив властям о цели митинга. Ты приглашаешься на митинг гласности, который состоится 5 декабря с.г. в 6 часов вечера в сквере на площади Пушкина, у памятника поэту. Пригласи ещё двух граждан посредством текста этого обращения».
Пушкинская площадь. Фото: Wikimedia CommonsОбращение написал Александр Вольпин-Есенин – сын Сергея Есенина, который занимался математикой и философией. А заодно являлся и важным деятелем всего диссидентского движения в государстве.
Поначалу жители Москвы бурно обсуждали предстоящий митинг. Но чем ближе становилась дата Х, тем больше возникало тревоги и опасений. Народ боялся. Он не знал, как поведёт себя власть в подобной ситуации. Точнее, люди примерно себе это представляли, и от этих мыслей страхов появлялось всё больше. Свобода, гласность, справедливость – это прекрасно, но рисковать своим настоящим и будущим из-за неугодных власти писателей было боязно.
И поэтому на митинг в общей сложности пришло около двухсот человек. Основную массу составили представители творческой интеллигенции – например, студенты МГУ, Московской консерватории, Историко-архивного института и Школы-студии МХАТ.
Митинг гласности продолжался буквально несколько минут, после чего собравшихся разогнали представители власти. Пара десятков человек была арестована. Казнь над митингующими была показательной. Некоторых с позором отчислили из учебных заведений, другим начали активно промывать мозги на многочисленных партийных собраниях. В общем, власть постаралась сделать так, чтобы молодёжь даже не думала о публичных выступлениях против неё. Ведь это в обязательном порядке сказалось бы на их будущем.
Митинг из-за принудительной госпитализации пропустил Владимир Константинович Буковский – один из лидеров диссидентского движения. Опасаясь его сильного влияния, агенты КГБ запихнули его в Люберецкую психиатрическую больницу. А спустя некоторое время перевели в Институт имени Сербского. Здесь писатель провёл восемь месяцев. Любопытно вот что: экспертная комиссия так не смогла прийти к единому мнению, касавшемуся психического здоровья Буковского. Неизвестно, сколько бы его продержали в психушке, если бы не масштабная кампания в защиту, развёрнутая на Западе. В Москву даже прибыли представители организации Amnesty International (её активисты защищают людей по всему миру от насилия, дискриминации и отстаивают их интересы), которые и сумели добиться освобождения Владимира Константиновича в конце лета 1966 года.
Юлий Даниэль (крайний слева на втором плане) и Андрей Синявский (слева на переднем плане) на судебном заседании 10 февраля 1966 г. Фото: Wikimedia CommonsПо разные стороны баррикад
Митинги, несогласные – вряд ли удастся вспомнить прецедент, когда для советской власти это имело хоть какое-то значение. Всё то же самое произошло и тогда. Синявский и Даниэль своей вины, конечно, не признали. Но сроки получили реальные. Первого отправили в лагеря на пять лет, второго – на семь.
Когда об этом узнали, поднялась вторая волна недовольства. Причём на сей раз в неё влились уже известные люди: Булат Окуджава, Корней Чуковский, Константин Паустовский, Белла Ахмадулина, Варлам Шаламов и другие. Авторы направили власти обращение, в котором говорилось: «Осуждение писателей за сатирические произведения – чрезвычайно опасный прецедент, способный затормозить процесс развития советской культуры. Ни науки, ни искусство не могут существовать без возможности высказывать парадоксальные идеи, создавать гиперболические образы. Сложная обстановка, в которой мы живём, требует расширения (а не сужения) свободы интеллектуального и художественного эксперимента».
Естественно, их слова остались без ответа. Как остались незамеченными и многочисленные обращения в самиздате, в которых говорилось о возможных возвращениях сталинских репрессий из-за молчаливого одобрения действий власти.
Но далеко не все писатели встали на защиту Синявского и Даниэля. Среди их противников были также известные и влиятельные личности: Михаил Шолохов, Сергей Михалков, Константин Симонов и другие.
Шолохов на очередном съезде КПСС заявил:
– Попадись эти молодчики с чёрной совестью в памятные 20-е годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а руководствуясь революционным правосознанием… Ох, не ту бы меру наказания получили бы эти оборотни! А тут, видите ли, ещё рассуждают о суровости приговора! Мне ещё хотелось бы обратиться к зарубежным защитникам пасквилянтов: не беспокойтесь, дорогие, за сохранность у нас критики. Критику мы поддерживаем и развиваем, она остро звучит и на нынешнем нашем съезде. Но клевета – не критика, а грязь из лужи – не краски из палитры художника!
Выступление Шолохова, естественно, зашло на «ура». После окончания Михаил Александрович долго купался в восторженных овациях.
А что же опальные писатели? Андрей Донатович пробыл в колонии до 1971 года. Его освободили досрочно. Оказавшись на свободе, он очень быстро перебрался во Францию. Его на работу пригласил Парижский университет.
Кстати, выдвигалась одна любопытная версия, тоже без каких-либо доказательств. Некоторые исследователи считали, что Синявский был агентом КГБ. И что весь судебный процесс, заключение, досрочное освобождение и последующая эмиграция – тщательно спланированная операция советских спецслужб. Мол, чекистам нужен был свой человек на Западе, которого бы там считали жертвой режима. Но в это верится слабо. К тому же правды, скорее всего, уже никогда не узнать.
А вот Юлий Маркович отсидел все семь лет и после освобождения некоторое время жил в Калуге, после чего перебрался в Москву. Естественно, издавать произведения под настоящим именем он уже не мог, поэтому скрывался под псевдонимом. Не стало Даниэля в 1988 году. Известно, что Синявский хотел прилететь на его похороны, но оформление документов затянулось, и он опоздал. В СССР Андрей Донатович не вернулся. Он умер в Париже в 1997 году.
И лишь после распада Советского Союза начался процесс пересмотра дела писателей за отсутствием в их деятельности состава преступления.
