«Стол» продолжает публиковать хроники трагичного Русского исхода, дневники и воспоминания офицеров казачьих полков, вынужденных в 1920 году покинуть Россию. «В царстве тесноты и холеры» Из дневника Константина Остапенко, сотника Терско-Астраханского казачьего полка. Всего за одну неделю в Константинополь на 130 судах прибыла невообразимая масса беженцев, 150 тысяч человек, в ужасных санитарных условиях. Французские власти в Константинополе не знают, что делать с ними. Позволить им сойти на берег просто немыслимо: город и так набит беженцами, в Турции бушует гражданская война, и под контролем Мустафы Кемаля чуть ли не вся Анатолия. Необходимо удалить как можно скорее всех русских из этого взрывоопасного региона. Военные корабли направляются в Бизерту, а насчёт военных и гражданских лиц Франция обращается к Балканским странам. Но принять в это послевоенное время столько людей этим государствам просто не по силам. Румыния согласна предоставить убежище 2 000 человек, Греция – 1 700, Болгария – 3 800, и только Сербия, верная своей русофильской политике, соглашается принять 22 300 человек. Включая Тунис, это составляет не более 34 000. Но где поселить и как накормить ещё 100 000 человек? В страхе перед призраком возрождения «Восточного вопроса» англичане и французы стремятся удалить всех военных из Константинополя, но куда? Вот в чём затруднение…
Стамбул. Базар и русские беженцы. 1921 год. Фото: Коллекция М. Блинова / paris1814.com Избирается остров Лемнос. 14 ноября 1920 года, в день прибытия первой части беженцев в Босфор, английское правительство объявляет, что оно «отказывает им в любой поддержке и не примет их ни на Лемнос, ни на Крит, ни в Египет». На самом деле Ллойд Джордж не простил ген. Врангелю, что тот отказал ему в посредничестве в переговорах о заключении мира с Советами. Дабы всем было ясно, Foreign Office добавил, что «ответственность падает исключительно на французское правительство, так как оно, и только оно, признало правительство Врангеля». Почему именно Лемнос? Будучи до 1914 года частью Оттоманской империи, но с греческим населением, остров стал частью Греции, но пока что под английской оккупацией. Во время Дарданелльской кампании Лемнос был тыловой базой. Во время Гражданской войны в России англичане устроили на нём беженский лагерь, около деревни Мудрос. В 1920 году от этого лагеря осталось не более 1 600 палаток плюс бараки, всего на 10 000 человек.
* * *
Лагеря в Чаталдже Однако время не терпит: беженцы на судах подвергнуты серьёзному риску эпидемии. Решено организовать другой казачий лагерь во Фракии, в Чаталдже, под начальством майора Тэссэра. Донцы направятся в Чаталджу, кубанцы – на Лемнос. Перевозка беженцев по железной дороге начинается 22 ноября, а 28 ноября лагерь уже насчитывает 28 000 казаков, мужчин, женщин и детей под начальством генерала Абрамова. Не высадилось пока 5 000 человек. Чаталджинский лагерь на самом деле состоит из трёх отдельных лагерей. Тот, что в Кабадже, на 4 000 человек, находится в 35 км на северо-западе от г. Хадем Кеви, а Чилингирский, на 8 000 человек, в 7 км от того же города. Оба лагеря использовали заброшенные фермы, где когда-то разводили шелковичных червей. Лагерь в Санджак-Тепе, на 4 000 человек, расположен в 2 км севернее. Это старая казарма. По словам атамана Богаевского, казаки живут в весьма опасных гигиенических условиях: скученность, плохое питание, отсутствие медикаментов.
Казаки у барака №1.Лагерь Санджак-Тепе, январь 1921 года, 2-й Донской казачий полк. Фото: paris1814.comПол Робинсон, описывая Чилингирский лагерь, говорит о «царстве тесноты и холеры». Английский писатель Филип Лонгворт без ссылок на источники пишет об ужасных условиях жизни: «Крыши бараков кишат клопами, протекают, полы загажены. Коек нет, умываться негде. Кому не повезло найти местечко в бараке, тому приходится довольствоваться норой в мёрзлой земле». Трудно сказать, где автор преувеличивает. Но всё же жизненные условия были не из лучших, а это были только «цветочки» в ожидании воссоединения всех казаков на Лемносе.
* * *
21 ноября на Лемнос прибывает пароход «Владимир». На нем 8 500 кубанцев. «По мере приближения, – свидетельствует очевидец, – нам открывается вид на желтоватую, лишённую растительности землю. Лишь один её вид действует удручающе. Мы высаживаемся на полуострове, соединённом с островом узким перешейком. Видно одно большое здание, опреснитель морской воды, а рядом несколько деревянных бараков. Чуть подальше – большой деревянный сарай; стены замазаны дёгтем... Каждый из нас получает по куску хлеба и баночку паштета – первая пища за 4 дня! Затем нам выдали палатки на 10 человек и указали место, где разбить лагерь. Скоро возник целый палаточный городок, и остров приобрёл менее отталкивающий вид. Стояла холодная погода, и мы дрожали в наших палатках, несмотря на то что они были английского производства, то есть непромокаемые и с отличной подкладкой... Около полуночи нас разбудил ужасный шум: крики, треск отрываемых досок. Все выбежали, и при свете луны нам предстало удивительное зрелище: рушили сарай! Казаки, страдавшие от холода в своих палатках, решили использовать единственные дрова на острове... К утру сарая уже не стало. Казаки весьма хитроумны: несметное количество пустых бочек – то, что оставляют за собой современные армии – превратилось в самодельные печурки». В течение следующих двух дней прибывают «Лазарев» (1 200 человек) и «Дон» (6 000 человек). Высаживают лишь 2 000 человек в день, так как пристать в Мудросской бухте могут только суда с самой малой осадкой, и приходится организовывать очереди на барки. 29 ноября прибывает ген. Фостиков и принимает командование над Лемносскими казачьими частями.
В центре фотографии — штаб Кубанского казачьего корпуса и госпиталь. Фото: Коллекция М.Блинова / paris1814.com В конце месяца на Лемнос для инспекции прибывает ген. Бургон, командующий французским оккупационным корпусом в Константинополе. Несмотря на критические условия, он считает положение весьма удовлетворительным. Парадоксально, но генерал хвалит дух и поведение казаков, «несмотря на их пассивность и на неучастие в устройстве и организации лагерей». Об офицерах, напротив, он отзывается строго: «Необходимо изъять часть их из состава войск и отправить подальше».
* * *
Трудности во взаимоотношениях между французскими властями и русскими, характерные для всей истории «лемносского транзита», вытекают в первую очередь из разногласий о судьбе Русской армии. А вопрос этот возник ещё до прибытия первых её частей в Константинополь. 30 ноября Совет министров Франции принимает решение предоставить всем эвакуированным русским статус гражданских беженцев и ограничиться чисто гуманитарной помощью. Жорж Лэг объясняет это решение так: «Сохранение армии, не сумевшей воевать в Крыму, где у неё были базы снабжения, бесполезно с точки зрения чисто военной; рассчитывать на русские войска для борьбы с Советами, как и было доказано на опыте, не имеет смысла. Наоборот, сохранение армии было бы чревато самыми тяжёлыми последствиями: трудности международного масштаба, опасность для регионов, где положение и без этого шатко, и, наконец, расходы по содержанию и денежному довольствию не по силам бюджету Франции». Генерал Врангель не согласен: «Применение к войскам режима индивидуальных гражданских беженцев жестоко подточило бы их дух и повлекло бы за собой безвозвратное их разложение и превращение в скопище из 70 000 человек, не поддающихся никакому разумному влиянию». Это мнение находит поддержку у французских военных властей в Константинополе. Разоружение неминуемо повлечёт за собой праздность! Нэраль де Бургон «считает крайне опасным объявить сейчас о том, что они превращаются в гражданских беженцев, и находит необходимым обходиться с ними, как с солдатами». А адмирал де Бон опасается возможного возникновения бандитизма или вступления русских в ряды кемалистов. Правительству пришлось согласиться с постепенным расформированием в ожидании найти страны, готовые принять таких неудобных гостей. Несомненно, на это уйдёт много времени. А пока надо сохранить дисциплину этой массы, причём французских военных на месте немного. Нэраль де Бургон заключает: «Врангелевская армия полностью организована и дисциплинирована, и значит, выгодно сохранить её, но только в подчинении французского командования». (Публикуется по изданию: Остапенко К.М. Лемносский дневник офицера Терского казачьего войска 1920–1921 гг. Изд-во «Посев».)
* * *
«Расходитесь куда хотите» Из дневника М.И. Шаповаленко, представителя Всероссийского Земского Союза и уполномоченного Всероссийского Городского Союза на острове Лемнос при казачьих частях. 20 января 1921 г. Сегодня в лагере мне рассказывали следующий случай: с берега заметили, что какой-то казак бросился с мостков в воду и поплыл по направлению к выходу из бухты в открытое море. – Ты куда плывешь? – спросили его. – В Новороссийск, домой, – ответил казак. Пловца задержали и отправили в госпиталь. Первый возвращенец! Говорят, что казак очень тосковал по жене и детям...
* * *
21 января 1921 года В лагере как будто начинается какое-то трение с французским командованием. Поводом является вербовка французами казаков в Иностранный легион в Африку. История вопроса этого такова. Французский штаб, хотя и открыл запись желающих поступить в Иностранный легион, но поставил об этом в известность русское командование, причём вся переписка по этому поводу носила такой характер, что французское командование, признавая авторитет и влияние русского командования в воинских частях, как бы рассчитывает на его содействие. Русский штаб понял это несколько иначе, чем думали французы. Вместо содействия, которое, вероятно, ожидалось хотя бы только в форме опубликования французского предложения и затем отсутствия резкого противодействия этой записи, русский штаб издал ряд приказов, которыми запрещалось чинам армии поступать в Иностранный легион. Исключение было сделано только для казаков, вышедших на беженское положение из воинских частей, а затем для тех, кто по моральным качествам считался «нежелательным элементом» в воинских частях. Им разрешалось. Командиры воинских частей, разъясняя смысл приказов, пошли дальше и рассказывали казакам, что в Иностранном легионе служит международный сброд, в большинстве с преступным прошлым, и что служить в Иностранном легионе позорно для чинов Русской армии.
Лагерь частей Донского казачьего корпуса в Кабакдже зимой. Январь 1921 года. Казаки ловят вшей в своей одежде. Фото: paris1814.com В лагере трудно что-нибудь сделать, соблюдая полный секрет. О разъяснениях русских командиров в конце концов стало известным генералу Бруссо, и он, как передают некоторые лица, очень обиделся – главным образом потому, что в той передаче, которая дошла до него, будто бы русские командиры призывали казаков относиться с полным недоверием к тому, что вообще объявляет французский штаб. После этого генерал Бруссо решил игнорировать в этом деле русское командование, и французский штаб открыл запись в Иностранный легион для всех желающих, минуя русское командование. По-видимому, много было желающих служить в Иностранном легионе. По отзывам лиц, которые от скуки будто бы занимались подсчётом и записью всех, кто поднимался на горку, где штаб принимал запись, французский штаб собрал обильную жатву. Русское командование всполошилось и сообщило об этом генералу Врангелю. 20 декабря генерал Бруссо издал приказ за № 25, в котором, между прочим, имелось следующее: «По предложению французского правительства, по которому русским войскам было разрешено поступать в Иностранный легион, записалось около 200 человек. Эти лица после медицинского освидетельствования, если они будут признаны годными, со следующим пароходом будут отправлены в Константинополь по 100 человек. Однако генерал Врангель просил меня принять соответствующие меры для прекращения записи до тех пор, пока не будет окончательно установлен состав русских формирований. С завтрашнего дня (21 декабря) ни одна запись не будет больше принята до тех пор, пока я не прикажу возобновить её. Пускай казаки и офицеры, желающие поступить в легион, потерпят. Разрешение записи только отсрочено, тем более что события ещё могут позволить возобновлённой Русской армии снова начать борьбу за свободу своей Родины, что каждый должен желать». В этом приказе, на мой взгляд, ярко выражено отношение генерала Бруссо к Русской армии. Запись в Иностранный легион выразил тоже довольно определённо последними словами своего приказа «События ещё могут позволить возобновлённой Русской армии снова начать борьбу за свободу своей Родины, что каждый должен желать». Но генерал Бруссо всё же имеет известное окружение в лице начальника штаба и старших офицеров штаба. Видимо, под влиянием этого окружения генерал не счёл возможным положить «предложение французского правительства» под сукно.
* * *
22 января 1921 года Меня интересовал вопрос о том, кто же записывается в Иностранный легион? Судя по отзывам начальников отдельных частей, с которыми мне пришлось по этому поводу беседовать, записываются хорошие казаки, молодые офицеры и даже юнкера. Как велико число записавшихся? Нигде на этот вопрос не могли мне дать точного ответа. По исчисленьям одних, записавшихся в легион надо исчислять примерно в 1 000 человек. Другие находят эту цифру преувеличенной. По их мнению, в Африку уехало не более 300–400 человек. Дело в том, что многие легионеры, решив покинуть военный лагерь, переходили в беженский лагерь, и, конечно, от них после становилось известно, что сделали они это только для того, чтобы затем уехать незаметно в Иностранный легион. Не обходилось дело при записи в легион и без того, что принято в лагере называть «человек ловчится». Некоторые, заведомо не способные к службе в Иностранном легионе, как-то проскальзывали при поверхностном врачебном осмотре на Лемносе. По прибытии в Константинополь они сами объявляли о своей болезни, и, когда их признавали негодными, они устраивались на острове Халки, конечно, лучше, чем на Лемносе, а во-вторых, потому, что с острова Халки можно часто ездить в Константинополь, где всегда возможно разными путями несколько лир в месяц раздобыть на табак, сахар и прочее. Значит, как-то жить можно...
* * *
25 января 1921 года Сегодня «больных» нет: мне кажется, что в лагере совершенно не учитывают значения того, что сегодня объявлено. Приказом по лагерю объявлена «заметка» генерала Бруссо: «В общих интересах эвакуированных русских следует в самых широких размерах поддерживать эвакуацию, согласно принятому окончательному решению, как гражданских, так и военных беженцев, пожелавших возвратиться в родную страну или выехать в какую-либо другую страну». В «заметке» предлагалось русскому командованию предупредить беженцев, что «французское правительство далеко от того, чтобы их задерживать, и старается водворить их в родную страну или переправить в какую-либо другую страну, согласно их просьбе». В случае надобности они будут отведены в один из портов Советской России. Число русских, желающих возвратиться на родину, должно быть передано французскому командованию 1 февраля. Эта «заметка» мне кажется настолько существенной, что я назвал бы её декларацией новой политики французского правительства в отношении Русской армии. В самом деле, генерал Бруссо в этой заметке сообщает окончательное решение – кем принятое? Надо думать, французским правительством, иначе он не назвал бы его «принятым окончательным решением». Какое же это окончательное решение? Французское правительство далеко от того, чтобы задерживать беженцев на Лемносе и стараться выдворить их в родную страну или другие страны. Как это не похоже на то сообщение генерала Бруссо, которое объявлено было им 21 декабря, то есть всего только месяц тому назад. В декабрьском сообщении генерал Бруссо высказывает предположения, что события ещё могут позволить возобновлённой Русской армии снова начать борьбу за свободу своей Родины, что «каждый должен желать». В январской «заметке» генерал Бруссо уже ни слова не говорит об армии, а беженцам, согласно окончательно принятому решению, советует возвращаться на родину. В декабре французский генерал Бруссо желал, потому что, по его мнению, каждый человек этого должен желать, чтобы Русская армия приняла участие в борьбе за свободу своей родины, а в январе об этой же самой армии говорит «расходитесь» куда угодно и возможно скорее, ибо французское правительство не склонно вас задерживать. В лагере на «заметку» эту мало обратили внимания. Русский штаб также не придал ей особенно значения. Он занят был приготовлением к приезду генерала Врангеля.
Чилингир, лагерь Донского казачьего корпуса в 1920-1921 годах. Фото: paris1814.com
* * *
30 января 1921 года Русский штаб недооценивает значения «заметки» генерала Бруссо. Пока что он ограничился только выпуском приказа по лагерю и разъяснениями через командиров частей о том, что поездка в Россию сопряжена для казаков с большой опасностью, то есть Советское правительство никаким иностранным правительством не признано и ни одно иностранное правительство с ним никаких сношений не поддерживает. При таких условиях, конечно, не может быть и речи о получении каких бы то ни было гарантий о безопасности для возвращающихся в Россию казаков. Таких гарантий никто пока ни просить, ни принять не может; попытки, предпринятые в этом направлении Красным (Международным) Крестом, не привели ни к каким результатам. Таким образом, ясно обозначается борьба двух штабов. Французский штаб стремится выполнить «окончательно принятое решение». Русский штаб всеми средствами оказывает сопротивление. Пока что французский штаб действует как-то робко, осторожно или, вернее, неохотно, как будто бы стесняясь и даже оправдываясь ссылками то на «окончательно принятое решение», то на распоряжение правительства и т. д. Видимо, что генерал Бруссо не сочувствует французской министерской комиссии и пока что старается смягчить её, насколько это в его силах. Таково моё личное впечатление. Надолго ли на это у генерала Бруссо хватит сил?
* * *
2 февраля 1921 года По сведениям, полученным мною в штабе, пока что изъявило желание выехать в Россию только около 200 казаков, главным образом из Сводно-пластунского полка. В штабе по этому поводу говорят, что Сводно-пластунский полк, будто бы совсем недавно сформированный на Лемносе, по существу является чисто механическим соединением казаков, которых некуда было рассовать при новых формированиях. В него будто бы вошли казаки, которые ранее служили в обозах, нестроевых ротах и т.д. Насколько всё это верно, не знаю. Ясно для меня только одно, что приглашение французского штаба возвратиться на родину особого восторга не вызывало. В лагере никто не придаёт большого значения тому, что из одного полка выезжает такое большое число и вообще вся запись проходит как будто малозаметно. Больше говорят о приезде в лагерь трёх атаманов казачьих войск и генерала Врангеля, о смотрах и т.д.
* * *
14 февраля 1921 года Вчера, 13 февраля, на пароходе «Решид-паша» происходила погрузка изъявивших желание возвратиться в Россию казаков. Всего уехало по справке, которую мне дали в штабе, 550 человек из Донского лагеря. Я думаю, что эта цифра едва ли точная. Дело в том, что у самой пристани перед погрузкой на баржи, которые подвозили казаков к пароходу «Решид-паша», казаки записывались в список возвращенцев, внезапно отказывались ехать и уходили обратно в лагерь. С другой стороны, на пристани явилось несколько казаков, которые раньше никому не изъявляли желания ехать в Россию и ни в каких списках не значатся. Французский офицер, который вёл запись отъезжающих, им не препятствовал. (Публикуется по изданию: Русская военная эмиграция. Документы и материалы. Изд-во Института военной истории Министерства обороны РФ, 2002.)
Продолжение следует.
