Самоубийственная атака гардемаринов захлебнулась в крови: цепи атакующих просто выкосили пулемётами. И тогда Ленин на съезде объявляет о чрезвычайной ситуации:
– Эта мелкобуржуазная революция, несомненно, более опасна, чем Деникин, Юденич и Колчак вместе взятые!
По приказу Ленина делегаты прямо из зала заседаний мобилизуются в армию, демонстрируя решимость и единство партийных рядов.
Всё так и было задумано: именно багровый от крови лёд Финского залива должен был стать цементом для партии большевиков.
* * *
24 декабря 1920 года Совет труда и обороны под председательством Ленина принял постановление, известившее мир о победе над Врангелем. Гражданская война и борьба с иностранными интервентами была закончена, и в стане победителей тут же вспыхнули дрязги по поводу дележа власти.
На самом деле речь шла о модели государственного устройства. Самая влиятельная группировка (сейчас бы их назвали «силовиками», то есть большевики, сделавшие карьеру в ходе Гражданской войны) полагала, что и в мирное время бразды правления должны принадлежать военным. Их лидером был сам Лев Троцкий, сосредоточивший в своих руках практически неограниченную власть: он был и наркомом по военным и морским делам, и председателем Высшего Военного Совета, и наркомом путей сообщения. Троцкого поддерживали весьма авторитетные партийцы: «любимец партии» Бухарин, председатель ВЧК Феликс Дзержинский, другие члены ЦК рангом пониже: Андреев, Крестинский, Преображенский, Раковский, Серебряков...
Лев Троцкий. Фото: etoretro.ruИменно точка зрения «силовиков» была главенствующей в партии в военное время, и не случайно именно Троцкий в докладе на IX Съезде ВКП(б) так сформулировал задачи коммунистов в мирное послевоенное время: «Когда мы подходим к вопросу о строительстве общего хозяйства на основе коммунизма, то мы сразу упираемся в вопрос о милитаризации. Милитаризация теперь является тем более необходима, что мы перешли к широкой мобилизации крестьянских масс, формируя из них части, которые по своему типу приближаются к воинским частям. То же относится и к любым трудящимся массам. Рабочая масса при едином трудовом хозяйстве должна быть перебрасываема, назначаемая, командируема точно так же, как солдаты. Это и есть основа милитаризации труда, и без этого ни о какой промышленности на новых основах в условиях разрухи и голода мы серьёзно говорить не можем…»
То есть, план Троцкого предполагал создание Трудармии, куда было бы насильно мобилизовано всё трудоспособное население – на положении настоящих рабов, которым не полагалась ни зарплата, ни семья.
Именно такой подход декларировал и Бухарин:
– Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная с расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи!
* * *
На другом политическом фланге большевиков были «штатские» (вернее, в те годы троцкисты презрительно именовали их «бюрократами»). Прежде всего это сам Ленин, председатель Совнаркома, его правая рука Зиновьев, глава Исполкома Коминтерна, и Сталин, нарком по делам национальностей. Эта должность сегодня кажется незаметной, но в 20-е годы именно Сталин руководил нарезкой территорий бывшей Российской империи на самостийные национальные «автономии», и только от Сталина зависело, кому из национальных меньшинств достанется кусок пожирнее, а поэтому Сталина поддерживали все региональные элиты. (Кроме того, заметим в скобках, существовало ещё две фракции: группа «демократического централизма» и «рабочая оппозиция» во главе со знаменитой Александрой Коллонтай, которые выжидали удобного момента примкнуть к победителям подковёрных баталий.)
Александра Коллонтай. Фото: Собрание А. Лаврентьева / russiainphoto.ruИтак, «бюрократы» считали, что в мирное время власть должна перейти от военных к партийно-хозяйственным учреждениям. Дескать, теория теорией, но пока революция в странах Западной Европы откладывается на неопределённый срок, необходимо временно отменить меры «военного коммунизма». В частности, заменить грабительскую продразвёрстку натуральным налогом и разрешить крестьянам свободную торговлю излишками продуктов.
Очевидность отказа от военного коммунизма в те годы понимали далеко не все. Ещё в январе 1920 года III Съезд советов народного хозяйства (ВСНХ) принял предложение упразднить продразвёрстку, после чего некоторые члены Президиума ВСНХ поплатились за это предложение карьерой.
Советский историк Михаил Покровский вспоминал: «Что соблазняло и увлекало нас в этом угаре милитаризации? Во-первых, к этому времени уже определённо выяснилось, что рабочая революция на Западе запаздывает, что ожидать появления социалистического хозяйства в капиталистических странах Западной Европы с сегодня на завтра не приходится. Приходилось создавать это социалистическое хозяйство, которое в первый, «пацифистский» период мыслилось в общеевропейском плане; Россия только «начинала» создавать собственными, «национальными» силами. Это с одной стороны. С другой – быстрота ликвидации белых фронтов, окончание гражданской войны, сулившей бесконечные годы бойни, всего в 2 года, порождало надежду, что дело пойдёт так же быстро и в хозяйственном строительстве, стоит только пустить в ход военные приемы...»
* * *
Для публики фракционный раскол в партии большевиков предстал под видом «внутрипартийной дискуссии по профсоюзному вопросу». Дело в том, что X съезду ВКП(б), назначенному на 1 марта 1921 года, предшествовала V Всероссийская конференция профсоюзов, на которой Троцкий выступил с идеей «перетряхивания» профсоюзов, их «огосударствления» и «милитаризации».
Делегаты X-го съезда ВКП(б). Фото: Музей политической истории РоссииВ самом деле, если в стране будет создана единая Трудовая армия, зачем в ней нужны профсоюзы?
В декабре 1920 года на VIII Всероссийском съезде советов Троцкий вновь возвращается к идее милитаризации. Делегатам он представляет свою новую брошюру «Роль и задачи профсоюзов», в которой была сформулирована доктрина «военного коммунизма» в мирное время.
Ленин в ответ ядовито заметил:
– Все тезисы, вся брошюра-платформа тов. Троцкого таковы, что своими ошибками они отвлекли внимание и силы партии от деловой «производственной» работы на пустые, бессодержательные словопрения...
* * *
И вот накануне X Съезда ВКП(б) каждая из группировок решила провести широкую агитационную кампанию в регионах. И Троцкий отправился в Кронштадт, который считался настоящей меккой революции.
Но вояж не удался. Матросы откровенно освистали выступление наркома на митинге, собранном на Якорной площади у Морского собора Николая Чудотворца.
А ведь товарища Троцкого предупреждали. Как раз накануне визита наркома в Кронштадт начальник 1-го спецотдела ВЧК Владимир Фельдман докладывал ему о небывалом росте контрреволюционных настроений среди моряков: «Усталость массы Балтфлота, вызванная интенсивностью политической жизни и экономическими неурядицами, усугублённая необходимостью выкачивания из этой массы наиболее стойкого, закалённого в революционной борьбе элемента, с одной стороны, и разбавлением остатков этих элементов новым аморальным, политически отсталым добавлением, а порой и прямо политически неблагонадёжным – с другой, изменила до некоторой степени в сторону ухудшения политическую физиономию Балтфлота. Лейтмотивом является жажда отдыха, надежда на демобилизацию в связи с окончанием войны и на улучшение материального и морального состояния, с достижением этих желаний по линии наименьшего сопротивления...»
И здесь самое дело разобраться, каким же образом матросы Балтийского флота из главной революционной силы (первыми в стране ещё в июле 1917 года они провозгласили: «Вся власть Советам!») стали вдруг главными антибольшевистскими мятежниками?
* * *
В годы Первой мировой войны моряки Балтийского флота практически не воевали. Линкоры русского императорского флота стояли в Гельсингфорсе, Кронштадте, Ревеле. Их берегли на случай немецкого наступления на Петроград.
И матросы откровенно маялись от безделья и скуки, хотя их распорядок дня был расписан буквально по минутам: побудка, построение, подъём флага, молебен, завтрак, вахта, нескончаемые ритуалы по надраиванию палубы. Командование шло на любые меры, лишь бы отвлечь матросов от водки и дешёвого кокаина, который в годы войны продавался в портовых городах на каждом углу.
В самом конце 1916 года в головах генералов созревает план: старослужащих Балтфлота (а практически все матросы с линкоров были довоенного призыва) к началу весеннего наступления командировать как морскую пехоту на Северный фронт, а на корабли направить молодых призывников – дескать, всё равно немецкого наступления нет и не предвидится.
Тут-то «братушки» в тельняшках и взбунтовались: ищите в другом месте дураков идти под немецкие пули!
Но не успели флотские командиры обуздать бунтовщиков, как подоспела Февральская революция 1917 года. И флот немедленно превратился в настоящую казацкую вольницу, где одуревшие от наркотиков «братушки» начинают резать офицеров: всего за неделю было убито 120 высших чинов, включая и самого командующего флотом адмирала Адриана Непенина.
Адмирал Адриан Непенин. Фото: WikimediaСправедливости ради стоит сказать, что буйным матросам активно помогали немецкие диверсанты и финские националисты, поставлявшие на корабли килограммы кокаина, дабы усилить революционные брожения.
Летом 1917 года в Гельсингфорс прибывает посланница Ленина Александра Коллонтай.
Переговоры с председателем Центробалта матросом Павлом Дыбенко перерастают в бурный роман, хотя представителю Исполкома Петроградского совета было уже 45, а матросскому атаману – лишь 28.
– Мы молоды, когда нас любят! – восклицала столичная модница, в будущем автор теории о свободной пролетарской любви.
Вскоре в Петроград по призыву большевиков по железной дороге уехал сводный матросский отряд: всем же было интересно пограбить столичных буржуев.
* * *
В Петрограде матросы стали настоящими преторианцами Ленина и Троцкого. Именно военморам доверяли важнейшие задачи: разогнать Учредительное собрание (помните знаменитое «караул устал»?), охранять Казначейство, продовольственные поезда и погреба. Когда солдаты петроградского гарнизона, захватив винные склады, перепились до безумия, начав погромы с поджогами, только моряки Дыбенко смогли навести порядок в городе, безжалостно расстреливая и избивая до полусмерти погромщиков. Вино они вылили в Неву. Сами моряки предпочитали спирт и кокаин – коктейль «Северное сияние».
Но в конце февраля 1918 года немцы начали наступление на Нарву и Псков. Навстречу им бросили сводный отряд краснофлотцев. На путях матросы нашли цистерну со спиртом. Возиться с замком не стали – прострелили стенку и пили спирт прямо из дырочек. В итоге все матросы разбежались, Дыбенко был арестован.
В то время как одни флотские грабили буржуйские квартиры на Невском и в районе Английской набережной, оставшиеся в Ревеле и Гельсингфорсе моряки пытались спасти Балтийский флот от захвата немцами и финнами. Командиром Ледового похода Балтфлота стал капитан I ранга Алексей Михайлович Щастный, который 17 марта привёл в Кронштадт 236 русских кораблей.
«Благодарность» большевиков была в духе времени: Троцкий, опасаясь роста влияния Щастного на военморов, приказал расстрелять капитана. Буйных «братушек» отправили на фронт – под конвоем латышских стрелков, остальных заперли на кораблях в Кронштадте.
* * *
Командовать флотом Троцкий поставил своих людей, самым заметным из которых был Фёдор Раскольников.
Его настоящее имя – Фёдор Ильин, и всю свою жизнь он рос с острым чувством обиды. Он мог вписаться в столичную элиту: его отец – Фёдор Петров – был популярным в Петербурге священнослужителем, мать – дворянка Антонина Ильина, дочь генерал-майора от артиллерии. Но в силу условностей родители не могли вступить в брак, поэтому Фёдор и его младший брат Александр (будущий шахматный чемпион Ильин-Женевский) жили с клеймом незаконнорожденных.
Когда Фёдору исполнилось 8 лет, его отец, обвинённый в изнасиловании служанки, наложил на себя руки; мать же предпочла отдать Федю с братом в приют. От «свинцовых мерзостей жизни» подросток прятался в книги, отождествляя себя с их героями –жертвами несправедливости, мстящими судьбе и своим обидчикам.
В 17 лет он поступил в Политехнический институт, где его однокурсник Вячеслав Скрябин (будущий советский премьер Молотов) вовлёк его в большевистскую ячейку. После статей в партийной прессе Фёдор был арестован и приговорён к ссылке, но мать, подняв «генеральские» связи, сумела оставить его в столице на лечение. Брат Александр, тоже большевик, был исключён из гимназии и уехал учиться в Швейцарию, а Фёдор стал сотрудником большевистских газет «Звезда» и «Правда»,взяв псевдоним в честь одного из любимых героев –Родиона Раскольникова.
С началом Первой мировой войны его призвали на флот. Сначала Раскольников учился в Отдельных гардемаринских классах, в марте 1917 года был произведён в мичманы. Тогда же он по приказу партии стал редактировать в Кронштадте партийную газету «Голос правды», которую выпускал лидер местных большевиков Семён Рошаль.
Уже в июле 1917 года Рошаль и Раскольников, провозгласив «Республику Кронштадт», не без успеха пытались перетянуть на свою сторону моряков Гельсингфорса и Ревеля – главных баз Балтфлота.
Но сторонников Временного правительства тогда оказалось больше, и Раскольникова вместе с Рошалем посадили в «Кресты», где в то время находился и Троцкий. Раскольников стал его горячим поклонником, а позже и соратником.
Фёдор Раскольников с братом Александром. Фото: WikimediaПо приказу Троцкого осенью 1917 года отряд военморов Раскольникова поехал не в Петроград, а в Москву, где прославился настоящей жестокостью. Под предлогом поисков складов с оружием матросики находили квартиры побогаче. Если хозяева сопротивлялись грабежам, их расстреливали на месте. Практиковались расстрелы заложников, если родственники арестованного не успевали собрать нужной суммы для выкупа.
С конца января 1918 года Раскольников становится заместителем наркома по морским делам, затем членом Реввоенсовета (РВС) республики. Именно ему Троцкий поручил провести операцию по затоплению кораблей Черноморского флота.
После казни капитана Щастного Троцкий назначил его членом РВС Балтийского флота. И командиром специального отряда кораблей Балтфлота (линкор, крейсер, 2 миноносца), который должен был противодействовать британскому флоту, хозяйничавшему на Балтике после капитуляции Германии.
Но в первом же бою отряд мичмана Раскольникова был разбит и взят в плен.
Бывший командир миноносца «Спартак» Николай Павлинов вспоминал: «26 декабря утром мы пришли на Ревельский рейд. Рейд был чистый, т.к. английские корабли стояли в Петровской гавани, и их было не видно. Мы вошли в глубь рейда, предварительно сделав несколько выстрелов по острову Вульф с целью обнаружения там береговых батарей. Через некоторое время мы обнаружили дым английских кораблей, которые стали выходить из гавани, после чего мы развернулись и пошли обратно. Когда мы уже прошли Вульф, английские корабли стали с нами сближаться и открыли по нам огонь. Миноносец „Спартакˮ в это время уже полного хода не имел, так как в одну из его машин попала каким-то образом вода, и она полной мощности не давала... Англичане стали нас после этого окружать веером, и в это время кто-то из команды поднял белый флаг – я лично такого приказания не давал... Перед тем как англичане заняли миноносец, Раскольников переоделся в матросскую робу. По приходе в гавань меня спросили, где Раскольников, и попросили его показать… Я им ответил, что я ничего им про Раскольникова не скажу, и пусть они его сами ищут. Тогда англичане стали проверять документы команды. У Раскольникова были документы одного матроса, который в поход не пошёл. Этот матрос по документам значился по национальности эстонцем и когда Раскольникову задали несколько вопросов на эстонском языке, то он на них не ответил и таким образом был опознан...»
Из плена его вызволил Троцкий, обменяв своего заместителя на 17 пленных английских офицеров. И отправил Раскольникова в Астрахань командовать речной флотилией.
* * *
В 1920 году – в преддверии неизбежной фракционной борьбы – Троцкий решил вернуть Раскольникова в Кронштадт, назначив его командующим флотом. Но это не только не успокоило военморов, а привело к резкому росту недовольства.
Впрочем, Раскольников платил морякам той же монетой. «Матросов Фёдор Фёдорович считал людьми второго сорта, – писал председатель трибунала Балтфлота Ассар. – Моряки голодали, а командующий Балтфлотом и его жена Лариса Рейснер жили в роскошном особняке, держали прислугу, ни в чём себе не отказывали. Так, когда Раскольников со штабом на яхтах прибывали в Кронштадт, для рядовых военморов готовили суп с селёдкой, а для самого Раскольникова и особо приближённых к нему лиц – обед из трёх блюд и настоящие деликатесы».
Именно Рейснер была самым раздражающим фактором. Аристократка, богемная поэтесса, в которую были влюблены все столичные поэты, она бросилась в революцию после неудачного романа с Гумилёвым. «Он чёрный гусар, ярый монархист!» – говорила она о Гумилёве. И она решила мстить всем офицерам-монархистам. Сначала она работала под началом наркома просвещения Луначарского, отвечая за охрану сокровищ Зимнего дворца, затем как корреспондент «Известий» она отправилась посмотреть на бои в Москве, а обратно вернулась уже гражданской женой Фёдора Раскольникова, которого она боготворила за казни юнкеров, всех этих аристократишек, которые ей так напоминали Гумилёва.
Поэт Всеволод Рождественский, её сокурсник по учёбе в Психоневрологическом институте, вспоминал их встречу в 1920 году: «Я спускался по Дворцовому мосту, когда за моей спиной мягко зашуршали автомобильные шины. Легковая машина, затормозив, остановилась несколько впереди меня. Из окна кабины выглянуло чье-то смутно знакомое лицо – женское. Но странно – в морской форменной фуражке... Лариса! Да, это была она – в морской чёрной шинели, элегантная и красивая, как всегда...»
Она позвала его «почитать стихи» в Адмиралтейство, где она вместе с Раскольниковым жила в квартире последнего царского морского министра Григоровича.
«Дежурный моряк повёл нас по тёмным, гулким и строгим коридорам, – писал Рождественский. – Перед дверью в личные апартаменты Ларисы робость и неловкость овладели нами, до того церемониально было доложено о нашем прибытии. Лариса ожидала нас в небольшой комнатке, сверху донизу затянутой экзотическими тканями. На тахте валялись английские книги, соседствуя с толстенным древнегреческим словарём. На фоне сигнального флага висел наган и старый гардемаринский палаш. На низком столике сверкали и искрились хрустальные грани бесчисленных флакончиков с духами... Одета была в подобие халата, прошитого тяжёлыми золотыми нитями, была оживлена, смеялась, много рассказывала о боях с белыми...»
Лариса Рейснер. Фото: WikimediaСмеясь, она рассказывала, как, пользуясь доверием оставшихся в живых царских адмиралов, пригласила их на обед в эту самую квартиру в Адмиралтействе, где их всех скопом взяли чекисты. И увезли – на расстрел.
– Но как же так? – растерянно спросил Рождественский. –Ведь вы писали стихи о закатах, о тихих озёрах. Ведь любите вы наши незатейливые сосны и дюны?
– Люблю? – пожала плечиком Лариса. – Не знаю. Это не любовь, это хитрость сердца. Я стараюсь уверить себя, что люблю.
– А человека?
– О, человек – другое дело! Но не такой человек, какой он сейчас. Каким должен стать. В будущем. Я вообще люблю будущее.
Матросов она, видимо, вообще не считала за людей. Поэтому, приплывая в Кронштадт на царской яхте «Межень», она, уже комиссар морского штаба, не только по-хозяйски входит в кают-компании, но и распекает матросов за малейшие провинности, угрожая расстрелами.
Правда, в конце января 1921 года Троцкий, осознав свою ошибку, решился снять Раскольникова с его «валькирией революции», которых он услал с глаз долой – в Афганистан. Но изменить ситуацию это не помогло: весь гарнизон крепости уже был на взводе.
Анархия царила и в Петрограде.
Продолжение следует
