Октябрьский переворот, о необходимости которого так долго твердили большевики в Петрограде, в Кирсановском уезде Тамбовской губернии прошёл незамеченным. Здесь кипели свои страсти, связанные с безвластием и анархией, грабежами и самовольными захватами господской земли.
Из всех окрестных сёл в Кирсанов шли потоком телеграммы собственников с просьбами о защите от грабежей. К примеру, в селе Анненском крестьяне под предводительством сельского комитета свезли урожай ржи с поля землевладельца Сосульникова. Обескураженному хозяину председатель комитета заявил:
– Мы победим, в России есть народное право, и потому что хотим, то и сделаем!
При этом крестьян, не желавших участвовать в расхищении хлеба, председатель грозил выслать из деревни.
В ноябре 1917 года уездный Кирсанов и вовсе погрузился в стихию погромов. Поводом к беспорядкам стал конфликт на базаре, вылившийся в погром еврейских лавочек, где торговали из-под полы запрещённым алкоголем (с начала мировой войны, напомним, в Российской империи был установлен «сухой закон»). Далее разгорячённые рабочие, ремесленники, приказчики и солдаты вновь двинулись на винные склады, магазины, Тихвинско-Богородицкий женский монастырь. Монастырь взять не удалось, так как насельницы монастыря закрыли все двери и забили в набат, призывая на помощь крестьян из пригородной слободы.
С таким разгулом «демократии» не могли справиться даже военные – эскадрон кавалерии и две роты пехоты, тогда именовавшиеся «социалистическим полком», присланные на помощь местной милиции «в целях подавления разного рода беспорядков».
* * *
Первые большевики появились в Кирсанове лишь в марте 1918 года, когда в город накануне I Съезда Советов Кирсановского уезда из Петрограда приехало несколько опытных пропагандистов – Осип Авербах, Марк Цейтлин, Артём Агейкин. Первым делом большевики переманили на свою сторону солдат «социалистического полка», а начальнику уездной милиции Александру Антонову поставили ультиматум: если милиция не начнёт исполнять приказания большевиков, то будет в 24 часа арестована.
Вскоре были арестованы и расстреляны ближайшие помощники Антонова – эсеры Заев и Лощилин. Антонов, находящийся в это время в отпуске, ушёл в подполье. После недолгого пребывания в Самаре, где властвовал Комитет членов Учредительного собрания (Комуч), Антонов летом 1918 года вернулся на родную Тамбовщину, где нужно было готовить почву для восстания: как раз в июле разногласия между большевиками и их бывшими союзниками достигли точки кипения.
Другой причиной для восстания стала «битва за урожай»: в июне 1918 года в Тамбов была направлена целая продармия в 5 тысяч бойцов для изъятия сельхозпродуктов. Такого размаха конфискаций не знала ни одна российская губерния (для сравнения: всего же в Центральной России действовало 20 тысяч продармейцев – членов «продовольственных отрядов»).
Из кирсановских милиционеров и крестьян Антонов сформировал «боевую дружину» для прямой вооружённой борьбы с «пролетарской диктатурой». Именно эта «дружина» и стала организационным ядром будущей партизанской армии. Вот лишь несколько имён из ближайшего окружения Антонова: милиционер Иван Ишин из села Калугина, милиционер Максим Юрин по кличке «Герман», участник Первой мировой войны, будущий начальник партизанской контрразведки. Членом боевой дружины Александра Антонова был и его брат Дмитрий – будущий командир 4-го Низовского партизанского полка. Все – уроженцы Кирсановского уезда.
* * *
Апологеты большевизма сегодня утверждают, что методы насильственной экспроприации продовольствия у крестьян – по законам военного времени – придумали вовсе не большевики, а чиновники царского правительства. Действительно, ещё в августе 1915 года были введены твёрдые цены на хлеб. А в марте 1917 года Временное правительство одобрило вполне большевистский закон «О передаче хлеба в распоряжение государства», и Министерство продовольствия разослало по губерниям директиву: «В случае нежелания сдавать хлеб должны быть применены меры принудительные, в том числе вооружённая сила».
Но в том-то и дело, что методы продразвёрстки Временного правительства не шли ни в какое сравнение с жестокостью и произволом «военного коммунизма». Перед продотрядами, которыми в Тамбове руководили продкомиссар Гольдин, секретари губкома партии Райвид и Пинсон, поставили завышенные планы по сбору «излишков» зерна.
В докладе представителя Тамбовской организации в ЦК ПСР говорилось: «Этот же Гольдин перед отправлением продовольственных отрядов „на работуˮ напутствует их соответствующими речами, в которых он рекомендует не жалеть никого, даже мать родную, при ревизии хлеба. И солдаты действительно „никого не жалеютˮ. В случае упорства или отказа отдать последний хлеб арестовывают заложников, производят массовые аресты всех председателей волисполкомов и сельских исполнительных комитетов и держат их где-нибудь в городе, в холодном подвале, пока волость не поставит хлеба. Чтобы освободиться, крестьяне нередко вынуждены бывают покупать хлеб, чтобы было чем отдать „излишкиˮ»...
Жестокость продотрядов объяснялась не только тем, что в стране бушевал голод. Продотряды, провоцируя крестьян на бунты, выявляли сельскую «головку» – так в те годы называли самых авторитетных мужиков. Сельский «актив» подлежал поголовной зачистке: таким образом большевики планировали уничтожить фундамент эсеровского подполья в чуждых для себя регионах.
Они же осуществляли опубликованный в начале 1918 года Декрет «Об отделении церкви от государства, а школы от церкви», который правильнее было бы назвать декретом об отделении церкви от всего её имущества. На сопротивление верующих отвечали усилением репрессий.
Во многих тамбовских деревнях тогда прославилась «Красная Соня» – Софья Нухимовна Гельберг, которая командовала «летучим отрядом», состоявшим из революционных матросов, китайских наёмников и «мадьяр» – бывших пленных Австро-венгерской армии.
Дореволюционная биография «кровавой фурии» Гельберг практически неизвестна. Например, нет сведений о точной дате и месте её рождения. Известно только то, что когда-то Софа Гельберг работала акушеркой, но революционная атмосфера абсолютной безнаказанности превратили врача в полного психопата и кровавого маньяка. «Красную Соню» ещё звали «Кровавой Соней». Оба этих прозвища она вполне заслужила, так как любила собственноручно расстреливать офицеров, священников и гимназистов на глазах матерей, жён и детей, да ещё всячески глумилась над своими жертвами. Приходя в деревню или село, она в первую очередь приступала к ликвидации всех богатых и зажиточных крестьян. Избранные советы распускала, создавая вместо них комбеды – комитеты бедноты, отдавая власть спившимся пьяницам и тунеядцам.
* * *
От «Кровавой Сони» не отставали и другие продотряды. Вот строки из отчетов губернского исполкома: «В деревнях началась полная анархия, власть советов была аннулирована и созданы ячейки из отбросов общества, бывших конокрадов, хулиганов, спекулянтов. Они стали творить суд и расправу. Председатель ЧК Петров облёк неограниченными правами коменданта Брюхина и не принимал никаких мер против преступных действий Брюхина, как избиение коммунистов, необоснованных с его действиями. Такие же неограниченные полномочия были даны и уголовному преступнику спекулянту Пузикову, Кондратьеву – начальнику Богоявленского отряда. Все эти лица грабили, расстреливали и наводили террор на население. Для примера можно указать на следующий эпизод: арестовав 17 человек за невнесение налогов в Иловай-Дмитровской волости, Пузиков спрашивал: „Кто Казюлин?ˮ. И когда тот выступил из ряда арестованных, последовал револьверный выстрел. Казюлин с пробитым черепом повалился на пол...
В Никольской волости на общем собрании крестьян на вопрос, за что арестованы бедняки и коммунисты, вызванный отряд по команде Попова открыл по собранию стрельбу, результатом которой были раненые и убитые, а уцелевшие в панике разбежались по домам...
В подкрепление своих хулиганских и несправедливых поступков комиссары Тверитнев и Попов затребовали ещё отряд с пулемётом во главе с Пузиковым, каковой арестовал и посадил в холодные амбары несколько крестьян, наложил на них денежные штрафы, дал полчаса времени на размышление, по истечении которого неуплатчик должен быть расстрелян. Одна женщина, не имея денег, спешила продать последнюю лошадь, чтобы выручить из-под ареста невинного мужа, и не успела явиться к назначенному часу, за что муж её был расстрелян».
Но и самые жестокие меры не способствовали выполнению плана по хлебозаготовкам. Так, в течение всего 1918 года из запланированных 35 миллионов пудов хлеба продотряды смогли выжать из крестьян всего 12 миллионов пудов зерна, то есть меньше половины.
* * *
Вскоре по всем хлебным губерниям России прошла череда восстаний против бесчинств «военного коммунизма». По данным ВЧК, только за 15 месяцев 1918–1919 годов в России было зафиксировано 344 крестьянских восстания, где погибло 1 150 советских работников.
Отряд «Красной Сони» был разбит, сама же командирша схвачена крестьянами и предана древней изуверской казни: её посадили на кол, и в страшных мучениях бывшая акушерка умирала несколько дней.
Палача Пузикова убили восставшие жители Иловай-Дмитриевской волости, которые разоружили продотряды и арестовали представителей комбедов.
Исследователь Тамбовского восстания Б.В. Сенников в книге «Тамбовское восстание 1918–1921 гг. и раскрестьянивание России 1929–1933 гг.» приводит и такой рассказ жителей села Козловки: «В Козловку пришёл „летучий отрядˮ, в задачу которого входило установление советской власти и, как водится, ограбить сельские лавки и чайное заведение. Придя на место, коммунисты согнали всех к церкви на сход. Комиссар этого отряда в пенсне с чёрной бородкой, на вид добрый дядюшка, кряхтя, влез на тачанку с пулемётом и обратился к собранным крестьянам с речью. Он сказал, что отныне у них теперь будет советская власть, от которой им ничего, кроме хорошего, не будет, а поэтому нужно будет им создать совет из местных жителей. Дальше он попросил, чтобы сход назвал ему всех уважаемых людей. Крестьяне, переговорив между собой, решили так, что если в этом совете будут хорошие и всеми уважаемые люди, то пусть будет совет. И начали называть имена всех уважаемых людей.
Когда были названы все, комиссар ласковым голосом предложил всем названным выйти к тачанке. Когда вышли все, их сразу же взяли в кольцо китайцы и, щёлкая затворами своих винтовок, стали оттеснять к церковной стене. Раздалась команда, и прозвучал винтовочный залп. Среди народа раздался женский истошный вопль, а затем заголосили и все остальные женщины. Мужики, шокированные произошедшим, не могли прийти в себя от такой подлости комиссара. Выходило, что они ему выдали на смерть всех, кого уважали. Первыми на китайцев и остальных отрядников кинулись бабы, а потом опомнились и мужики, похватав оглобли и колья. Раздались беспорядочные выстрелы, но народ своей массой уже смял Красную гвардию. Комиссар кинулся к пулемёту, но у того перекосило ленту. Озверевший народ, отбирая у китайцев винтовки, забивал их оглоблями и колами, топча ногами под вой и крики. Было убито помимо расстрелянных несколько баб и один ребёнок четырёх лет. Вскоре отряд весь был уничтожен озверевшей толпой, а комиссара чуть живого с выбитыми глазами мужики подтащили к козлам для распиловки дров и кинули на них. Держа голову и ноги комиссара, вопящего от боли, его распилили пилой-поперечкой живого пополам. Как говорит русская пословица: „Что посеешь, то и пожнёшьˮ».
* * *
Ещё одним поводом для бунта стала объявленная большевиками поголовная мобилизация молодёжи в Красную армию. Желающих идти воевать против собственного народа на Тамбовщине оказалось мало: из 250 тысяч граждан призывного возраста под ружьё удалось поставить лишь 135 тысяч, да и те старались сбежать с призывных пунктов при первой же возможности. Или поднять бунт. В июне 1918 года несколько тысяч мобилизованных крестьян подняли в губернском Тамбове настоящее народное восстание, вынудив в панике бежать из города всех военных с чекистами.
Но локальные бунты так и не привели к формированию единого антибольшевистского фронта на Тамбовщине. Даже восстание мобилизованных в губернском центре закончилось само собой: выпустив пар, мобилизованные просто разбрелись по своим деревням и сёлам.
Отчасти в такой пассивности были виноваты сами крестьяне, нисколько не желавшие возврата к старым порядкам: ведь тогда пришлось бы нести ответ за погромы дворянских усадеб и захват чужих земель.
Пораженческую политику исповедовали и эсеры, оказавшиеся в ситуации глубокого внутреннего раскола. Часть социал-революционеров выступала за возврат к подпольной террористической деятельности – как ответ на «красный террор». Другие же (и их было большинство) продолжали испытывать иллюзии относительно возможности легальной работы в массах, в основном через кооперацию и профсоюзы. Они призывали воссоздавать «крестьянские братства». Вскоре только в трёх уездах Тамбовской губернии было создано около десятка трудовых общин. Одновременно развернулась работа по созданию Союза трудового крестьянства, и вскоре отделения СТК возникали во всех уездах. На примиренческих позициях выступал и ЦК ПСР, который всячески предостерегал от попыток организации вооружённого восстания против большевиков. Напротив, в ЦК ПСР приняли план организации «приговорного движения» в деревне: по примеру 1905 года крестьяне в своих коллективных «приговорах» должны были мирно предъявить свои требования властям.
Именно поэтому «боевой отряд» Александра Антонова, именовавшего себя «независимым эсером», с первых же дней существования лишился поддержки партийцев. Напротив, видный тамбовский эсер Юрий Подбельский (кстати, родной брат советского наркома почты и телеграфа Вадима Подбельского) потребовал от Антонова либо подчиниться тактике партии, либо всячески дистанцироваться от губернского комитета ПСР, чтобы не дискредитировать социал-революционеров «подпольной партизанщиной».
Антонов на словах подчинился этим указаниям, на деле продолжал прежнюю «независимую партизанскую тактику».
Стоит ли говорить, что большевикам было абсолютно начхать на все эти внутрипартийные разборки эсеров, и в партийных газетах продолжали полоскать имя Антонова, призывая вместе с ним уничтожить и всех недобитых эсеров. (Впрочем, большевики оценили позицию Подбельского: после расправы над Антоновым и его армией Юрия Николаевич спокойно остался жить в Тамбове, занимался делами потребительской кооперации и был расстрелян только в 1938 году.)
* * *
Если 1918 год вошёл в историю Русской гражданской войны как период расстановки и концентрации сил между основными полюсами (то есть между красными, белыми и зелёными), то 1919 год стал временем триумфальных побед белых сил.
Казалось, вот-вот нужно нанести последний решающий удар – и большевизм будет раз и навсегда разбит.
Но возник вопрос: куда бить?
Было два перспективных направления. Главнокомандующий Вооружённых сил Юга России генерал-лейтенант Антон Деникин предлагал идти прямо на Москву.
Командующий Кавказской Добровольческой армией генерал Врангель возражал: идти на Москву преждевременно. Надо на восток – в Поволжье – на соединение с Верховным правителем России Колчаком. А там, отрезав красных от Юга и Волги, создать в Поволжье мощную конную армию и единым фронтом ударить по Москве.
В конце концов спор перешёл на личности: кому из главнокомандующих – Деникину или Колчаку – считаться в будущем победителем «красной чумы»?
Позже, уже в эмиграции, бывшие офицеры Белой армии много говорили о позиции Деникина. Мол, его решение диктовалось желанием лично, самому, взять Москву и завершить Гражданскую войну. Чтобы не Колчак, не Врангель, а Деникин стал главным героем Гражданской войны.
Так или иначе, но 20 июня 1919 года в Царицыне Деникин объявил «Московскую директиву» – план наступления на Москву:
«Имея конечной целью захват сердца России – Москвы, приказываю:
1. Генералу Врангелю выйти на фронт Саратов – Ртищево – Балашов, сменить на этих направлениях донские части и продолжать наступление на Пензу, Рузаевку, Арзамас и далее – Нижний Новгород, Владимир, Москву...
2. Генералу Сидорину правым крылом, до выхода войск генерала Врангеля, продолжать выполнение прежней задачи по выходу на фронт Камышин – Балашов. Остальным частям развивать удар на Москву в направлениях: а) Воронеж, Козлов, Рязань и б) Новый Оскол, Елец, Кашира...»
«Директива» не сработала. Отряды Врангеля увязли в боях в Поволжье, все остальные генералы рисковали идти в одиночку на Москву. Сам же Деникин упрекал в провале наступления барона Врангеля. В своих мемуарах Антон Иванович писал: «Не проходило дня, чтобы от генерала Врангеля Ставка или я не получали телеграмм нервных, требовательных, резких, временами оскорбительных, имевших целью доказать превосходство его стратегических и тактических планов, намеренное невнимание к его армии и вину нашу в задержках и неудачах его операций. Особенное нерасположение, почти чувство ненависти, он питал к генералу Романовскому и не скрывал этого. Эта систематическая внутренняя борьба создавала тягостную атмосферу и антагонизмы. Настроение передавалось штабам, через них в армию и общество...»
* * *
Неудавшийся «поход на Москву» имел важные последствия для Тамбовщины: в августе 1919 года в рамках подготовки наступления на Москву генерал Деникин распорядился отправить в поход по тылам красной обороны 4-й Донской казачий отдельный корпус под командованием генерала Константина Мамонтова.
Рейд донцов прошёл более чем успешно. Переправившись через Хопер в районе станции Добрянской, отряд из 2 500 самых здоровых казаков при 103 пулемётах вклинился между 8-й и 9-й армиями Южного фронта красных и рванул в тыл Красной Армии. Вечером того же дня взяли «языка» – красноармейца, охотно показавшего расположение своей 40-й дивизии… Наутро казаки пошли в атаку на дивизию, но большая часть красноармейцев от неожиданности разбежалась. Далее казаки перерезали железнодорожную ветку Борисоглебск–Грязи, успешно отбили атаки трёх посланных им на перехват красных дивизий.
Троцкий послал телеграмму в Москву: «Белая конница прорвалась в тыл Красной Армии, сея с собой расстройство, панику и опустошение». Он же одновременно отдал приказ не брать в плен казаков – «чтобы отучить от подобных рейдов».
Мамонтов же тем временем свернул с намеченного маршрута и походя захватил Тамбов – всего на три дня, чтобы отдохнуть.
* * *
Изгнание большевиков из губернского центра вызвало небывалое воодушевление местного крестьянства, изъявившего наконец желание примкнуть к Добровольческой армии.
Через пару дней в деревне Синие Кусты Борисоглебского уезда Тамбовской губернии состоялось секретное «совещание ста» – встреча генерала Мамонтова и его офицеров с семью десятками лидеров разрозненных партизанских отрядов и народных дружин, среди которых был и Александр Антонов.
На этом совещании было принято решение свести все силы крестьян, казаков, офицеров и жителей Тамбовской губернии, а также дезертиров, в две хорошо организованные армии.
Фактически же создали три армии:
1-я Повстанческая армия со штабом в селе Каменка Тамбовского уезда. В армии – 17 полков, названных по местам формирования: Каменский, Совальский, Козловский, Борисоглебский и так далее. Командующий – полковник А.В. Богуславский, потом капитан И.А. Губарев. В армии было до 10 тысяч человек.
2-я Повстанческая армия из 8 полков со штабом в Кирсанове. Командующий – поручик П.М. Токмаков, член СТК (Союза трудового крестьянства). Именно в этой армии и служил Александр Антонов. Численность армии – до 8 000 человек.
3-я армия – Конно-подвижная, со штабом в Каменке. Командующий – вахмистр И.С. Колесников. 4 полка: 1-й Богучарский, Казачий, Хоперский, 2-й Богучарский.
Кроме трёх армий были подразделения местной самообороны, охранные и милицейские – фактически всё мужское население Тамбовщины.
Оружия хватало – и найденного на складах (приказом генерала Мамонтова всё оружие, захваченное на советских складах, было роздано крестьянам), и принесённого с фронта, и отнятого у карателей.
* * *
Рейд Мамонтова окончился ничем: блестящая партизанская работа донцов не была поддержана мощным наступлением Добровольческой армии. В итоге 19 сентября 1919 года генерал Мамонтов объявил об окончании рейда, и три партизанские армии Тамбовщины остались в подполье дожидаться своего часа.
Ждать пришлось чуть меньше года – до самого конца Гражданской войны.
И всё это время усилия тамбовских чекистов были сосредоточены на ликвидации «банды Антонова», которая в лучших традициях социалистов-революционеров стала вести свою индивидуально-террористическую борьбу с местными органами диктатуры пролетариата. В ответ большевики открыли активную информационную войну против восставших. Все повстанцы были объявлены бандитами, и никак иначе их теперь не называли ни в газетах, ни в листовках.
Впрочем, чего греха таить: Антонов, как и положено революционеру, не гнушался никаким криминалом, организуя грабительские налёты на местные сельсоветы, совхозы и коммуны, убивая советских работников и коммунистов, а святыми в то страшное время были только новомученики российские, принимавшие смерть за веру Христову.
Так, по сообщению уездного ЧК, «антоновцы» ограбили колонию для детей-беженцев из голодающего Петрограда, устроенную в бывшей усадьбе графа Воронцова. Правда, по воспоминаниям колонистки Т.Ю. Коробьиной, неизвестные бандиты совершили налёт не на саму колонию, но подстерегли в лесу воспитателя Михаила Николаевича, когда тот отправился в Тамбов за деньгами для колонии. Но молва привычно повесила этот грабеж на «антоновцев».
В конце концов Антонов стал для местных властей настоящим злым гением, мешающим советской власти где только возможно.
Вот выписка из протокола заседания ответственных работников Кирсановского уезда 19 октября 1919 года о борьбе с отрядами Антонова: «До сих пор укомпарт не может проявить свою политическую работу, военком не может провести мобилизацию граждан и упродком не может изъять излишки хлеба. Нужно во что бы то ни стало применить способ борьбы с Антоновым. Поступило предложение тов. Лукьянова мобилизовать членов РКП(б) Инжавинского района на борьбу с Антоновым. Тов. Киселёв даёт справку, что уже 50 коммунистов Инжавинского района мобилизованы в распоряжение райревкома... Предложение Ильичёва – вменить в обязанность УЧК раз и навсегда покончить с Антоновым, совместно с особым отделом».
* * *
В ответ чекисты потребовали предоставить им авиацию и кавалерию. Вот строки из доклада уполномоченного губчека Ф.А. Шарова: «На автомобиле с пулемётом и 12 конными всадниками отправился в Малую Талинку для ликвидации бандитских и дезертирских мятежей, причём в Талинке никаких мятежей и выступлений не оказалось. По телефону я установил, что дезертиры („Зелёная армияˮ) якобы делают выступление в селе Нижне-Спасском. Я прибыл туда, и начальник отряда по борьбе с дезертирством тов. Виноградов передал, что сорганизовавшаяся „Зелёная армияˮ находится в лесу близ села Подоскляй и что когда он послал на разведку двух красноармейцев своего отряда, то они были ранены. Поэтому мы сгруппировали свои силы и вместе отправились в село Подоскляй, где после ранения красноармейцев остальными товарищами было захвачено на опушке леса 25 дезертиров...
Дезертиры сообщили, что „зелёная бандаˮ находится вглуби, на довольно далёком расстоянии от местности под названием „Лугаˮ, на основании чего я дал распоряжение отряду пехоты возвратиться в село, забрав с собой дезертиров. Сам с кавалерией взял проводником лесного инструктора и отправился на разведку местности. Как только выехали из леса, то заметили на „Лугахˮ вроде стадо скота, спросили у подошедшего мальчика, что это за стадо виднеется. Последний ответил: это дезертиры. Начали присматриваться, выезжая на вершину горки, и заметили массу суетившихся людей, направились к ним, но тут нашим глазам представилась невероятная картина: дезертиры бросились бежать в глубь леса. Мы быстрым аллюром направились за ними, производя по ним стрельбу, но убить или ранить никого не удалось. Догнать их также не удалось...
Видя бесцельность погони, мы оцепили их шалаши, при которых оказалось 53 повозки с порядочным количеством продуктов, по-видимому, подвезённых для «Зелёной армии», 7 мальчишек, 5 стариков и 4 женщины. Путём опроса было установлено, что в лес убежали дезертиры, человек 200–250, бросив свои повозки и пасущихся лошадей...
На основании собранных мною путём расспросов граждан сведений я установил, что в лесу скрывается до 5 тысяч дезертиров, причем оружия у них почти нет и они не сорганизованы, так как ушли в лес совсем недавно с целью укрыться от прибывших в сёла отрядов и при нашем появлении ушли в глубь леса, который тянется от Кирсанова до Моршанска. Из всего этого я пришёл к убеждению, что полученные ранее сведения от осведомителей и секретной агентуры о том, что в районе сел Подоскляй и Кобылинка ведётся организация «Зелёной армии» агентами бандита Антонова, вполне соответствует действительности, так как даже при беседе со мной секретарь Кобылинского сельского совета проявил такие действия, что он является не только укрывателем дезертиров, но даже организатором „зелёных бандˮ. Поэтому он мною арестован и доставлен в губчека.
Для ликвидации дезертирских банд, чтобы не давать им возможности сорганизоваться, полагал бы немедленно использовать аэропланы для прочёсывания местности. Также необходимо послать в лес секретных сотрудников под видом укрывавшихся дезертиров для получения от них сведений о месте нахождения главных сил банд и организаторов...»
* * *
В итоге тамбовский губком РКП(б) запросил помощь в Москве.
«В Кирсановском уезде ещё с движения „зелёныхˮ оперировала банда Антонова (правого эсера), – говорилось в специальном докладе в Политбюро. – В последнее время банда стала появляться частью в Тамбовском и Борисоглебском уездах. Она представляла большую опасность, тормозила всю работу, задалась целью истребления коммунистов. Ею было убито уже 100 человек ответственных товарищей, в том числе предгубисполкома тов. Чичканов М.Д. Директивы Антоновская банда получала от членов Учредительного собрания – правых эсеров Немтинова и Архангельского, находившихся в пределах Тамбовской губернии. Планы этой банды были широкие, даже предполагалось наступление её на Тамбов. Банда скрывалась в лесах и у кулаков. Все посылаемые раньше отряды не могли её уничтожить...»
* * *
Интересно, что сам Антонов в это время предпринял робкую попытку помириться с властями, предложив начальнику Кирсановской уездной милиции сотрудничать в борьбе с бандитизмом: «По дошедшим до нас сведениям, товарищи коммунисты, желая очернить меня и моих товарищей перед лицом трудового крестьянства и всей свободомыслящей России, обзывая нас бандитами, стараются приписать нам причастность к грабежам, совершенным в районе волостей: Трескинской, Калугинской, Курдюковской и др., прилегающих к этому району. Подобная наглость достойна позорной бюрократии старого времени. Я больше чем уверен, если вы истинные демократы, то заглянув в тайники души своей, обрызганной святой кровью трудящихся, скажете: „Толкаемые бессильной злобой, мы бросаем людям незаслуженные обвинения, позорящие имя гражданина, хорошо зная, что эти люди не только сами не способны на такое позорное дело, но и не пропустят этого безнаказанно другим...ˮ Нашу непричастность к грабительским бандам мы доказываем следующими фактами: Караваинская банда, находящаяся под руководством известного вам Бербешкина, ныне нами ликвидирована. Труп Бербешкина и его помощника Артюшки можете взять в округе „Кензариˮ в ста саженях от дороги направо, как ехать из Курдюков на Рассказово. Трупы других, если Вам требуются, можем доставить по месту требования или просто обнаружить, причём считаем своим долгом довести до вашего сведения, что на борьбу с уголовщиной мы всегда готовы подать Вам руку помощи. О чём можете обращаться через „Известияˮ или каким другим способом».
* * *
Вскоре на это послание был опубликован «Ответ выездной коллегии губчека на письмо А.С. Антонова»: «Гражданин „свободомыслящей Россииˮ оправдывает себя и свою дружину перед Коммунистической партией, отмежёвываясь от банд, с которыми позорно работал летом и осенью прошедшего года, убивая граждан свободной Советской России. „Свободомыслящий социалистˮ отрицает причастность „его дружиныˮ к грабежам и говорит, что обвинение в этом „Антонова и его компанииˮ со стороны Коммунистической партии есть наглость, достойная позора бюрократии старого времени... Написано с чувством, но глупо. Неужели социалист Антонов и его „боевая дружинаˮ думает, что трудящиеся массы России тяготеют к ним? Неужели трудящиеся массы за полуторагодичный период времени не успели разгадать Антонова и его „боевую дружинуˮ, судя по поступкам?».
В итоге для уничтожения Антонова из Москвы был прислан отряд под командой тов. Маслакова, который стал тщательно готовить ловушку для «народных мстителей».
Продолжение следует